Усталость поборола меня. Я закрыла глаза, чувствуя, как боль пронзает мои ноги. Не надо было садиться… зевок… сразу после бега… зевок. Надо было уйти… сначала…
Я стояла в воде. Она плескалась у моих лодыжек, темная сине-зеленая и тёплая. Мягкая грязь хлюпала под моими ногами. Я сжала пальцы на ступнях и наблюдала, как ярко-зеленое облако порошкообразного ила поднимается со дна реки, кружась вокруг моих голеней. Густые участки тростника росли вдоль реки, слегка наклоняясь на ветру, как будто они перешептывались друг с другом. Вдалеке, за бескрайним водным пространством, садилось или поднималось солнце: маленький желтый шар парил на краю низких темных холмов, серебристо-перламутровое небо вокруг него окрашивалось розово-желтым.
Я оглянулась через плечо. Меня встретил желтый берег, покрытый пятнами ярко-зеленой травы, а за ним пальмы, тянувшиеся высоко вверх.
Мы определенно больше не были в Канзасе.
Мимо меня на длинных ногах прошествовала стройная птица. У нее была изогнутая шея и длинный клюв, разум подсказал мне, что это цапля.
Внезапно, я почувствовала сопровождаемое магией чьё-то присутствие. Я повернулась. Шакал размером с носорога пробирался вниз по течению реки и остановился в воде, глядя на меня золотыми глазами.
Все верно. Я стояла на берегу Нила, смотрела на Анапу, и это был не просто сон. У этого сна были свои правила. Никаких обещаний, никаких заключений сделок, и вообще, лучше никаких разговоров. Еще никому не посчастливилось заключить паршивую сделку с богом, помалкивая.
— Красиво, не правда ли? — Шакал-Анапа поднял голову и посмотрел вдаль, на солнце. — Тебе нравится, как здесь пахнет?
Пахло зеленью. Запах речной влаги, смешанной с ароматом сухой травы с берега, цветами, рыбой и густой грязью. Пахло, как там, где процветала жизнь и было много охоты.
— Кровь твоего отца. Она зовет тебя, — сказал Шакал.
Бред сивой кобылы. Мой отец был животным.
— Животное тоже может скучать по дому.
Понятно. Он у меня в голове. Значит, и думать нельзя.
— Ты знаешь, почему другие боятся тебя? Почему они называют тебя зверенышем, пытаются тебя убить? Все из-за этого. Из-за диких воспоминаний, что ты несешь в своей крови. Первые, вожаки стай твоего вида, были созданы подобным образом, как и ты. Когда первобытный человек молился, он просил о силе. Его жизнью управляли стихии, находившиеся вне его контроля: молния, дождь, ветер, солнце и монстры с зубами, пытавшиеся загрызть его в ночи. Итак, первобытный человек обратился к мольбам. Он молился хищникам, тем, что были сильнее его, и иногда, очень, очень редко, мольбы получали ответ, даровав ему силу. Первые представляли собой идеальное сочетание человека и животного. Ты не такая, и поэтому у тебя нет их способностей или контроля, но ты разделяешь их воспоминания. Ты видишь мир глазами и матери, и отца.
— Я вижу своими глазами.
Блин. Мне не стоило ничего говорить. Я зажала рот рукой.
Шакал усмехнулся.
Солнце село за холмы. Сумерки захватили реку. Мрак пробивался сквозь ладони. Слабые струйки пара выходили из реки, все еще теплее воды в ванне.
— Я хочу твое тело, — сказал Анапа.
— Это лестно, но нет. — Я ничего не могла с собой поделать, просто вырвалось.
— Не в сексуальном плане, глупое дитя. Тело, которое я ношу в этом мире, является частью моей родословной. Но оно слабо. Его магические запасы скудны. Не заблуждайся на этот счет. Если Апоп воскреснет, помощь, которую я смогу вам предложить, будет в лучшем случае ограничена. Твое тело сильнее. Твоя кровь уходит корнями в то же место, что и моя. Мы оба смесь зверя и человека. Ты более подходящий носитель, чем любой другой оборотень, которого я встречал.
— Я гиена. Ты шакал.
— Это не важно, — ответил Анапа.
— А что произойдёт со мной?
— Ты сольешься со мной.
— Ты врешь. — Я знала это. Я чувствовала это нутром.
Шакал плескался в реке.
— Возможно.
— Почему я должна выбросить свою жизнь?
— Потому что я бог, и я попросил об этом.
— Ты не мой бог.
Шакал вздохнул.
— Беда этого поколения. Были времена, когда тысячи людей перерезали бы себе глотки ради меня.
— Нет. Такого времени никогда не было.
Шакал оскалил зубы.
— Что ты можешь знать щенок?
— Я знаю человеческую натуру. Мы можем пожертвовать несколькими, потому что мы глупы и запрограммированы на групповое выживание. Но мы никогда не станем умирать тысячами только потому, что этого пожелал какой-то бог. Такие числа требуют материальной выгоды, такой как власть, богатство, территория.
Шакал уставился на меня.
— Отдай мне свое тело.
— Нет.
— Наступит время, когда ты захочешь сказать «да».
— Не надейся.
Шакал тихо рассмеялся.
— Посмотри туда.
Я взглянула и увидела мужчину. Он стоял в реке обнаженный, и вода короткими волнами разбивалась у его бёдер. Последние лучи заходящего солнца окрасили его бок, бросая оранжевые блики на кожу, отслеживая каждый контур отточенной мускулатуры. Он выглядел таким… идеальным. Только его лицо было размыто.
— Кто это?
Тело мужчины согнулось, его спина выгнулась под неестественным углом, мышцы живота растянулись, и лицо стало четче. Рафаэль.
Над ним возвышалась фигура — восьмифутовый человек с головой шакала. Он поднял руку с золотым посохом и провел им по телу. Кожа на груди и животе Рафаэля раскололась.
Я ахнула. Нет!
Кровь фонтаном полилась из него, окрашивая воды Нила. Мускулы Рафаэля раскрылись, как кровавые лепестки. Анубис удерживал его руку вытянутыми пальцами, и человеческое сердце, горячее и пропитанное кровью, вырвалось из груди моего друга и приземлилось в когтистые пальцы бога.
Мое собственное сердце екнуло.
Анубис пробирался ко мне по воде, сердце все еще билось в его руках. Я попыталась отступить, но мои ноги погрузились в мягкую грязь.
Бог склонился надо мной и предложил мне сердце. Это было кошмаром. Ужас волнами пульсировал от него. Ужас, печаль и вина. Я почувствовала удушение.
— Возьми это.
— Ублюдок! Я разорву тебя на части!
Анубис поднял сердце, удерживая окровавленный орган всего в нескольких дюймах от моего лица, и отпустил его. Он завис в воздухе, ужасной иллюзией, истекающей кровью, капля за каплей, в Нил.
Река исчезла. Когда я проснулась, слабые и прозрачные лучи восхода солнца просачивались в комнату через полуприкрытое шторами окно. Мой сон длился едва ли один час.
Я почувствовала знакомый запах и повернула голову. На другом конце комнаты, у стены, завернутый в одеяло, положив подушку на пол, лежал Рафаэль. Он вернулся в свой человеческий облик, его темные волосы рассыпались по подушке, а профиль идеально сочетался с бледной тканью покрывала.
Он, должно быть, решил уступить кровать мне, потому что в наших звериных формах мы бы не поместились на ней оба. Я посмотрела на себя и увидела человеческую кожу вместо пушистой шерсти. Значит, я перевоплотилась во сне. Полоски оливковой грязи обрамляли мои лодыжки двумя размазанными кольцами.
Страх скрутился в глубине моего живота, царапая внутренности ледяными когтями. Мне хотелось выползти из кровати, пройти на цыпочках через комнату и залезть к нему под одеяло. Он обнял бы меня, и я лежала бы в безопасности, в его руках, вдыхая его аромат. Это было бы лишь иллюзией безопасности, но я так сильно в этом нуждалась.
Я не хотела умирать. Я не хотела отдавать свое тело никаким богам. Впервые за свои двадцать восемь лет я действительно жила. Я хотела любить и быть любимой в ответ. Мне хотелось счастья, семьи и детей. Я хотела долгую жизнь, и, чтобы Рафаэль прожил ее со мной. Я боялась, что проиграю, а маленькая Брэнди заплатит жизнью за мои ошибки. Страх охватил меня, стало трудно дышать.
Я не могла рассказать Рафаэлю. Он отдал бы свою жизнь, чтобы спасти меня.
Я была так напугана и лежала неподвижно, как парализованная, не имея возможности думать ни о чем, кроме сердца Рафаэля, истекающего кровью в Нил.
