оглядываюсь через плечо на один из брошенных мечей, лежащий в грязи в двух шагах от нас.
Сабина перехватывает мой взгляд и качает головой.
Хотя мой инстинкт требует убить любого, кто окажется в пределах досягаемости, ее присутствие успокаивает меня, словно я нахожусь в ее власти, как разъяренный тигр на арене.
Двое часовых подбегают ко мне ― Максимэн и какой-то юноша. Я не сопротивляюсь, пока Максимэн, эта старая злобная скотина, скручивает мне руки за спиной, а второй держит меч наготове. Ладно, хрен с ним. Это точно подземелье. Если не сразу на виселицу. Удивительно, что Райан не проткнул меня собственным мечом.
А что касается того, как Райан отомстит Сабине…
― Это был я, ― кричу я, привлекая к себе все взгляды, тяжело дыша из-за Максимэна, удерживающего мои руки за спиной. ― Я взял силой леди Сабину. Это не был ее выбор.
В палатке воцаряется тишина, слышны лишь отдаленные раскаты грома и стук капель дождя. Они бьют по моему лицу, задерживаясь на ресницах.
Райан качает головой, губы поджаты, глаза прищурены.
― Это ложь! ― Сабина ковыляет вперед, отталкивая слугу, пытающегося перевязать ее кровоточащую ногу. ― Он ничего такого не делал, он…
― Закрой рот, ― приказывает Райан, прежде чем она успевает сказать что-нибудь, чтобы разделить со мной вину. Затем он щелкает пальцами Максимэну. ― Максимэн, немедленно заткни ее.
Максимэн отпускает меня и берет Сабину в свои крепкие руки, накрывая широкой ладонью ее розовый рот. Ее глаза расширяются, когда она борется с ним, а приглушенные крики остаются без внимания.
Мое сердце колотится, как кузнечный молот. Любому ясно, что я не принуждал Сабину, но это единственный способ взять вину на себя и спасти ее.
Небеса разверзаются, и струи дождя бьют по нам.
Райан медленно подходит ко мне, не обращая внимания ни на дождь, ни на Сабину, пинающуюся и брыкающуюся в руках Максимэна. Его взгляд ненадолго устремляется через мое плечо на разбитый алтарь, который мы осквернили своим сексом.
― Вульф Боуборн, ― сдержанно произносит Райан, хотя я вижу, что в его глазах горит ярость. ― Я дам тебе одно гребаное слово. Одно. Клянешься ли ты, что взял эту женщину против ее воли?
― Да.
Это слово моментально слетает с моего языка. Спокойно. Уверенно. Чтобы защитить Сабину, я готов признаться в каждом преступлении за последнюю тысячу лет.
Мышцы на челюсти Райана сжимаются. Может, это пот и дождь застилают мне глаза, но я могу поклясться, что мое острое зрение улавливает крошечную морщинку сожаления в подергивании его рта.
Он поворачивается и направляется к каретам.
― Отвезите леди Сабину в Сорша-Холл. Она не должна покидать свою комнату. А Вульфа Боуборна бросьте в темницу к остальным преступникам.
***
Проходит два дня. Или уже три? Охранники подземелья, личный приветственный комитет Райана, жестоко избивают меня, оставляя настолько дезориентированным, что найти отхожее ведро, чтобы блевануть, ― все равно что выиграть в покер вслепую.
Меня не кормят. Дают только тухлую воду. Купание? Что это? Кровь и грязь покрывают меня, как вторая кожа. Темнота камеры меня не беспокоит, но здесь чертовски холодно. Если меня не убьют охранники, то это сделает голод или укус больной крысы.
И все же я не жалею ни об одном своем решении. Сабина теперь знает, что я люблю ее, что я всегда любил ее. И я молюсь, чтобы она верила, что всегда буду.
Игра стражников в Базель затихает, когда по коридору подземелья раздаются чьи-то уверенные шаги. Я чувствую запах сандалового дерева и кожи задолго до того, как он поворачивает за угол.
Райан останавливается у моей камеры, с отвращением глядя на грязную кучу изорванного тряпья перед собой ― меня.
― Ты самый вероломный, лживый ублюдок, рожденный в сточной канаве, которого я когда-либо встречал. Гнойный нарыв на лице Дюрена, недостойный доспехов стража, которые ты носишь. Я бы убил тебя, но тогда у меня не останется безвольных глупцов, на которых я мог бы выместить свою ярость.
Морщась от боли, пронизывающей мое избитое тело, я ковыляю к железным прутьям, иронично наклонив голову.
― Лорд Райан. Чем обязан такой чести?
Райан мотает головой туда-сюда, судорожно вцепляясь пальцами в волосы.
― Почему, Вульф?
Я открываю рот, но, прежде чем я успеваю заговорить, он поднимает палец, словно кинжал.
― Тамарак.
Я колеблюсь. Тамарак означает строгую честность ― но имеет ли мое слово хоть какой-то вес?
― Тамарак, ― повторяю я со слабым кивком. Я втягиваю воздух в свои отбитые легкие, борясь с собой. Зачем мне лгать? Когда самое худшее уже случилось?
Я тихо говорю:
― Это началось, когда мы ехали из Бремкоута. Я лишил ее девственности в пещере за водопадом. Я обещал ей, что сбегу с ней, но передумал, когда узнал о ее происхождении. С тобой ей было безопаснее.
От этого признания у меня щемит в груди ― боль, которая беспокоила меня с тех пор, как я впервые увидел Сабину Дэрроу, и понял, что наша связь с Райаном никогда не будет прежней.
Его губы складываются в ровную, как пергамент, линию. На секунду я вижу скорее обиду, чем гнев.
― Ты любишь ее?
Я уже мертвец, так к чему эти игры?
― Больше, чем я считал возможным.
Он сжимает переносицу, тяжело вздыхает и спрашивает:
― Даже сидя за решеткой ты признаешься в любви? Хочешь, чтобы я прирезал тебя прямо здесь? Неужели ты так жаждешь смерти?
Я хватаюсь за решетку обеими руками.
― Если в наших темных сердцах была хоть унция любви друг к другу, Райан, то я прошу тебя пощадить ее. Накажи меня.
Райан выдерживает мой взгляд ― в голове мелькают воспоминания о годах, проведенных в качестве единственных доверенных лиц друг друга, ― а затем выплевывает какое-то ругательство, вышагивая перед моей камерой напряженным
