Кто-то верил в доброжелательность богов, а Благояр лишь качал головой, злобно зыркая на отца.
Он верил в другое:
— Прадед, дед, отец — все они горделиво поднимали нос, да считали себя высшей расой. Долгое время были запрещены браки между людьми и волками. Хотя полукровки рождались почти такими же сильными, как истинные волкодавы. Запретив Бурану жениться на Любаве, отец окончательно расшатал мост под нами. Наша крови, волчица нашего клана жила в чужом краю и воевала за людей. Это наказание за спесь и горделивость. Приняв обратно Любаву и Снежинку, и закопав топор войны с черными, мы усмерили гнев богов. Тем самым раскрыв утробы наших женщин.
Однажды признался он мне у костра темной ночи на наших общих землях у границы.
Я был с ним согласен. Мы заплатили за грехи наших отцов, а я лично — за грехи своих деяний.
После смерти Русалы и предательства Янины и некоторых волкодавов многое изменилось. Я до смерти боялся потерять родных.
И если с Снежкой было проще, поскольку с округлым животиком ее меньше тянуло на геройства. То с Даньяром все оказалось хуже.
Братец винил себя в смерти сестры. Винил за злые слова, что сказал ей перед смертью. За то, что не успел прощения попросить. Оказалось, повздорили они недолго от нашей вылазки, оба в позу встали. А когда мы вернулись, сестрицы уже не было.
Я понимал его боль и тоску. Она не пройдет никогда. Но боль моей раны заглушает Снежа. Своей безграничной нежностью и любовью. А Даньяр черствел с каждым днем. Он стал словно неживой.
Все просился на войну. Боязно его отпускать, но Благояр с дружиной отправляется в поход с берами на земли нагов, взял его под свое крыло. Обещал присматривать.
С тяжелым сердцем отпустил. А вместе с ним и Вацлава. Верный друг и соратник не мог себе простить, что прозевал мятеж, считал, что Русала сгинула из-за его слабости. Не мог мне в глаза смотреть. Хоть я его и не винил.
Но и он ушел в поход с Благояром. Оставив меня с Ярополком, который воспитывал четырех девчат, и с Деяном, что вместе с Стешкой ожидали первенца.
Жизнь у каждого шла по-своему. Те, кто связали свою душу с женщинами, прошли легче сквозь боль и утраты, те, кто был одиночкой, очерствели от тоски.
Пусть я лично казнил Янину. Самым жестоким образом — заживо закопал.
Ведь это она провела печенегов на наши земли, думала, что спустит их на белых. Дабы уничтожить их стаю. Обманула сама себя, помышляя, что Благояр не попросит помощь у меня и у Третьяка.
А я не отказал не только оттого, что враг у нас общий, но и оттого, что не смог бы я смотреть на то, как Снежка убивается по своим родным. Пришел на зов. Вызвался помочь.
И тут эта старая сука решила убить трех зайцев одной стрелой. От Снежки избавиться, завершить свой темный ритуал и меня на свою сторону приманить.
Тварь. И когда она разум свой растеряла? Не знаю, когда я это пропустил, ведь пусть я не почитал богов настолько сильно, но знал точно: Морана не принимает младенцев в качестве жертв, даже наоборот, жестоко карает за это!
Янина, лишившись в молодости возможности стать матерью и ослепленная властью как самая авторитетная самка в стае, потеряла рассудок и призвала к злым духам. А те легко поселились в ее мертвом сердце.
Если бы я имел возможность, убивал бы ее каждый день. Но Снежа умоляла меня отпустить прошлое, не мучить ни живых, ни мертвых Русалу и Микиту, чья память вечно будет терзать мою душу.
И да, Янину закопали заживо, мужики, не щадя рук, копали замерзшую землю поглубже. Дабы не выбралась гадина.
И не выбраться никогда. До ночи земля над курганом, куда ее скинули, перестала шевелиться. Старуха сгинула, и даже могилой мы ее не зауважили. Не заслужила. :Ч:и:т:а:й: :к:н:и:г:и: :на: :К:н:и:г:о:е:д:.:н:е:т:
А вот на могилке Микиты и Русалы с приходом весны постоянно пестрили букетики цветов. Их не забывали и не забудут никогда.
Мне казалось, что я жил, даже изредка улыбался рядом со Снежкой.
Но душа кровила.
Я тосковал по моей маленькой сестренке. Черноволосой красавице. Навсегда запечатанной на моем сердце.
Ночевать остались у белых. Тащить беременную жену на ночь глядя сквозь темный лес я не стал.
Да и белые нас во многом поддержали. Весной припасами поделились, подсобили с патрулем на границах.
Я этого не забуду никогда.
Уложив жену на широкую перину, я помог ей расчесать косы и нежно растер спину.
Прошло немного времени, чем Снежа уснула около моего бока. И я, как ни странно, быстро уснул этой ночью, обнимая жену одной рукой.
Сон дивный мне снился.
Белый туман вокруг и девичий смех.
Такой знакомый. Родной.
— Горан… Горан. Братец.
Из гущи белесых туч вышла Русала, держа на руках белый сверток. С распущенными черными волосами, в белом платье, босая.
— Русалка.
Неверующе шепнул я, пригвожденный к месту. Как живая передо мной.
— Здравствуй, брат. — улыбнулась она. — А я с подарком.
И шагнула ко мне, протянув сверток. Приняв его, я недоуменно глянул внутрь.
Дитя.
Голубоглазый малыш весело агукает и дрыгает ножками да ручками.
— Сын это ваш, Горан. Снежа много настрадалась, пока его понесла.
Сестра нежно пригладила черный пушок на его макушке.
— Забирай его, брат. А меня отпусти.
Она начала отходить.
— Русалка!
Крикнул я, прижав дитя ближе к груди, намерен пойти за ней.
— Не надо, брат. — улыбнулась она мне по-доброму. — Отпусти меня, Горанушка. Нет мне места среди живых. Да и потом, ждут меня.
Она мягко улыбнулась и кинула взгляд позади себя в тумане, будто кто-то ее там ожидал. Скрытый от его глаз.
— Прости меня, милая, не уберег.
Покоянно произнес альфа, и девушка лишь покачала головой.
— Нет вашей вины, братец. Ни твоей, ни Даньяра, ни Снежи. Это я вам говорю. Идите с миром, рожайте детей. Даньяра жените. И обо мне вспоминайте только с улыбкой.
— Прощай, сестра.
— Прощай, брат.
Сон рассеялся, как утренний туман. Я испуганно подпрыгнул на кровати, тяжело дыша. Пораженно рассматривая свои голые руки. Где сверток?
— Аааа… Ммммм.
Рядом зашевелилась Снежа. Скуля во сне, она обнимала свой живот и постанывала.
— Снежа… Снежечка?
Я аккуратно потряс ее за плечо, убирая покрывало в сторону. А под ней мокро всё.
— Горан… Миленький. — тяжко вздохнула она, хватая меня за руку. — Кажись, рожаю я.
Прошла первая заря, вторая. Солнце поднялось высоко над небом, прежде чем дом сотряс крик младенца.
Сын.
У меня родился сын. Ворвавшись в баню, я пошатнулся от запаха крови любимой. Благо тесть за плечи подержал.
— Так, воин, а ну-ка крепко на ноги встал! Не девка же, чтобы без чувств упасть!
— Ой ли! — фыркнула Любава рядышком, помогая дочке устроиться удобнее. — Забыл, как сам у моих ног бессознательно валялся полтора месяца назад⁈
Теща мне досталась с огоньком. С такой не забалуешь. Иной раз как зыркнет, то все по стойке смирно сразу же.
— Любавушка, не мешай мне подтрунивать над зятем.
Фыркнул Буран, убедившись, что я крепко держусь на своих ногах, подошел к жене. И обнял ту за плечи. Заглянув в личико новорожденного.
— Черноволосый… А глазки-то голубые!
Мне было без разницы цвет волос и глаз. Главное, что живой. И он, и Снежа. Опустившись на колени рядом с женой, я пригладил ее серебристые волосы рукой.
— Спасибо, милая, за всё. Спасибо…
— Будь рядом со мной.
Нашла она мои пальцы свободной руки и сжала своей ладошкой.
— Не отпускай меня, Горан. Только не отпускай.
Я молча кивнул, потянувшись и оставив след своих губ на ее горячем лбу. А потом глянул на кряхтящего возмущенно волчонка.
— Ну, здравствуй, Мирослав.
Эпилог I
— Черный неподкупен. Говорят, если так порешил, то и заикаться о чем-то другом перед ним не стоит.
— Да будет тебе, Али. Чего мне тебя учить, как добиваться расположений государственных мужей⁈
