Осторожность еще никому не повредила.
Глава 31
Дэниел машинально отступил.
– Солнечный свет? Серай, вообще-то мы с солнцем плохо ладим.
– Поверь мне, – повторила атлантийка, словно от этого ее предложение стало менее абсурдным.
– Слушай, ты знаешь, что я тебе доверяю, но просить возгораемого вампира прогуляться с тобой под солнышком, как бы романтично это ни звучало, слегка похоже на бред. – Дэниел нагнулся и натянул сапог, а затем поправился: – Ладно, не слегка.
– «Бред» – значит «не очень продуманное решение», я права? – Серай положила руки на бедра, и вампир приготовился к удару.
– «Непродуманное» – это мягко сказано. Сумасшедшее, идиотское, вообще хрень полная.
Серай прищурилась:
– Боюсь, мне не очень нравится такое сравнение.
– Так значит, слились там наши души или нет, я все еще способен разозлить тебя? – Дэниел улыбнулся, несмотря на совершенно безумную тему разговора. Серай такая невероятно красивая. Особенно вот так, когда ее длинные, до самых бедер локоны распущены, а не заплетены в косу.
Дэниел застонал, увидев, как Серай достала кусок бечевки из кармана и начала стягивать волосы.
– Хорошо, хорошо, сдаюсь. Если обещаешь оставить волосы распущенными, я рискну поджарить свою задницу.
Серай моргнула и засунула бечевку обратно в карман.
– Ты сумасшедший, да? Ты не веришь, что я способна тебя защитить, но готов рискнуть сгореть дотла, если я оставлю волосы так, как тебе нравится?
– Это у мужчин в крови.
Серай закатила глаза.
– Я почему-то подозревала, что ты так и скажешь.
Она отступила назад в тень и подняла руки.
– Что если мы постоим здесь, вне досягаемости солнца, и я призову энергию воронки? Я оставлю волосы распущенными, а тебе, по твоему выражению, не придется поджарить попу.
– Задницу, – поправил Дэниел, улыбаясь, как порочный дикарь, каким и был на самом деле.
– Прошу прощения?
– Я сказал «поджарить свою задницу». Если бы я сказал «поджарить свою попу», то меня бы исключили из мужского сообщества надолго, а то и навсегда. И пришлось бы нам на посиделках плести друг другу косички.
Дэниел пошел к ней – высокий, стройный, элегантный, мускулистый, – двигаясь с грацией хищника. У Серай во рту пересохло. Она так долго и так сильно его любила, что иногда забывала, насколько он опасен.
А вот сейчас вспомнила.
Дэниел сжал руки Серай в своих.
– Хорошо, принцесса, мы готовы. Что теперь?
Она глубоко вздохнула.
– Теперь мы призовем энергию воронки и, надеюсь, она ответит вампиру и атлантийке.
Дэниел серьезно кивнул, понимая всю важность момента, и до Серай дошло, что он пытался успокоить ее нервозность своим поддразниванием. И надо признать, это сработало.
– Энергия воронки в этой области связана с древней магией земли. Волшебство стихий. Я еще девочкой узнала об их могуществе, но никогда сама не чувствовала их воздействия, во всяком случае не так сильно, как здесь. Эта магия такая мощная, но в то же время неуловимая, что я не ощутила ее на фоне притяжения «Императора».
– Что нам делать? – Дэниел наклонился и быстро, но крепко поцеловал любимую. Серай подозревала, что так он хотел выразить ей свою поддержку.
– Мы призовем стихии, и если они ответят, то воспользуемся мощью слияния душ и объединим свои силы в нечто целое, сильнее отдельных половинок.
– Прямо как мы сами, – сказал Дэниел, и Серай улыбнулась.
– Да, прямо как мы. Давай приступим. О, и не пугайся, но для ритуала мне придется пожертвовать немного своей крови.
– Лучше моей, – решительно возразил он, и принцесса не стала спорить. Его кровь тоже сгодится.
Не отпуская его руки, Серай вышла на солнечный свет, но так, чтобы смертельно опасные солнечные лучи не задели запястья Дэниела, а затем посмотрела на небо.
– Стихия воздуха, мы предлагаем тебе наше дыхание и просим ответить на наш зов.
Серай сделала тихий, продолжительный выдох, и с радостью увидела, что Дэниел тут же последовал ее примеру.
– Стихия воды, мы предлагаем тебе влагу своих тел и просим ответить на наш зов. – Атлантийка закрыла глаза и подумала о потерянных ею сестрах, и слезы потекли на землю.
– Стихия огня, мы предлагаем тепло наших тел и просим ответить на наш зов.
Серай поежилась, когда подул прохладный ветерок, забирая тепло их тел прочь.
Вся дрожа, она едва смогла произнести последнюю фразу, стуча зубами:
– Стихия земли, мы дарим тебе нашу жизненную телесную силу и просим ответить на наш зов.
По ее кивку, Дэниел прокусил себе запястье и, перевернув руку, которую она так и не отпустила, окропил капельками крови землю.
Воцарилась полная тишина, словно сама природа затаила дыхание, а потом через отверстие пещеры протанцевала спираль настоящего золотого света, сначала обволакивая их тела нежной лаской, а потом стискивая, словно железным кулаком. Мир ритмично сокращался в такт пульсу Серай, которая закрыла глаза и поняла, что воронка вошла в ее разум.
Дэниел старался сохранять спокойствие, но магия воронки была сильнее всего, с чем он сталкивался прежде, и, казалось, пыталась поглотить их целиком. Вампир сопротивлялся, когда волшебство попыталось захватить его магические способности и выплюнуть лишь человеческую оболочку. Серай не отпускала рук Дэниела, а маг не понимал, что она делает и как ей помочь.
Он пообещал спасти любимую и не справился с задачей. Нет. Только не снова.
– Только не снова, – закричал Дэниел, и Серай открыла глаза.
Их цвет стал темно-синим, и вампир испугался, что магия уже поглотила атлантийку, но заговорила Серай все же своим голосом:
– Дэниел, все в порядке. Доверься мне. Откройся нам с магией. Откройся силе слияния душ, и мы станем даже могущественнее, чем древнее волшебство воронки. Ты должен мне довериться.
Маг посмотрел в ее невероятно опасные и безумно красивые глаза и понял, что так и есть.
Он ей доверял.
Дэниел с радостью, охотно вышел на солнце вслед за Серай, только ради любимой.
– Да, – сказал он, открывая душу волшебству.
Оно нахлынуло на него, как нокаутирующий удар, вливаясь, словно водоворот горячей, яркой, древней – такой древней – силы.
– Дэниел, доверься мне, – снова попросила атлантийка, и ночной странник поцеловал ее, потому что только Серай имела значение во всей его долгой, ужасной, бессмертной жизни. Поцеловал, потому что не мог иначе; потому что прикосновение ее губ стало для него единственным смыслом жизни.
