убеждаясь уже в стотысячный раз в том, что это не безумие. Даже если оно и выглядело со стороны таковым. Грёбаным и вывернутым наизнанку безумием.
Уж он-то точно не мог сойти с ума. Да и Кен, когда рассказывал весь тот бред про Остиум и Хантера, совершенно не выглядел безумным. Уж Ник прекрасно мог отличить настоящего безумца от просто шокированного очевидца, которому пришлось волей-неволей стать свидетелем воистину запредельного сумасшествия. Это две совершенно огромные разницы.
Вопрос сейчас немного в другом. Поверил ли ему Хардинг? И насколько поверил? На все сто процентов или же в разы меньше?
Увы, но точного ответа на данный вопрос, Ник не знал. ПОКА не знал. И, видимо, только поэтому никуда и не торопился, продолжая с дотошной скрупулёзностью взвешивать все за и против. И, само собой, ни в чём не выдавая себя со стороны.
Тем более, он ведь имел все законные права и основания посещать оплачиваемую им вип-палату, в которой находилась его полумёртвая супруга? Тогда какие ещё могут у кого-то возникать на его счёт прочие неуместные вопросы?
Правда, ещё пару дней назад у него не хватало духу туда прийти. Зато сейчас… Сейчас всё вдруг изменилось и выглядело совершенно иначе. Иначе во всех имеющихся смыслах и ракурсах.
Хотя, когда он вошёл в эту треклятую палату и увидел ничуть не изменившуюся за последнюю неделю картинку (если не считать другого временного отрезка дня и естественного в помещении освещения), полученные здесь ранее триггеры всё же дали о себе знать. Дыхание всё-таки перехватило, и сердцебиение ускорилось, как и нервный озноб прошёлся зубьями невидимой вилки по неровной поверхности его остекленевшего сознания и частично оцепеневшей сущности.
Может как раз поэтому он и не стал подходить к массивной койке в центре комнаты в самую первую очередь. Может потому и направился к дверям смежной уборной, чтобы провести один из древнейших обрядов самоидентификации. И не только её. Ведь при свете дня всё и всегда выглядит иначе. При свете дня отступают абсолютно любые тени, в том числе и нефизические. Недаром день и ночь считаются противоположными друг другу мирами, буквально параллельными и воспринимающимися совсем по-другому во всех имеющихся смыслах.
Видимо, для этого Хардинг сюда и пришёл. Чтобы самому рассмотреть место преступления или же… Увидеть то, что не удалось увидеть следователям и остальным отметившимся здесь свидетелям.
Он снова заставил себя войти в ту уборную. Даже включил в ней свет и… даже закрыл за собой дверь, постояв какое-то время перед узким и до блеска вычищенным пространством, прислушиваясь к своему внутреннему состоянию. И вглядываясь… Внимательно вглядываясь в стены, плитку, в дальнюю душевую кабинку… Будто и вправду надеясь, что в какой-то из этих моментов они дадут трещину, а из вмонтированного над раковиной зеркала, истерично хохоча, высунется голова Хантера с раскрашенной красной помадой физиономией.
Но ничего такого не случилось. Уборная молча сносила вторжение инородного тела в лице Николаса Хардинга и ничему тому не предъявляла.
Ник снова повернулся лицом к выходу. Взялся за дверную ручку, не сумев не подметить того факта, что его пальцы при этом нервно подрагивали. И дыхание его снова начало сбиваться.
Он понял, что вслушивается. Напряжённо вслушивается в окружающую его больничную «тишину», словно пытается расслышать среди характерных для неё звуков что-то ещё. Или же, ещё того хуже. Почувствовать… Соприкоснуться с той тенью побывавшей здесь неделю назад сущности Хантера, одновременно вспоминая те моменты, в которых принимал своё непосредственное, пусть и ментальное, но всё равно прямое участие.
Может оттого его так и потряхивало сейчас? Может потому он боялся… Боялся открыть дверь и увидеть за ней нечто иное?
И всё же дверь он открыл. Несколько, даже резковато. В какой-то степени после этого с облегчением выдохнув.
«Ты и вправду надеялся попасть на Ту сторону без нужного ключа? Ну, ты и поц, Хардинг.»
Едва ли он на что-то надеялся. Потому что просто проверял. Хотя облегчение всё равно было ложным. Особенно после того, как его взгляд наткнулся на неподвижное мёртвое лицо Мии, из перекошенного рта которого торчала трубка от ИВЛ.
По-хорошему, ему надо было просто отсюда уйти. Почти сразу же. Но вместо этого, он неспешно вышел в палату, так же с ложным спокойствием закрыл за собой дверь туалета. Потом прошёл к тому углу палаты, где стояло уже другой стул-кресло, подхватив его за спинку одной рукой и перенёся поближе к койке.
Как долго он собирался здесь оставаться и что при этом делать? А это, разве, должно было сейчас кого-то волновать? Да хоть до самой ночи и всю последующую ночь включительно. Если, конечно, он будет испытывать в этом острую необходимость.
Пока он усаживался в кресло, принимая удобное для себя у массивной кровати положение, его взгляд не сходил с лица неподвижного трупа Мии. И едва ли надеясь, что за это время он сумеет заметить на нём хоть какое-то даже конвульсивное изменение. Просто он уже давно его не видел в режиме реального времени, прекрасно понимая, что успел за эти дни значительно отвыкнуть от того, как оно выглядело и раньше, и сейчас. Правда, вспомнил все дотошно изученные им ранее черты и детали до последней родинки и реснички, подмечая какие-то новые для себя нюансы.
Большинство синяков на её лице уже изменили свой изначальный пугающий цвет и заметно уменьшились. Отёки от небольших неглубоких ран и шишек тоже сошли на нет. Мия вновь стала похожа на себя прежнюю, хотя… и не совсем. Она ни на что не реагировала. Как и неделю назад. Как и в тот последний раз, когда он её здесь навещал и смотрел на неё. Как смотрит сейчас. Разве что теперь он испытывал совершенно иные эмоции. И он специально сел к ней так близко. И не только для того, чтобы любоваться её совершенной красотой мёртвой красавицы.
Ник протянул к голове Мии правую руку, левую положив на её предплечье у сгиба локтя. Накрыл ладонью её холодный лоб и чуть ли не всю макушку, осторожно зашевелив пальцами, когда принялся неосознанно перебирать её мягкие и заметно засалившиеся волосы.
Забавно, что её тело продолжало жить своей привычной жизнью, даже не догадываясь о том факте, что оно уже было мертво.
— Сомневаюсь, что ты можешь услышать меня Там… — он наконец-то набрался сил и смелости разомкнуть губы и заговорить. Поскольку что-то ему подсказывало, что по-другому она бы всё равно его не услышала. А так… Так у него имелся хоть какой-то шанс. Пусть и самый
