Мучили меня долго. Килл и арлинт-безопасник по очереди выстреливали вопросами на самые разные темы: как я оказалась на корабле, как я там устроилась, какие отношения были с командой и капитаном корабля, как проходила практику и что послужило поводом для сражения. Вопросы звучали с такой частотой, что я порой даже не успевала перевести дыхание после очередного ответа. Килл и арлинт все время перемещались по тесной палате, заставляя остальных своих спутников жаться к стеночке по углам, а меня – вертеть головой, следя за их перемещениями.
Очень скоро я не просто устала, а обессилила. И в какой-то момент поняла, что уже не только не поворачиваю голову, следя за своими мучителями, но даже взглядом их не ищу. Я уставилась в одну точку на потолке, какое-то небольшое пятнышко кофейного цвета на снежно-белой поверхности, смутно напоминающее очертаниями обыкновенную земную муху и глухо повторяла, как заведенная: «Не помню… не помню… не помню …» Все, что интересовало моих визитеров, кто-то будто ластиком стер из моей головы.
В памяти сохранилось прибытие на «Церерос», уроки пилотирования от яоху и… Энрик со своим сенсационным признанием, ночующий у меня в каюте. А дальше была пустота. И попытки вспомнить что-либо вызывали дичайшую головную боль.
Писк и шум, которые меня, собственно, и разбудили, постепенно усиливались и нарастали. А во время одного особенно острого приступа боли раздался громкий предупреждающий сигнал. Он молотом ударил по моим несчастным барабанным перепонкам. Однако эта боль была едва заметна на фоне того, как болела у меня голова. Казалось, несчастную черепушку нафаршировали до отказа какими-то мелкими взрывчатыми предметами и теперь по очереди, непрерывно их взрывали.
Появление еще одного арлинта с седыми висками и в медицинском костюме я восприняла как божественное избавление и сквозь застилающие глаза слезы наблюдала, как он собственноручно выталкивает моих посетителей из палаты, будто нашкодивших подростков из кабинета строгого директора. Это было бы смешно. Если бы мне не было настолько больно.
Избавившись от посетителей, арлинт приблизился к кровати и покачал головой, разглядывая распластанную на подушке меня. Кажется, он что-то спрашивал, не уверена. В ушах шумел и пульсировал прибой, голова раскалывалась от боли, а перед глазами плыли круги. Не дождавшись от меня нужной ему реакции, арлинт выудил откуда-то инъектор, и буквально через пару секунд после инъекции я уже провалилась в сон.
Пару дней после этого ко мне приходили лишь медики. Проводили медицинские манипуляции, кормили и помогали с естественными потребностями. Увы и ах, но без помощи посторонних я не могла даже сесть в кровати. А потому большую часть суток просто спала. Но в редкие минуты бодрствования, когда меня оставляли наедине, я пыталась вспомнить хоть что-то, соединить острые осколки памяти, плавающие в голове и больно ранящие каждый раз, как я к ним прикасалась. Я это делала вопреки боли, возникающей от каждой попытки вспомнить не потому, что была уверена: допрос продолжится едва я только хоть немного окрепну. А потому, что пыталась понять, что же со мной произошло. Почему порой в глазах медсестричек, ухаживающих за мной, плещется настоящий ужас. Будто я чудовище, которое ест на десерт новорожденных. Странные ассоциации порой мелькали у меня в голове.
Арлинт и килл, допрашивавшие меня в первый раз, появились снова на четвертый день, после завтрака. На этот раз их сопровождал адмирал Шайлоут. Куратор летного курса глядел на меня со странной смесью благоговения и жалости. Поприветствовал меня, скупо поинтересовался, как мое самочувствие, и попросил не молчать, когда начнет болеть голова, не доводить до приступа. После этого огляделся по сторонам, взял стул и сел у моей кровати со стороны окна. Так, что подойти ко мне с той стороны кровати уже больше никто бы не смог. Я поймала раздраженный взгляд килла, но смысл его поняла, только когда начался допрос: арлинт и килл снова хаотично перемещались по тесному пространству, выстреливая в меня бесконечной чередой вопросов будто пулями из допотопного земного оружия. Но вот вертеть головой, чтобы следить за ними мне больше не приходилось. Благодаря куратору, который с невозмутимым видом развалился на стуле, вдобавок вытянув в проход длинные ноги и равнодушно что-то просматривал в комме.
Судя по кислым лицам безопасников, этот допрос тоже завершился ничем. Кое-какие детали я все-таки вспомнила, но, похоже, их интересовали отнюдь не мои взаимодействия с капитаном Ирреро. Когда посетители убрались восвояси, я принялась анализировать все, что сегодня было сказано, а еще больше то, о чем умолчали. Сегодня безопасники не стали доводить меня до приступа и ушли, коротко попрощавшись, едва шум подключенного ко мне прибора начал нарастать. Таким образом, я получила возможность все обдумать. И в процессе размышлений в голове само собой всплыло слово «дар». Вот только что оно означало, я понять не могла. А спрашивать опасалась.
Назавтра визит дознавателей, как я окрестила про себя килла и арлинта, почему-то не назвавших даже своих имен, не говоря уже о должностях, повторился. А потом опять и опять. Мое состояние улучшалось на глазах, и меня стали мучить вопросами ежедневно. Прада, к уже сказанному практически ничего не добавилось, и безопасники становились все мрачней и мрачней. На девятый день вместо них и кого-то от Академии, неизменно присутствующего на допросе, явился только один килл. Тот, который в самый первый допрос перебил начальника Академии адмирала Крайтона и не дал тому что-то мне пообещать.
Он вошел, как всегда, после завтрака. Молча взял стул, который уже никто и не убирал от окна, перенес на другую сторону, сел спиной к входу и молча уставился на меня.
Мне стало неуютно под цепким взглядом темных глаз. Возникло желание поерзать в постели. Будто под попу попала колючка. Заставить себя сидеть смирно оказалось невероятно тяжело. А еще тяжелее – не опускать глаз под немигающим, будто уже озвучивающим приговор взглядом. Но я кое-как справилась.
Мы играли в гляделки не меньше минуты. Но, в конце концов, килл заговорил:
— Здравствуйте, курсант Гейден! — Я едва не съязвила в ответ, что здороваются обычно при входе. В последний миг прикусила язык. Почему-то казалось, что злить этого килла выйдет себе дороже, что он на моей стороне. — Меня зовут Кинефрид Старфф, адмирал Звездного флота. Должность, с вашего позволения, я опущу. Сейчас это не существенно. Гораздо важнее другое.
Килл умолк, пристально глядя на меня, сцепив в замок длинные пальцы и беспокойно ими поигрывая. Мои глаза невольно прикипели к их нервным волнообразным движениям. А в голове вертелись вопросы, на которые у меня не было ответов: кто этот килл, почему он нервничает, если дерганные движения его пальцев — это действительно нервозность, а не искусная игра, и зачем он сюда вообще заявился?
Наконец, Кинефрид Старфф негромко заговорил:
— Мне жаль, что все так сложилось с вашим даром. Я знаю, что медики и псионики с Альдебарана надеялись, что нанокриты в вашей крови справятся с восстановлением поврежденных нейронных связей. Потому и продержали вас месяц в искусственной коме, облегчая им работу. Но судя по всему, они ошиблись. — Я даже испугаться или как-то отреагировать по-другому не успела, когда килл тихо добавил: — Возможно, конечно, что они просто ошиблись в прогнозах и ваш дар к вам вернется. Просто на это потребуется больше времени, чем ученые мужи полагали. На эту минуту это не играет никакой роли.
Слух царапнуло «на эту минуту». И я осторожно поинтересовалась:
— А когда оно сыграет роль?
Килл одобрительно улыбнулся:
— Если дар к вам вернется до того, как вы принесете присягу и станете гражданином Альянса, то есть, до фактического окончания Академии. В таком случае вас могут затребовать как подопытный образец лаборатории одного закрытого института, не будем вспоминать его название сейчас.
Я почувствовала, как у меня по спине будто ледышка вниз скользнула, а все внутренности просто скрутило в узел от страха. Голос отвратительно дрожал, когда я проблеяла, иначе и не скажешь:
