Таверна сияла огнями — как любое здание в городе в эту ночь. В камине пылали дрова, а входя в залу, все маги выпускали под потолок по светящемуся шарику — видимо, так полагалось.
Тилечка радостно зашвырнула под потолок большой, красивый, искрящийся шар. На неё тут же стали оглядываться сидящие за столами — ничего себе заявочка, можно и похлопать. Сокол вздохнул и выпустил наверх пяток разных — белый, золотистый, сиреневый, алый и зелёный. И придержал Тилечку за плечо.
— Погоди, пусть наше воинство договорится с хозяином про стол и лавки.
О да, всё понятно — девушка-маг пришла не одна и развлечений на ночь не ищет. Подкатывать не следует. Ох, как всё сложно!
Хотелось выругаться, тем более, что дома ругательства считались вполне себе средством от каких-то тёмных сил. Здесь пока не ругался никто. Или у них тёмные силы такие, что их материть бесполезно?
За столами сидели люди — судя по одежде, разного статуса и достатка. За центральным столом травила байки под вино большая компания горожан обоего полу, в углу ели осьминога двое дорого одетых мужчин, в другом — три хорошеньких ярко накрашенных девицы строили глазки троим парням. И ещё кто-то приходил, кто-то уходил, дверь всё время хлопала.
— А у владельцев таверн вроде как и не праздник? — пробормотала Лизавета.
— Зато гарантированно не уснут, — пожал плечами Сокол.
Им протёрли стол и приготовили лавки, и Тилечку усадили на одну сторону стола, между Антонио и Руджеро, а Лизавету напротив, и с её левого бока сел Альдо. На стол побросали перчатки и шляпы, Лизавета откинула капюшон. Вернулся Серафино — его отправляли гонцом к Лису, сказал — сейчас придут. Одну сторону лавки предусмотрительно оставили свободной.
— Что желают благородные господа? Кольца кальмаров, жареная рыба, крабы и креветки, только днём выловленные каракатицы в соусе из собственных чернил и без оного, — нахваливал свою еду трактирщик.
Он был упитан и аккуратен, а поверх белого фартука золотился диск. Мол, чем попало не накормлю, не бойтесь.
— Что вам угодно, госпожа моя? — тихо спросил Сокол, наклонившись в её уху.
— Не знаю. Присоединюсь ко всему, что будет заказано.
Пока мальчишки спорили, появились Лис, Крыска и… Раньеро. Решил не оставлять своих гостей без присмотра?
— Это мои гости, плачу за всё, что будет съедено и выпито, — Раньеро грохнул на стол звякнувший мешочек.
У него тоже поверх чёрного бархата золотился диск — крупный, рельефный, на нём что-то было изображено и что-то написано. А Лис вообще мог надеть свою мантию — подумала Лизавета. Точно никто бы с тварью не перепутал! Как они хоть выглядят-то, эти тёмные твари, которых все боятся?
Пока местные девушки тащили на стол тарелки, стаканы, ножи-вилки, соль и перец (ещё отметили — смотрите, у нас даже перец! И красный, и чёрный!) и блюдо с хлебом, Альдо взглянул на Лизавету с улыбкой и спросил:
— Госпожа Элизабетта, а расскажите, как у вас празднуют Перелом года?
И ясное дело, его поддержали все!
— Рассказывайте, — улыбнулся Сокол, он по-прежнему держал её левой рукой за талию.
Впрочем, они сидели очень плотно, и заметно не было.
— Знаете, что поразило меня больше всего? — спросила Лизавета. — Даже не ваша паранойя про тёмных тварей. А то, что у вас нет снега, ни крошечки!
— Вы живёте на севере, госпожа? — спросил Раньеро, по обыкновению впиваясь в неё взглядом.
— Нет, я живу в резко континентальном климате, там нет моря, холодная зима и жаркое лето. А весна — не когда цветочки цветут, а когда снег начинает таять, — пробурчала Лизавета. — И ещё — у вас нет на весь город ни одной ёлки, понимаете? А у нас Новый год без ёлки — это не Новый год!
— А что надлежит делать с ёлкой? — изумился Сокол.
— Наряжать. Стеклянными шарами, разными штуками — сосульками, колокольчиками, снежинками. Стеклянными бусами. Серебристым дождиком и мишурой. И гирляндами — такими разноцветными маленькими огонёчками. У вас таких нет.
— Такие? — Раньеро с усмешкой швырнул под потолок горсть мелких переливающихся всеми цветами радуги огней.
— Похоже, да. Только надо бы на целую ночь. Чтоб один раз зажечь — и до утра.
— Госпожа Элизабетта, но ведь снег — это холодно? — уточнил своим бархатным голосом Лис.
— Ещё как холодно, — кивнула Лизавета. — Приходится тепло одеваться. А когда не просто холодно, а очень холодно, то даже одежда не всегда спасает, тогда или стараешься вовсе не выходить на улицу, или передвигаешься от одной тёплой точки до другой. От магазина до автобуса. То есть от лавки до закрытой повозки.
— И что вы надеваете? — вдруг заинтересовалась Крыска.
— Шубу. Такую, знаете, одежду из меха с рукавами. На голову — меховую шапку. А на ноги — сапоги с мехом. Или ботинки. И ещё с шипами на подошве, потому что скользко. И на руки — варежки. Но шуба тяжёлая и дорогая, проще — пуховик. Он тёплый и лёгкий. И шапка с флисом внутри, можно даже без меха. Иногда выходишь на улицу — а там даже дышать нечем, так воздух замёрз. А ещё у нас река не замерзает, поэтому — влажность. Утром просыпаешься — а на улице туман. Потом солнце взойдёт, туман на деревья осядет — и ветки как будто в кружеве. Правда, до первого ветра. Но красиво, — Лизавета вдруг поняла, что скучает.
По деревьям в инее, по морозным утрам, по шапкам с помпонами, по прогулкам в лесу. Эх.
Тем временем принесли еду — всё, что может в праздник предложить таверна приморского города. Кольца кальмаров были восхитительно нежны, креветки — крупные и сочные, рыба в панировке просто таяла во рту. Пили вино и желали друг другу благополучного светлого и сытого года.
— Что ещё желают господа? — спросил хозяин, поглядывая на них с восхищением — видимо, Раньеро был щедр.
— А нет ли у тебя, любезный, арро? — спросил Сокол.
— Как не быть? Конечно есть! С корицей? Со взбитыми сливками? С лимоном? С перцем?
— С корицей и со взбитыми сливками, — восторженно произнесла Лизавета.
И вот перед ней стоит большая керамическая кружка — и от неё запах, восхитительный запах!
— А теперь можно слушать сказку, — заявил Джованни.
— Какую ещё сказку? — смеясь, сощурилась Лизавета.
— Но вы же непременно знаете сказку про Перелом года! Какую-нибудь!
Лизавета рассмеялась.
— У нас другие сказки. Мы ждём под Новый год не прожорливых тварей, а чудес. Считается, что Новый год наступает в полночь, и пока бьют часы, нужно успеть загадать желание. Успеешь — оно сбудется. Возможно, — добавила она, подумав.
— Всё правильно, только мы загадываем желания не под бой часов, а на рассвете. Если успеть, пока солнце показывается из-за горизонта — то сбудется обязательно! — сообщил Руджеро.
— Хорошо. Будет вам сказка про Новый год и чудеса. Только, знаете ли, она про девочку.
— И отлично, — заявила Тилечка. — И что же с ней случилось?
Ой, что случилось… Любимой Лизаветиной новогодней сказкой с детства оказалась та, что про двенадцать месяцев. В варианте, где была юная Королева, и при ней целый двор почтительных недоумков. Её Лизавета и стала рассказывать.
Сказка оказалась очень к месту. Здесь тоже делили год на двенадцать частей и четыре сезона, ну а то, что сезоны отличались от привычных Лизавете — не беда. И подснежников у них не было. Лизавета попыталась описать этот цветок, как смогла — строго говоря, то, что считалось подснежниками в её краях, ботанически ими не являлось. Ну да какие-то первоцветы есть везде. А когда братцы-месяцы решали проблему Падчерицы, было очень весело обращаться к мужчинам вокруг — братец-Январь, уступи мне на час своё место! Они были готовы и место уступить, и девушку за вином сгонять — промочить горло рассказчице.
Постепенно к компании подтянулись все, кто был в зале. Весёлые мужики за центральным столом затихли, подтащили свои лавки поближе и усадили своих женщин. Двое из дальнего угла бросили тарелки и встали у деревянной колонны, подпиравшей потолок возле их стола. Даже с улицы затянуло несколько человек, не говоря уже о местной обслуге — стояли вокруг и внимательно слушали.
