Джакуб замолчал. Он закачал головой в разные стороны, и продолжил.
— Господи, Альвиан, — шептал он, опустив голову, — Я так жалел об этом. Каждый день, каждая ночь для меня были испытанием. В меня не лезла еда, вода, хоть что-то. Только постоянные мысли, постоянные голоса, упрекающие меня в том, что УЖЕ было совершенно. Бессонница, кошмары в ничтожные минуты сна, где я каждый раз убиваю тебя, а ты воскресаешь, и мне нужно вновь проткнуть тебя кинжалом. Крики. Кровь. Огонь. Я уже думал о том, что лучше бы я убил себя в тот проклятый день! Я ненавидел! Искренне стал ненавидеть Катарину с ещё не рождённым ребёнком, которые были невиноваты во всём этом! И знаешь, что-то свыше услышало меня. И ребёнок не родился. Живым не родился.
На этой части вышла Луна. Света стало больше, и вместо тёмных пятен высший видел тёмно-зелёные тонкие травинки, блестящие в молочном освещении. Становилось холоднее. Альвиан выдохнул тёплый воздух и плотный пар растворился возле его лица. Слова Джакуба ужасали не только его, но и саму природу. Даже она чувствовала леденящий ужас.
— Судьба покарала меня, обнажив всю свою жестокость. После третьей неудачной попытки завести потомство, Катарина умерла. Перед смертью она сказала мне, что устала, и через секунду её взгляд превратился в зеркало. Пустое, безжизненное. После неё я жил отшельником в Ипорте и десятке других городов. Я повидал множество войн, и в каждой участвовал. У меня не было никакой цели, кроме одной — умереть! Но жизнь вытаскивала меня из любого дерьма!
— Тебя оберегали, — спокойно сказал высший, зная, кто именно был ангелом-хранителем Джакуба, — Ты должен был жить.
— Какой смысл в жизни, когда ты каждый день отрываешь от себя по куску? Ты живёшь с болью! Ты — боль! Альвиан!
Советник неожиданно подскочил с места и упал к ногам беловолосого мужчины. Он сжал их у колен, и на слова друга не обращал внимания.
— Я не хочу больше так жить, — шептал парень, поднимая заплаканные глаза на удивлённого собеседника, — Я устал! Ты мог бы убить меня сразу, как только вернулся! Я мечтал об этом! Но ты оставил меня на ещё долгие годы.
— Джакуб, — Альвиан пытался отцепить его от себя, — Успокойся.
— Не могу. Не могу! — советник встал на ноги и схватился за голову, как сумасшедший, — Я как в аду! Видеть тебя — пытка намного хуже тех, что ты делал со мной! Пока я не умру, это не прекратится! Я предал всё! Тебя, Катарину, Отакара, себя, Прагу, мир, человечество! Знаешь, почему я не убил себя сам?
Высший не ответил.
— Потому что я не хотел предавать тебя во второй раз. От меня зависело вернёшься ты или нет, — Джакуб перешёл на тихие тона, и отвернулся от Императора, — Я забрал кристалл и держал у себя на шее. Видимо, именно из-за этого я оставался молодым так долго. А когда ты вернулся, то сразу отдал его тебе. И к твоему пробуждению, уже был стариком.
Альвиан кивнул. Он мог бы и сам догадаться, что в такой долгой жизни советника виноват кристалл. Благодаря ему король Чехии сохранял в себе необходимое количество энергии. Так и с Джакубом.
Парень долго молчал, сдерживая в себе бесконечный поток слёз. Он высказал лишь малую часть того, что чувствовал. Дальше продолжать не хватало сил. Он чувствовал себя морально выжатым. Это откровение было очередной пыткой, но… на удивление, после неё значительно полегчало. Джакуб расстегнул верхние пуговицы рубашки и почему-то вновь зарыдал.
— Я не могу поверить, что ты жив, Альвиан.
Повернувшись к нему, советник застал своего короля совсем рядом с собой. По его грозному взгляду нельзя было сразу сказать, что он чувствует. Голубые глаза сверлили размякшее тело молодого Джакуба. Император долго молчал, всматриваясь вглубь своего друга.
— Прости, — резко, но очень тихо, извинился беловолосый, — Ты был прав. Я бы поступил точно также. Но знай, ты не виноват в том, что случилось, мой друг. И я благодарен тебе, что ты выдержал все свои круги ада ради того, чтобы помочь мне вернуться в этот мир. Ты всё сделал правильно.
Это короткое слово в самом начале вызвало ещё бОльшие солёные капли в карих глазах советника. Он пытался проглотить маленькое скопление слюны в пересохшем рту, но из-за дрожащего горла все попытки были неудачными. Весь мир дрожал вместе с ним в этот момент, о котором он даже не смел мечтать. От слов высшего ему стало ещё более стыдно.
Император прижал к себе друга, положив его опухшее лицо на своё плечо. Джакуб вцепился в тело Альвиана своими тонкими женственными пальцами и закричал, выпуская из себя всю боль, что он так долго хранил в своей душе. Самопровозглашённый Император последовал примеру советника и пустил несколько слёз, которые мгновенно прожгли холодную кожу. Случилось то, чего больше всего боялся беловолосый мужчина, соглашаясь на разговор с Джакубом — он стал считать себя чудовищем. Тираном, который издевался над собственным другом. Он убил его. Да. Когда-то давно, но и у этого была особая причина.
Всхлипы советника затихли. С каждой секундой он всё больше расслаблял свои пальцы. Ноги почти не держали его на земле. Там, где он чувствовал груз совести, всё пропадало. Душа восстанавливалась по кусочкам, и спокойствие наконец-то окутывало его, как тёплый плед. По спине шли маленькие разряды, по которым Джакуб понял, что происходит. Он взглянул на друга, державшего всё более лёгкое тело советника, и увидел тусклые, увядшие, как листва в конце осени, глаза, заполненные слезами. Альвиан взглянул на парня в ответ и улыбнулся. Джакуб ответил тем же.
Король с другом на руках опустился на колени. Он придерживал голову Джакуба, пока тот наслаждался, давно покинувшим его, чувством умиротворения. Глаза советника устремились вверх к небу. Даже они изменились, когда Джакуба коснулась лёгкая рука, снявшая груз совести. Альвиан наблюдал за этим взглядом и дрожал. Они будто поменялись местами.
— Какие они яркие, — шептал Джакуб, чувствуя, как сон одолевает его, — И твой план. Он сработал!
— Да, — засмеялся Император сквозь слёзы, — Благодаря Константину. И тебе.
— Альвиан, — благословенно улыбался парень, — Не плачь обо мне. Улыбайся за меня.
Мужчина медленно закивал. Джакуб вновь посмотрел на небо. В последний раз, оставив в своём сознании тёмное полотно с миллионами ярких звёзд, поющих о душевном спокойствии. Карие глаза перестали реагировать на свет. Они стали «пустые и безжизненные». На губах застыла лёгкая улыбка. Возрастающий ветер играл с волосами умершего. Император прижал ещё тёплое тело к себе и долго оставлял на нём свои слёзы. В этот день жители Нанси слышали душераздирающие горькие крики, доносящиеся из поля. Вышедшие на разведку люди, ничего не нашли в том месте, кроме миллиарда светлячков, круживших у самой земли.
***
Мёртвая тишина царила во всём пражском замке. Он вымер ещё давно. В тот день, когда власти превратили дом королей в музей. Ни одна живая душа не принадлежала этому месту, и это место не принадлежало никому. Одинокое и холодное посреди историй и легенд о тех, кто когда-то жил здесь. Но ничего истинного о том, что было во время правления Отакара Пржемысла I и его названного брата Бедржиха. Хотя… кто знает, может вся история была переписана правителями стран так, как было удобно им? Чтобы народ чувствовал силу, мощь, хитрость своей родины и правителей. Даже тёмное прошлое чаще всего преподносится, как заговор конфликтующих стран. И это можно было бы назвать глупостью, но и в этом был какой-то смысл.
Смысл, который можно потерять в одну секунду, как Джакуб. Лишиться всего, даже веры в утреннее завтрашнее солнце или в то, что всё вернётся на прежнее место. Может произошедшее — страшный сон, от которого останется только неприятное послевкусие, как от невкусной еды? Или всё-таки игры сознания, в которых ты не можешь выиграть? Предполагать можно было всё, что угодно, но ничего от этого не изменится.
Беловолосый Император сидел в тишине на своём троне. Рядом стояла пустая его копия, но чайные розы позади скрашивали чувство одиночества. Зал прогревало полуденное солнце, проходя через плотные оконные стёкла. Состояние высшего не мог объяснить даже он. Уже несколько часов мужчина сидел на одном месте, закрыв глаза, и слушал. Пустоту. Ему приходилось тратить энергию для этого, казалось бы, такого бесполезного действия, но король думал иначе. Эта звенящая пустота гипнотизировала его, и все сжимающие мысли уходили в подсознание. Туда, где Альвиан мог позволить себе не слышать.
