Пожалуй, нет лучше нектара на свете, чем политая душистым мёдом горбушка свежеиспечённого ржаного хлеба, запиваемая тёплым жирным молоком только что из-под коровы. Начиная свой день с подобного счастья, я летел в лагерь, как на крыльях. И одновременно с первыми лучами солнца нового во мне словно заново рождалась надежда побыстрее обрести этого чёртова Демиурга, будь он неладен со всеми своими заморочками.
Глава 15 (Ч. 2)
Я терпеливо исполнял все те экзерциции, что заставлял нас совершать два часа до и три часа после завтрака второй батальонный офицер поручик Пряхин, блистая в новом, с иголочки мундире, ушитом на его фигуре до состояния гандона цвета хаки, форся отсутствием шинели и пуская зайчики начищенной позолоченным эфесом Аннинской сабли, стараясь, чтобы алый темляк был виден всем проходящим мимо плаца. Своё прозвище «Фазан» среди солдат этот офицер оправдывал в полной мере. И его патологической страстью была строевая подготовка.
После строевой подготовки учебный взвод до самого обеда выполнял занятия с учебными винтовками. От бесконечных «коротким — коли, длинным — коли!» я тихо зверел и потрошил в сотый раз мешок туго набитый сырой соломой ржавым штыком своей «учебки». Оружия новобранцам пока так и не выдали. Судя по моим наблюдениям, практически весь личный состав был вооружён карабинами Мосина: и штурмовики-гренадеры, и сапёры, и пулемётчики, и даже связисты с самокатчиками. За небольшим исключением. Новоприбывшего к концу второй недели отделения солдат судя по погонам и папахам, какого-то из сибирских полков. Встречал команду под начальством старшего унтер-офицера с лицом, обезображенным множественными следами ожогов, сам командир батальона штабс-капитан Крон. Одна незначительная деталь тогда бросилась мне в глаза, так как вопрос личного оружия оставался нерешённым и довольно болезненным. Сибиряки были поголовно вооружены винтовками Мосина, но при этом те были аккуратно завёрнуты в мешковину и перевязаны шпагатом. Я и о мосинках-то догадался лишь по характерной длине и игольчатому четырёхгранному штыку, почему-то постоянно примкнутому у сибиряков, будто они собирались немедленно идти в штыковую атаку.
Тогда я лишь отметил сей необычный факт, продолжая дырявить мешок с соломой. Нашлось объяснение и выданной мне кобуре. Каждый штурмовик получил на вооружение в дополнение к карабину ещё и револьвер Нагана. Похоже тот, кто разрабатывал стандарты вооружения личного состава штурмового батальона не экономил. Дай бог, чтобы эта задумка не провалилась. Я не военный, но им и не нужно быть, чтобы понимать, как заканчиваются в России провалы государственных разработок, в которые вкладываются столь значительные средства. Ещё во время путешествия с эшелоном пополнения мне бросилось в глаза довольно плачевное состояние обеспечения армии. И ведь это всего лишь полгода войны прошло. Поэтому столь явное изобилие в снабжении настораживало. Если столько вкладывают, это насколько же спросят потом?
Не забывал я и о советах моего «мозгового программного паразита», то бишь визави Ремесленника по имени Павел. Заточенные в батальонной кузне сапёрные лопатки, парочка позаимствованных топоров и кустарно изготовленная дюжина метательных ножей стали моими спутниками в ночных самоволках по изготовлению горючего коктейля. Кстати, за последние батальонный кузнец слупил с меня ту самую трёшку, оставшуюся от «пчелиных» денег, обосновав это тем, что на них пошли пусть и пришедшие в негодность остатки траншейных немецких ножей, обломков которых у него набралось прилично. Тем не менее ему удалось добиться для этих поделок главного. Остроты и смещения центра тяжести к клинку. Ну а обмотать рукоятки тонкими кожаными ремешками было уже делом техники.
Теперь после каждого испытания горючей смеси (мне уже удалось путём изменения соотношения ингредиентов и экспозиции выдержки смеси добиться стойкого горения более пяти минут) появилось время до побудки поработать с хитростями баланса и точностью броска, что, как уверял Павел, должно было произойти автоматически после определённого числа повторений. И что удивительно, несмотря на мой внутренний скепсис, количество перешло в качество уже после пары десятков пустых и бесплотных попыток. В какой-то момент я почувствовал, что во время броска рука словно сама фиксируется в определённом оптимальном положении, вне зависимости от вида замаха: снизу, сверху или сбоку. Оставалось лишь довести силу и точность броска. Уже к восьмой ночи, когда мой коктейль был доведён до оптимальных условий и неплохо прилипал как к деревянной поверхности, так и каменной, я отработал до автоматизма 90 % бросков на расстояние от пяти до десяти метров. Чем мог по праву гордиться, ибо метал уже не только сапёрные лопатки, топоры и ножи, но даже ржавый серп и старые портновские ножницы. По характеру интенсивности и моей увлечённости этим предметом универсального боя я судил хотя бы потому, что приходилось тратить у кузнеца ежевечерне двугривенный на новую заточку лопаток, ножей и топоров.
Проверил я и длительность максимального периода без сна. Он составил без малого шесть суток. Хорошо, что резко навалившаяся слабость не была катастрофической. В конце концов я ожидал чего-либо подобного. Пришлось седьмую ночь провести, как положено, в расположении карантинной палатки вместе с остальными новобранцами.
Минуло весеннее равноденствие. Всё чаще земля на полигоне к полудню превращалась в грязевую кашу, а нам приходилось по вечерам чистить обмундирование, всего за две недели приобретшее все черты длительной носки и эксплуатации.
Наступил день, когда меня вызвали к штабс-капитану и он оповестил меня о том, что санитарный отряд, относившийся к технической команде батальона, будет поручен мне в дополнительную организацию. Так и сказал: «В дополнительную организацию!» Особенности языка и речевых оборотов до сих пор не переставали меня удивлять. Манера излишней многословности и, порой, даже велеречивости даже бесила. Но, как говорится, со своим уставом в чужой монастырь не ходят.
Так как состоял санитарный отряд из тех же гренадер, которым помимо боевой службы в приоритет вменялась теперь функция эвакуации раненых бойцов батальона и доставка их, сообразно новому положению, до фронтового лазарета или перевязочного пункта первой очереди.
«Поручен в дополнительную организацию», как оказалось, было громко сказано. Инициатива, как всегда, натолкнулась на перегибы на местах. И если тебя жалует штабс-капитан, не значит, что малый местечковый начальник склонен с ним согласиться.
Командиром санитарного отряда числился унтер-офицер Федько, военный фельдшер, призванный из запаса второй очереди. Не знаю, какими ходами он пролез в штурмовой батальон, но, похоже, я нарвался на случайного малопонимающего задачи спецподразделения человека. Человек исполнительный, но недалёкий в своём упрямстве и всезнании, он никак не мог не смириться с тем, что его авторитет вынужден пододвинуться ради какого-то юнца, без году неделя, как попавшего в армию. Пусть и протеже самого командира. Но приказ был озвучен штабс-капитаном не только устно. Опытный командир, он направил через батальонного писаря для Федько бумагу с расписанием моих занятий с личным составом. Распоряжение санитарного отряда также были доставлены две дюжины сшитых и пропитанных по образцу лазаретных безосновных носилок, слаженных с высокой добротностью в батальонной швальне. При этом носилки были оснащены и пристяжными ремнями для фиксации раненых, Семёна явно расспросили в подробностях знающие предмет люди. Отсюда и высокое качество получившегося продукта.
В полученной конструкции кожаные ремни были без потерь функциональности заменены на брезентовые. Когда же я поинтересовался, откуда такая прелесть, то санитар, разгружавший всё это хозяйство, уставился на меня с удивлением.
— Да ты что, Гавр, это ж оружейные ремни, разве не видишь? Вот ремень, вот тренчики! — он указал на кожаные кольца с пряжкой и стопором, которыми ремень крепился к прикладу и ложу винтовки.
