— Выпей, — четко скомандовал капитан, протягивая мне стакан с коньяком.
На сомнения у меня ушла толика секунды, после которой подкатил очередной тошнотворный позыв. В стакан я вцепилась, как в последнюю надежду умирающего и, не задумываясь, опрокинула в себя содержимое. Горячительное тут же избавило меня от слизи, принося терпкие нотки и привкус дубовой бочки. В груди разлилось успокаивающее тепло, осевшее где-то в растревоженном желудке.
Внимательно наблюдающий за мной все это время дарх с самым блаженным выражением морды потянулся к деликатесу и, не сводя с меня насмехающегося взгляда, проглотил эту гадость. И даже не поморщился.
— Извините, — скупо выдавила я из себя слова, остро чувствуя необходимость раскаяться.
— Да что ты, малышка, — хмыкнул мужчина, — не стоит. Я рад, что поход по борделям ты все-таки решила вычеркнуть из наших развлечений.
— Вы о чем? — недоумевающе уставилась на капитана.
— Устрицы — популярный афродизиак. Коронное блюдо всех борделей, — весело развел руками в ответ Мурес, — сейчас бы ты их натрескалась и потребовала бы досрочно супружеский долг исполнять. Но знаешь — я порядочный кавалер, до свадьбы — ни-ни.
Вот теперь начальник точно издевался. Он прекрасно знал, что мне о его послужном списке среди дам высшего и не очень общества известно. Более того, репутация у него, как у кобеля блохастого. И я уже с ужасом смотрела на переливающиеся в лучах солнца перламутровые раковины, осознавая в какую ситуацию могла бы попасть. В пору с благодарностью помолиться Опу за все нечищенные котлы в моей жизни.
Пришлось со смущением поставить на стол пустой стакан. Дарх почти сразу пододвинул его к себе и вновь наполнил. Настроение у мужчины было явно сильно испорчено, и я почувствовала что-то, похожее на укол совести.
— Мне не нужно было этого всего говорить.
— Не стоит, — сухо оборвал капитан и с мрачной решимостью опасно взглянул на меня, — ты очень вовремя напомнила, что я всегда получаю то, чего хочу.
Как-будто он хоть на одно мгновение об этом забывал или мог усомниться. Еще бы знать, какие желания посещают дарха, чтобы, так сказать, не оказываться на пути между ним и его целью.
Атмосфера была так сильно напряжена, казалось, можно окружающий воздух на куски резать. Так что появление официанта с нашим заказом было как никогда кстати. Юноша торжественно разместил тарелки с рыбой сначала передо мной, затем перед капитаном. Неспешно расставил фужеры на тонких ножках и наполнил их белым вином.
На еду я накинулась из двух соображений. Первое было продиктовано отсутствием завтрака и банальным чувством голода. Другая причина крылась в инстинкте самосохранения. Я очень покорно уминала рыбу, всем своим видом демонстрируя, что Табурет всегда прав и, вообще, главный. И практически не кривила душой — спар, приготовленный на открытом огне, был восхитительным на вкус и вдвойне прекрасным каждый раз, когда запивался вином. Последнее мне изредка доливал капитан, на которого я до сих пор не решилась смотреть. Хорошо же сидим, мирно. Но стоит на него только взглянуть, как кто-нибудь из нас обязательно скажет гадость. Так что лучше никаких зрительных контактов. И словесных. Последнему сбыться, оказалось, не суждено.
— Оника, если ты закончила с обедом, пошли на пляж, поплаваем.
На мужчину мне все же пришлось перевести взгляд. Сфокусироваться на собеседнике удалось с трудом, и я с негодованием взглянула на пустой фужер. А сколько же раз мне его наливали? А еще ведь был коньяк на пустой желудок… Сознаваться в том, что одна зельеварительница наклюкалась, было никак нельзя. Я же шпион! Я на задании!
Уже куда как более уверенно взглянула на капитана и заявила чистую правду:
— У меня нет купальника.
— Сатор… — безнадежно протянули слева, — как можно приехать на курорт без вещей первой необходимости?
— А у меня их вообще нет, — продолжила откровенничать я, — где мне плавать? В Дольсгорском городском пруду?
И с возмущением взглянула на мужчину, требуя от него незамедлительного ответа. Неужели, этот бессердечный чурбан и вправду считает, что там можно купаться. Дарх встретился со мной глазами, но мрачность, витающая вокруг него все это время, начала рассеиваться. И обе брови почему-то удивленно поползли вверх, будто две лохматые гусенички.
— Нет, Сатор. В дольсгорском городском пруду плавать точно не стоит. Боюсь, после него у тебя не только волосы посинеют, но и кожа позеленеет, — Табурет вроде даже взял себя в руки и безапелляционно уведомил, — поднимайся. Посетим местный базар и поищем тебе купальник.
Слово с делом у капитана еще ни разу не расходилось, и он уже стоял на ногах, задвигая свой стул. Так же уверенно и четко, вызывая мою острую зависть, он помог мне подняться, придерживая за плечо. У меня закрались подозрения, что начальство догадывается о том, что его сотрудник не трезв на задании. Нужно его срочно в этом разубедить. Я откровенно и нагло повесилась на Табурете, находя в нем ту самую опору с помощью, которой можно перевернуть Марад.
— Достаточно пылко и страстно, дорогой? — невинно похлопала глазами.
Меня тут же перехватили за талию и практически понесли в неизвестном направлении. Я итак едва переставляла ноги, так палящее Боруканское солнце окончательно меня добило.
***
Руки сжимали перила до белых костяшек, сердце бешено билось в груди. Мне было некуда бежать в чужой стране, и перед глазами с сумасшедшей скоростью проносились события сегодняшнего дня: утро встретило меня насмехающимся полуголым дархом и полным затмением о событиях вчерашнего вечера. Я валялась на злополучном диване, укрытая легким прохладным покрывалом. Даже с похмелья хватило взгляда одним глазом, чтобы понять — на ткань наложено плетение, защищающее от жары.
Но стоило вот только совершить опрометчивый первый шаг к пробуждению, как надо мной навис полуголый капитан. Он, конечно, как оказалось потом, был в штанах, да и спинка дивана, из-за которой мужчина надо мной навис, все прикрывала. Однако, накачанное смуглое тело, покрытое капельками воды после свежепринятого душа, оставили неизгладимый отпечаток на моей психике и румянец на щеках. Ситуация была ужасно интимной, напрочь стирающей любую субординацию. А дарх будто этого и не понимал вовсе, лишь внимательно смотрел на меня немигающим взглядом карих глаз.
— Пить, Сатор, ты не умеешь, — укоризненно сообщили сверху.
Я уже давно зажмурилась, чтобы больше не лицезреть текущие по мужскому телу капельки, и активно притворялась то ли мертвой, то ли спящей. Если поразмыслить, то мне даже есть чему порадоваться этим утром. Например, я жива, не в тюрьме и, вообще, на диване. Мы по-прежнему в гостинице, а значит нашу шпионскую миссию до сих пор не рассекретили. Пришлось осторожно открыть один глаз и беспокойно столкнуться с ухмыляющейся табуретской мордой.
— Пить не умею, — покорно согласилась с очевидным, — но я была бы вам признательна, если бы вы напомнили, что было после того, как мы уселись в экипаж…
И вот на всю эту вежливую, искреннюю речь мне ответили пронзительным хохотом. Гад уткнулся в спинку дивана лицом и чуть ли не рыдал от смеха. Я моментально приняла положение сидя и с негодованием бы вглядывалась в стриженную макушку, только меня слегка повело.
— Сущий Оп… выпила всего-то сто грамм коньяка и пару бокалов вина. Что ж так плохо-то? — простонала, придерживая тяжелую голову.
Табурет тут же перестал тереться мордой об диван и уставился на меня, не скрывая веселья.
— А еще, госпожа Сатор, поллитра местной кактусовой настойки, которую вы стребовали с меня в первую же минуту на базаре, — продолжил ржать этот гад, — можете поблагодарить, что вторые поллитра “вон той ароматной водички в красивой бутылке” я у вас отобрал.
Мужчина, продолжая подергиваться от непроходящего веселья, ткнул куда-то в сторону столика, на котором водрузился и вправду шикарный глиняный сосуд с причудливыми узорами. Я еще раз схватилась за голову, но уже скорее с ужасом и в попытке вспомнить хоть что-то.
