Значит, Маледике угодно, чтобы он отправился в Сикерк. Брайана прошиб холодный пот. Господи, как же ему этого не хотелось! Де Пьяже велел ему больше там не появляться, и Брайан знал, что это не пустые слова. Ему никогда не пройти через внешние ворота: его просто стража не пустит. А если это случится, то живым ему из замка не выбраться.
Нет, сам он этого сделать не сможет. До деревни он еще доберется, но оттуда ни шагу. На этот раз ему следует найти кого-нибудь посмекалистее тех двух придурков, заблудившихся в тумане. Жаль, что не удастся найти священника, чтобы провести над Кендриком процедуру изгнания дьявола. Это очень облегчило бы дело.
Лев его души присел на лапы и грозно заревел.
Брайан улыбнулся впервые за десять лет.
Женевьеву разбудил легкий шум. Может, Кендрик вызвал мастера починить посудомоечную машину. Она скатилась с кровати, приняла душ и спустилась вниз.
— Merde!
Значит, Кендрик снова занялся готовкой. Она заглянула на кухню.
— Проклятье, снова все сгорело!
Женевьева вовремя пригнула голову, потому что прямо над ней пролетел блинчик величиной с тарелку, зажаренный до чудного черного цвета. Он шмякнулся о стену позади нее и упал вниз. Кендрик приготовил было еще один блин для полета, но увидев Женевьеву, опустил руку.
— Доброе утро, миледи, — раздраженным голосом сказал он.
Сдерживая улыбку, Женевьева подошла к нему, несмотря на то, что кухня была полна удушливого чада. Она спокойно включила вентилятор над плитой, вынула из рук Кендрика сковородку и выкинула сгоревший блинчик в сливное отверстие. Затем она подхватила пальцем чуточку теста и попробовала его на вкус.
— Кендрик, да оно просто восхитительное!
— Ага, жаль только, что мы об этом никогда не узнаем. Эти проклятые лепешки сгорают до того, как я успею дотронуться до них лопаткой!
— Потому что ты разжег слишком сильный огонь. Средний будет как раз то, что надо. На большом огне одна сторона сгорает, а вторая остается сырой.
— Я знаю!
— Ты уверен, что хочешь именно блинчики?
Кендрик покосился на нее, отошел к холодильнику, выхватил из него коробку с мороженым, и, проклиная все на свете, покинул кухню.
Таким вот образом прошел весь день. Кендрик собрался прогуляться верхом на лошади; налетел ураган невиданной силы и нарушил все его планы. Он решил поехать в деревню; машина не двинулась с места. Ему захотелось шоколадного печенья; коричневый сахар превратился в мраморную глыбу и ни за что на свете не хотел таять. Женевьеве оставалось только беспомощно смеяться над всеми его бедами. В отместку Кендрик перекинул ее через плечо, унес в библиотеку и там перед огнем камина щекотал до тех пор, пока у нее от смеха не полились слезы.
Его плохое настроение казалось ей забавным, пока он снова не оставил ее одну у дверей спальни. Он целовал Женевьеву до тех пор, пока колени у нее не начали подгибаться, затем повернул ее кругом и легонько подтолкнул в спальню. Только гордость не позволила ей умолять Кендрика поцеловать ее еще пару разочков. Хотя итог войны еще не был делом решенным, она знала, что сегодня вечером он одержал еще одну победу.
Женевьева, ежась от холода, сидела на ворохе соломы и наблюдала за тем, как Кендрик чистит щеткой своего коня. Эту лошадку он выбрал в тот день, когда перестал быть призраком. Все прошлые годы он заботился о своей конюшне, и сейчас в ней находились лучшие представители конской породы на всем острове. Так он утверждал. У Женевьевы не было оснований ему не верить. Жеребец, за которым в данный момент ухаживал Кендрик, был великолепным животным, мощным, огромным и черным, как ночь.
Кендрик напевал себе тихо под нос, гладя лоснящиеся бока коня и расчесывая буйный водопад черной гривы. Женевьева прикрыла глаза и представила, что его руки легко касаются ее кожи. Он сводил ее с ума! С ее свадьбы прошла неделя, и это была самая длинная неделя в ее жизни. Целыми днями он ее избегал, не прикасался совсем, и только вечером, у дверей спальни, целовал ее перед сном. Прошлым вечером прощание длилось целый час, поцелуям и ласкам не было конца. Женевьева пыталась затянуть Кендрика с собой в спальню, но тот не поддался. Если он еще раз скажет, что она еще не готова, она просто огреет его чем-нибудь тяжелым.
Двери конюшни тихо закрылись, и Кендрик вытер руки о джинсы.
— Ну что, возвращаемся?
Она кивнула, зубы ее застучали от холода. Взяв его за руку, она тесно к нему прижалась, и так они двинулись к дому. Если бы Кендрик взял ее на руки, она бы немного согрелась.
— Знаешь, — как бы между прочим сказала она, — земля какая-то влажная.
Он с улыбкой посмотрел на нее сверху вниз, сумеречный свет оставлял почти все его лицо в тени.
— Да, довольно влажно.
— Черт возьми, да тут и луж полно. Так недолго и ноги промочить.
— Хорошо, что ты надела галоши и свой непромокаемый плащ. Сегодня чертовски холодно.
— Я могла бы согреться, если бы ты взял меня на руки.
— Не могу. У меня спина болит.
— Ты лжешь, как сивый мерин.
Он засмеялся и сжал ее руку.
— Я весь в пыли и лошадином волосе. Не думаю, что тебе хочется ощутить все это на себе самой.
Она чуть было не ответила, что хотела бы почувствовать на себе его большое теплое тело, но даже для ее порядком разгоряченного в последнее время воображения, это прозвучало бы слишком неприлично. Она сомневалось, что таким образом произведет на Кендрика должное впечатление. Скорее всего, он скажет, что это верный признак того, что она еще ни для чего не созрела.
Душ, любимая красная пижама и вкусные бутерброды с ореховым маслом не смогли улучшить настроение Женевьевы. Она бросала хмурые взгляды на мужа во время ужина и так же понуро смотрела на него, пока они поднимались по лестнице.
Но когда он обнял ее перед спальней, у нее пропало желание и дальше дуться на него. Она растворилась в его сильных руках, наслаждаясь нежным поцелуем, ласковым движением рук, перебиравших ее волосы, всем его могучим телом, тесно прижавшим ее к двери. Обняв его руками за шею, она приподнялась на цыпочки, чтобы лучше прильнуть к его рту. Она ощущала, как под ее руками напряглись мышцы его спины и шеи. Запустив руки в его волосы, она заставила его крепче прижаться к ее губам. Ей пришло в голову, что за прошедшую неделю она очень изменилось, но эта мысль ее не встревожила. Размышлять над такими глубоко философскими вопросами было просто невозможно, в то время как Кендрик творил волшебство с ее губами.
Его руки соскользнули с ее волос и она, протестуя, подняла голову. Не дав ей раскрыть и рта, он крепко прижал ее к стене и снова впился в ее губы. Она понятия не имела, что он собирается делать, пока не почувствовала его руки на своих бедрах. Даже через толстый слой ткани они обжигали ей кожу.
