отец несколько раз забирал из казны крупные суммы. Очень крупные, мое содержание в Бенриде за все время обошлось ему дешевле – и отдавал. Так и было написано «отдал». Ни – кому, ни – зачем. Сам-то он знал, конечно, и кому, и зачем, но, по-видимому, очень не хотел, чтобы об этом узнал управляющий. Впрочем, нет, управляющего он уволил незадолго до того. Не потому ли и уволил, чтобы тот не выведал лишнего?
Я сунулась было в дневники – даром что строчки расплывались от слез – но поняла, что там ничего нет. Многие страницы вырваны, а за последний год отец словно и вовсе не вел записи. Или вел, но спрятал? Спросить было не у кого. Если уж отец не захотел сохранять на виду записи, с друзьями он и подавно не поделился бы. Так что мне оставалось лишь гадать, что случилось. Что заставило отца, всегда заботившегося о нашем с братьями будущем, поставить удел на грань разорения. И почему в тех записях, которые остались на виду, не было ни слова о том, что произошло с Мортейнами? Не хотел вспоминать и не думал, что когда-нибудь придется оправдываться в том, что совершил? Кто сейчас скажет…
Впрочем, пожалуй, это не имело значения. Прошлого не изменить, а что ждало меня в будущем, я и сама не знала. Скоро вернется магистр и выставит меня из замка.
Только сначала он должен вернуться. Он и остальные. И вовсе не о Ричарде я беспокоилась, ворочаясь по ночам, когда сон не шел. Там, на гномьих путях, неведомые опасности подстерегали не только его. Там был Алан – его котейшество переселился ко мне в комнату, но каждое утро бежал к другой двери проверять, не вернулся ли хозяин. Там была Ева – по лицу Акиля невозможно было ничего прочитать, но караулы в подвале он проверял сам. Дескать, на случай, если вдруг снова нагрянут чумные, но я была уверена – дело вовсе не в чумных.
Я не считала дни, просто, казалось, мир обтекает меня, а я остаюсь в каком-то безвременье. Лаборатория. Документы. Луна в окне. Рассвет. Лаборатория. Вернутся ли? Вернется ли?
Зря я тогда бросила ему в лицо все, что думаю. За несколько дней ничего бы не случилось, но сейчас я бы не думала, что все сказанное тогда может оказаться последним, что он от меня услышал. Хотя что ему до меня, поди уже и думать забыл. И что мне до его оскорбленного самолюбия? К тому же на правду не обижаются.
Но однажды равномерное течение дней было нарушено. Акиль ворвался в кабинет госпожи Вейс, бросив мне:
– Собирайся. Чумные сожрали деревню.
– Сейчас? – не поняла я.
В окно уже заглядывала луна, далеко ли мы ускачем ночью? И если деревню уничтожили – куда спешить? Но Акиль уже шагнул за дверь, и пришлось выскакивать следом.
– Мальчишка примчался, – пояснил Акиль, размашисто шагая по коридору к лестнице, – лошаденку загнал, потом бежал, еле жив сейчас. Говорит, мужчин сожрали, а женщин согнали толпой и поволокли. Деревня на границе с владениями Мортейнов.
– Думаешь, успеем?
Сенешаль не должен покидать замок, но сейчас в нем лишь трое хранителей. И непохоже, чтобы Акиль собирался отправлять только Освальда и меня.
– Постараемся. Лишь бы нора была далеко. Если ход, из которого они вылезли, близко, – ответил Акиль на мой невысказанный вопрос, – успеют удрать. Если нет – пленницы их замедлят и, может, нагоним.
Вскоре я уже была во дворе замка, держа в поводу оседланную лошадь. Рядом ждали еще полдюжины солдат. Акиль сбежал с лестницы.
– Освальда не ждем.
Если в замке должен оставаться хоть один хранитель, то почему не сам Акиль? Магия заживляет раны быстро… Но все равно телу требуется какое-то время, чтобы восстановить силы.
– Устал в четырех стенах сидеть, – негромко произнес эльф, снова, видимо, угадав мои мысли по лицу. – Разомнусь хоть.
Он зажег светлячок – крупный, яркий, так что двор замка залило светом – поднял его ярда на два над головами, чтобы не слепил глаза, и факелы стали ненужными. Лошади шарахнулись от неожиданности, затанцевали на месте. Да, так, пожалуй, мы пустим коней вскачь, не рискуя, что они переломают ноги в темноте.
– Сможешь, если что, такой же сотворить? – спросил эльф.
– Да. – Даже обидно, мне ведь не пять лет!
Он кивнул.
– Поехали.
***
Деревня стояла пустой и темной. Сорванные ставни, выбитые двери – если кто-то и пытался укрыться в домах, ничего не вышло. Кровь в полумраке казалась черной, сливаясь с бревнами срубов, с землей, но запах не оставлял сомнений в природе темных клякс, покрывавших все вокруг.
И трупы. Какие-то – почти целые, лишь с разодранным горлом. В каких-то невозможно было узнать человека. Если твари и забрали женщин, то явно не всех.
Сглотнув, я перевела взгляд на небо. Звезды смотрели сверху вниз неизменные и холодные, как им и положено. Это тут, внизу, кипят страсти, а небу все равно.
– Большой отряд, – заметил Акиль, прервав мои ненужные философствования. – Может, туго придется.
Я кивнула. Буду иметь в виду. Только что это изменит?
Эльф вдруг напрягся, соскочил на землю.
– Кто-то живой.
Я недоуменно посмотрела на него.
– Это наша магия, – пояснил он, уверенно шагнув в сторону ближайшего дома.
Я тоже спешилась, двинулась за ним. Мало ли… Не чумной, чумного я бы почувствовала, да и едва ли подходило к тварям слово «живой», но мало ли…
Мы завернули за угол, и тогда и я услышала глухие удары. На заднем дворе дома горбился погреб, в дверь которого колотили изнутри. А потом она вдруг полыхнула и раздался отчаянный детский крик.
Кажется, мы с Акилем успели одновременно – дверь взмыла в воздух, распадаясь в щепу. Из погреба выкатился мальчонка лет пяти, сиганул прочь. Акиль ухватил его за плечо, мальчишка заверещал, с ладоней слетело пламя.
Маг? В деревне?
Необученный конечно, кому его здесь учить? Могли и вовсе не заметить. Хотя, поди вот, не заметь огонь на руках. Но обычно весть о таких детях быстро доходила до господ, и малышей подбирали. Признавали редко, мало ли кто той деревней проезжал, да и не каждая жена станет терпеть под боком живое свидетельство неверности мужа. Но юных волшебников всегда воспитывали и обучали: маг – это незаменимый боец в гарнизоне или целитель, алхимик, на худой конец – погодник.
Акиль ухватил мальчишку за плечо, увернулся от огня; видимо, разорвал заклинание, потому что ребенок завизжал еще пуще.
– Недавно,
