— Прошу, избавьте меня от подробностей.
— Я знала, что будет непросто, — вздохнула профессор. — Давайте начнём с начала: я вам не нравлюсь?
— Я вас не знаю, — неприязненно отозвался Якул.
— И не хотите узнать?
— Нет.
— Почему вы против нашего союза с вашим отцом?
— Вы… человек.
— Я, прежде всего, женщина. Остальное не имеет значения.
— Не имеет? — Якул вскочил и принялся ходить взад-вперёд, понимая, что зря поддался вспышке, но был не в силах сдержаться. — Ещё как имеет! До недавнего времени это решало абсолютно всё — для мейстера, для меня….
— Прошу сядьте и…
Якул оставил её слова без внимания, продолжая мерить шагами кабинет и рассуждая вслух, уже с самим собой.
— Всю жизнь он ломал, выковывал и переплавлял меня под себя, вколачивал в голову, что традиции — это всё. На них держится наше общество, говорил он, обычаи — то единственное, что имеет значение. Изменить им, значит, изменить всему роду. Инакомыслие — бич, ядовитый плющ, который надлежит безжалостно выкорчевывать из кладки души и посыпать побеги солью. Мы обязаны подчинять свою жизнь регламенту, установленному ещё предками, несомненно, более мудрыми существами, чем мы с вами. Любое отступление, ни много ни мало, предательство и должно караться соответствующе. Самое страшное — уронить себя в глазах общества, сделать что-то не так, разочаровать. Уверен, во многом его нетерпимость стала причиной, почему мать, моя мать и его жена, оставила нас. Но я так и не смог об этом спросить, потому что никогда её не знал. И вот появляетесь вы, и всё в одночасье меняется. Мейстер отметает свои же законы, как ненужный хлам. — Якул замер и уставился на неё: — Почему? — Ответить он ей не дал, отмахнулся и глубоко запустил руки в карманы. — Нет, вам не понять, каково это, когда мир, в который ты всю жизнь пытался вписаться, отказываясь от своего Я, стараясь стать достойным сыном, в одночасье рушится, оборачивается пшиком, сусальным золотом на подгнившем торте. Нет мира, нет определителя, нет мерила, и единственное, что я знаю: вся предыдущая жизнь с её принципами и установками была ложью, и мой бог оказался фальшивым божком на лотке гоблина-старьевщика. Вот что вам надо знать!
Профессор не пыталась перебивать. А когда он закончил, встала с кресла, приблизилась и положила дрожащую руку ему на щеку.
— Мальчик мой. Бедный запутавшийся мальчик. Как же я страшилась этой встречи…
Якул онемел. Она в своём уме? Неужели не понимает, что притрагиваться к разгоряченному дракону примерно так же безопасно, как к электрической медузе?
Пару мгновений выпуклые серые глаза, кажущиеся огромными за диоптриями очков, рассматривали его, и морщинистая рука поглаживала то щеку, то волосы. Следующая фраза заставила его окаменеть.
— Я никогда не бросала тебя, только не в мыслях.
А потом профессор встала на цыпочки и крепко обняла его. Макушка уперлась ему в подбородок, а седой пучок пощекотал нос. Минуту Якул стоял, не в силах пошевелиться, и наконец медленно осторожно обнял её в ответ.
* * *
С Хезарием мы встретились, страшно сказать, сколько лет назад. Мне едва стукнуло шестнадцать, и я приехала погостить к тетушке в Потерию. Столица показалась мне тогда чем-то сказочным и необыкновенным: повсюду высоченные в несколько этажей дома, суета, народ спешит во все стороны, подводы мчатся, едва не сбивая с ног. В то время твой отец ещё учился в Принсфорде…
Якул думал, что его уже ничем не поразить, но это!
— Мейстер… учился там? Но я думал, что ни один дракон…
— Ни один дракон до него и ни один после, — кивнула профессор — называть её матерью, даже про себя, пока не выходило. Тут нужна тренировка. — Но Хезарий всегда отличался бунтарским духом, поэтому презрел запрет родителей и поступил в Академию. Учился он, кстати, на факультете романтиков. Тогда их ещё именовали так, «ранимых» прибавили позже, когда предъявляемые к мужьям стандарты изменились, и душевная тонкость стала восприниматься девами больше как изъян.
Она ненадолго замолчала, подбирая слова, чтобы нанизать их на нить воспоминаний.
— Это была любовь с первого взгляда, предопределение, из тех, что один раз и на всю жизнь. Хотя на свидании я сразу заявила, что он самый несносный дракон из всех. — Женщина мечтательно улыбнулась, закуталась плотнее в плед, который Якул ей принес, и отхлебнула из чашки. — Это был его заключительный год обучения. Оба понимали, что рано или поздно он закончится. Да и тетушка намекала, дескать, гостям негоже задерживаться по полгода. Тогда-то твой отец и предложил вместе бежать.
— Бежать? — удивился Якул. — От чего?
Профессор удивилась в ответ:
— От правил, конечно. Осуждения… Некоторые вещи никогда не меняются. Драконы женятся на драконах, люди на людях — таков устоявшийся порядок вещей. Наверное, традиции так долго существуют, потому что всем нам безопаснее прятаться за порядком. Спокойнее жить, когда знаешь, что в мире есть что-то вечное, незыблемое. Изменить традиции не в нашей власти. Единственное, что мы можем, это изменить своё отношение к ним.
— Ну, хорошо, и на что вы собирались жить?
— Хезарий сказал, что станет странствующим музыкантом. Мы будем ездить по свету и зарабатывать на жизнь его талантом.
— Нет у него никакого музыкального таланта. Равно как слуха и голоса.
— Я сказала ему то же самое, — рассмеялась профессор. — Но в молодости всё это не имеет значения. Привычка подстраховываться появляется с возрастом. Когда они, — женщина тронула толстую роговую оправу очков, — меняют цвет.
— И вы согласились бежать с ним?
— Разумеется, ведь я была безумно влюблена, — профессор погладила одну из оставленных Якулом на поверхности стола царапин и подцепила её ногтем. — А буквально на следующий день, как гром среди ясного неба, пришло извещение от его родителей: Хезария срочно вызывали домой, потому что назначенной ему принцессе исполнилось семнадцать. Предстоял ритуал.
Якул вздрогнул и кинул сложенного из пригласительного письма ящера в камин. Пламя выбросило навстречу язык, заглотив подношение прямо в воздухе.
— И мейстер оставил вас и уехал? — ровным голосом спросил он, не отрывая взгляда от огня, в котором выплясывала, корчась, почерневшая жертва.
— Нет, — внезапно ответила профессор, не решаясь поднять голову и продолжая гладить свежие раны стола. — Всё было с точностью до наоборот. Всем сказкам рано или поздно наступает конец, но эту закончила я сама. — Якул повернулся к ней, в ожидании остального. — Я заявила, что никогда не смирюсь с ролью второй в доме, и вообще слишком многое нас разделяет, поэтому для обоих будет лучше расстаться и обо всем забыть. Отчасти мой выбор был продиктован страхом потерять Хезария.
