её придворной магичкой.
Размышляя о троне, выхожу из дома ведьмы и замираю. Странные звуки. Будто кто-то торопливо уходит от дома. В этом квартале никому по ночам бродить в голову не придёт. Вглядываясь в темноту, шагаю вперёд — преследую сам не знаю кого. Но, судя по всему, этот кто-то не слишком резвый малый. Пара минут быстрым шагом — и я загоняю жертву в тупик.
— Дамла! — меня разбирает хохот.
Старой кляче давно пора на тот свет, но она не спешит — прислуживает Еве да еще шпионить за мной умудряется.
— Доброй… ночи, господин… — выдавливает из себя старая служанка и жмётся к стене.
Кому эта ночь добрая, а кому не очень. Награду за трудолюбие и храбрость пусть не ждёт.
Глава 38. Ставки сделаны, ставок больше нет
Глава 38. Ставки сделаны, ставок больше нет
Два дня спустя
Дом, в который мы переехали, далеко не дворец владыки, и мне это нравится. Окраина города — тишина, покой, много зелени. И площадь нового жилища небольшая — никаких коридоров-лабиринтов. Красота! Я бы с удовольствием осталась здесь жить, но… скучаю по мужу. А ещё очень переживаю за него.
— От Дамлы есть вести? — навожу утренний марафет у зеркала.
— Нет, — вздыхает Уле. — Пропала куда-то.
Мне это совсем не нравится. Два дня прошло, а от моей служанки ни слуху ни духу. Я ведь просила её побыть моими глазами и ушами. Куда делась?
— Если Дамла не объявится до завтра, тебе придётся наведаться во дворец, — поворачиваюсь к джинне. — Я волнуюсь за нашего владыку.
— Придётся, — грустно соглашается Уле. — Не хочу напоминать о себе, но придётся.
Недоброе какое-то утро. Тревожное. Есть ощущение, что сегодня может случиться что-то нехорошее. Единственное, что меня успокаивает — крепкий сон моего малыша. Я отлично помню истерику Мусы, которая случилась незадолго до возвращения Хана во дворец. Тогда всё закончилось печально. Но после переезда мальчик снова стал подарочным ребёнком.
Наверное, я просто накручиваю себя.
— Пора звать кормилицу, — потягиваюсь, — Муса скоро проснётся.
— Видеть её не могу, — ворчит Уле.
Я тоже не горю желанием общаться с этой женщиной — вечно она всем недовольна. Но Муса без неё обойтись пока не может. Жду не дождусь, когда малыш подрастёт и можно будет прикармливать.
— Наверное, кормилица скучает по своему ребёнку, — пожимаю плечами. — Вот и мотает нам нервы.
— Какому ещё ребёнку? — джинна смотрит на меня, как на дурочку.
— Если у неё есть молоко, то должен быть ребёнок. Кто сейчас за ним смотрит? Кто кормит? Её можно понять, — развожу руками.
— Ваша доброта не знает границ, госпожа, — Уле с улыбкой качает головой. — Жалеете женщину, которая неустанно изводит нас двое суток. У неё нет своих детей, а её молоко — магия.
— Вот как?.. — хмурюсь.
— Да, госпожа.
В таком случае кормилица просто тоскует по дворцовой жизни, и моё сочувствие к ней отменяется. Вечно я ищу оправдания тем, кто этого не заслуживает.
— Пойду поищу её, — отложив расческу, встаю с пуфика.
Муса кряхтит и ворочается — ещё немного и проснётся. После пробуждения мой малыш первым делом требует еду — никаких игр и общения, пока не поест. Настоящий мужчина растёт!
— Кормилица в кухне, — джинна кривится. — Завтракает.
В доме нет прислуги, только джинны-охранники. Кормилица этим страшно недовольна — привыкла, что в кухне дворца владыки её всегда ждут готовые завтрак, обед и ужин.
Выхожу из комнаты и иду в кухню звать кормилицу. По пути мне попадается не меньше дюжины джиннов-стражей. Хм… Ещё вчера вечером их было всего пятеро на весь дом. Неужели Ханар прислал ещё охрану? Вполне возможно, что так. Но непонятно — это он так обо мне заботится или решил, что я сбегу, чтобы снова обидеть его любимую жёнушку-драконицу?
Вся в мыслях о муже захожу в кухню и встаю на пороге как вкопанная. Кормилица здесь, но занята она совсем не завтраком. Женщина стоит ко мне спиной — капает на пальцы какую-то жидкость, а потом натирает ею грудь. Что-то мне подсказывает, что это не средство от трещин на сосках…
— Доброе утро, — подаю голос.
Кормилица вздрагивает, оборачивается и, поняв, что её застукали, начинает суетиться. Бедняжка не знает, за что схватиться — прячет бутылочку с жидкостью за спиной, а другой рукой пытается стянуть на груди халат. Паника она такая, да.
— Доброе… госпожа, — хрипит почти без голоса.
Я шагаю к ней.
На столе, у которого кормилица развела бурную деятельность, стоит миска с крупой. Я завтракаю кашей и использую только эту крупу — она это отлично знает. Беру миску в руку, нюхаю — ничем посторонним не пахнет, но зёрнышки слегка влажные, словно их окропили жидкостью. Так-так, интересно.
— Чем ты тут занималась? — щурюсь, глядя на кормилицу, и грохаю миску на стол.
— Просто я… обрабатывала грудь специальным маслом, — оправдывается с дрожью в голосе. — Я всегда так делаю перед кормлением. Мне надо идти, госпожа, — собирается смыться по-быстрому.
— Стой!
Щёлкаю пальцами, и дверь кухни закрывается.
— Но мне пора кормить ребёнка! — таращит на меня испуганные глаза.
— Сначала покажи масло, которым мазала грудь, — требую.
Кормилица не спешит отдавать мне пузырёк с жидкостью — хватает воздух ртом и не может толком ничего сказать. Я застала её врасплох. Понимаю. Только не надо делать из меня идиотку! Никакое это не масло для груди.
— Госпожа…
— Бутылочку! — протягиваю раскрытую ладонь. — Живо!
Вместо того чтобы отдать мне склянку, кормилица бросается к запертой двери. На что она надеется — непонятно: снаружи полно стражи, да и я не простушка. Несколько щелчков пальцами — и тяжёлая кухонная утварь срывается со своих мест. Котелки, казаны и сковороды летят к кормилице. Ещё немного магии — и всё это обрушится на глупую голову женщины. Но я не спешу устраивать бойню.
— Смилуйтесь, госпожа! — испуганная до чёртиков кормилица грохается на колени.
Раньше надо было думать о моей милости!
Силой забираю у неё склянку, выдёргиваю пробку и подношу к носу — ничем не пахнет. Но я почти уверена — это яд. Кормилица задумала отравить Мусу, вот и намазала им грудь. И обо мне не забыла — щедро сбрызнула
