Мои очки пропали, потерялись при падении. Надо мной вход, через который меня протолкнули, был бледно-серым квадратом в полной темноте, с которого капали капли дождя в бассейн, из которого я только что выбралась. Пока я наблюдала, даже этот бледный свет начал исчезать со стуком молотков.
Они заколачивали шахту. Они запечатывали меня в темноте.
Дрожа, наблюдая, как исчезает мой единственный источник света, я заплакала.
Я всхлипнула, отчаяние охватило меня так сильно, что на мгновение мне захотелось только свернуться калачиком и ждать. Ждать смерти, зачахнуть в темноте или быть съеденной каким-нибудь монстром, живущим здесь внизу. Я плакала до тех пор, пока стук молотка не прекратился, а потом тишина стала намного хуже.
Я была одна. Полностью и бесконечно одинока.
Леон, должно быть, умер в том лесу, где его оставил Жнец. Мой защитник ушел, его жизнь была отдана ради моей защиты — и напрасно. Либири принесли свою последнюю жертву. Бог освободится. Возможно, так было лучше, что я умру прежде, чем смогу увидеть, что стало с этим миром под властью злого Бога.
Но когда мои слезы прекратились, а минуты шли, я поняла, что не могу просто лежать и ждать смерти. Не тогда, когда Леон так упорно боролся за меня. Когда во мне еще были силы. Пока у меня еще было оружие.
Я пошарила в ботинке, убеждая себя, что кинжал все еще там. Это был всего лишь один маленький нож с неизвестными магическими свойствами, но это означало, что я не была полностью беспомощна. Без очков у меня было дерьмовое зрение, но я вытащила зажигалку из заднего кармана и после нескольких попыток сумела ее зажечь. Пещера вокруг меня была размытым пятном темных очертаний с немногими отчетливыми чертами, но, по крайней мере, теперь я могла видеть достаточно перед собой, чтобы знать, не собираюсь ли я спуститься в яму.
В мерцающем свете я поняла, что рядом со мной в грязи что-то лежит, наполовину погруженное в мутную воду. Нахмурившись, я поднесла зажигалку чуть ближе…
И поняла, что смотрю на грязный обнаженный труп Виктории.
Я отползла в сторону, и меня затошнило, но в моем желудке не было ничего, что могло бы выйти наружу. В задней части пещеры был туннель, и я, спотыкаясь, направилась к нему; все, что угодно, лишь бы увеличить расстояние между собой и телом. Леон был прав: Джереми убил свою сестру и бросил ее здесь гнить в темноте. Я сильно дрожала, и мне пришлось прислониться к входу в туннель, чтобы подавить панику. Даже зная, что Виктория намеревалась убить меня, видеть ее мертвой было ужасно.
Я ела с ней, пила с ней, смеялась с ней. Злодейка она или нет, но когда-то я считала её подругой.
Я должна взять себя в руки. Я должна продолжать двигаться. Где-нибудь наверняка должен быть другой выход. Я не собиралась так заканчивать. Не собиралась становиться забытым трупом, заброшенным под землю.
Нет, черт возьми, нет.
В пещерах было пугающе тихо. Шарканье моих ботинок отдавалось эхом, когда я тащилась по узкому туннелю, освещая путь только своей зажигалкой. Я остановилась у двух разветвляющихся туннелей, пытаясь выровнять свое учащенное дыхание. В этом был какой-то подвох, не так ли? Что-то вроде, если из одного туннеля дул ветерок, то выход был именно там? Но я направила зажигалку в обе стороны, и ни то, ни другое, казалось, не имело никакого значения.
Я пошла направо.
В туннеле было так холодно, моя одежда промокла насквозь, и я неудержимо дрожала. Запах здесь, внизу, был странный: сырой и затхлый, грибковый и слегка океанический. В воздухе стоял привкус соли, а также резкий запах тухлой рыбы. Чем глубже я погружалась, тем больше мне казалось, что я снова блуждаю по одному из своих ночных кошмаров. Эти черные туннели казались бесконечными. С каждым шагом я боялась, что мое мерцающее пламя осветит что-нибудь в темноте. С каждым вдохом я боялась, что не смогу получить достаточно кислорода, поскольку погружался все глубже и глубже.
Туннель сузился и круто пошел вниз. Я осторожно спустилась по склону, поскользнувшись и остановившись, когда мой ботинок коснулся воды. Путь впереди был затоплен, вода была слишком мутной, чтобы разглядеть, насколько она глубока. Если я хочу продолжать, мне придется плыть и полностью погрузиться с головой.
Я понятия не имела, насколько длинным был этот туннель и когда я снова смогу выбраться на поверхность. Если он и дальше будет вести глубже, то есть шанс, что остальная часть пути пройдет полностью под водой. Рисковать не стоило, было слишком темно, чтобы что-то разглядеть. Мне придется вернуться назад, воспользоваться другим ответвляющимся туннелем и надеяться, что он приведет меня дальше вверх, а не вниз.
Я повернулась, чтобы идти обратно, и резко остановилась. Я слышала, как что-то движется в туннеле позади меня. Принюхиваясь к воздуху, он медленно шел — крадучись.
Я затаила дыхание, слишком напуганная, чтобы издать хоть звук, и протянула туда свет. Он едва проникал сквозь темноту, чернота за пределами его свечения была совершенно полной. Но медленно на свет появилась длинная, тонкая, костлявая конечность. Скелетообразная собачья голова. Гнилое, покрытое шерстью тело.
Чудовище открыло пасть и завыло, и у меня не было выбора. Я сунула зажигалку в карман и нырнула в воду.
Вода была ледяной, сковывая мое и без того холодное тело. Мне приходилось бороться с болезненными судорогами, пока я плыла, мои размахивающие руки и брыкающиеся ноги натыкались на стены узкого туннеля. Когда я открыла глаза, меня встретила только темнота. Мои легкие болели, и я выпустила немного воздуха. Мне пришлось плыть быстрее.
Что-то коснулось моей ноги и исчезло, когда я отчаянно ударила по нему ногой. Черт, черт, черт! Мое сердце забилось сильнее, а легким стало не хватать воздуха. Теперь я не могла повернуть назад. Туннель сузился настолько, что я скорее ползла, чем плыла, не в силах раскинуть руки, потому что стены и потолок были так близко. Меня охватила клаустрофобия, когда я отчаянно пробиралась вперед, в ужасе от того, что в любой момент туннель сузится настолько, что я вообще не смогу двигаться. Мои легкие молили о воздухе, горели желанием высвободить застоявшийся в них углекислый газ.
Иди ко мне.
Паника заставила меня выпустить остатки кислорода. Мне казалось, что на мои легкие лег груз, медленно сдавливающий их под давлением. Теперь я была в отчаянии. Мне пришлось впиться ногтями в грязь, чтобы подтянуться, потому что туннель был слишком узким, чтобы я мог передвигаться ногами.
Приди… приди…
Голос был шепотом мне на ухо, вибрацией в воде, навязчивой, всепроникающей мыслью, которая эхом отдавалась в моей голове. Я отогнала его прочь, пытаясь отгородить свои мысли решительной внутренней мантрой: просто продолжай идти. Иди. Иди. Иди.
Туннель открылся. Я поплыла по открытой воде навстречу слабому серебристому сиянию. Я вынырнула на поверхность, задыхаясь, кашляя, мои легкие отчаянно вбирали в себя все, что могли, до последней капли кислорода. Было темно, но здесь был свет: все было серым и бледным. Я увидела темный берег и поплыла к нему, забравшись на влажный камень, где легла на спину, глядя на сталактиты высоко вверху, с которых на мое лицо капала ледяная вода.
Только когда мои легкие перестали болеть, я села. Помещение, в котором я оказалась, было большим, источник бледно-серого света определить было невозможно. У дальней стены были сложены старые деревянные ящики, а в центре комнаты находился еще один пруд. Он был совершенно черный, как пролитые чернила. Кроме того, из другого входа в туннель обрушилась груда щебня.
Выхода не было. Только назад, через воду, к чудовищу, которое ждало на другом берегу.
Выхода нет.
Я сидела в тишине, глядя на темный пруд, пока у меня не заболели глаза. В животе у меня заурчало, а во рту так пересохло, что я отхлебнула немного мутной воды из туннеля, по которому только что проплыла, но на вкус она была горькой и мутной и никак не утоляла мою жажду.
Этого не могло быть. Этого не могло быть. Никто никогда не найдет меня здесь, внизу. Мои родители…Инайя… они никогда не узнают, что со мной случилось. Чизкейк никогда не поймёт, почему я не вернулась домой. Я сгнию в темноте, так и не похороненная, потерянная, как те шахтеры более века назад.
