Унижение, испытанное Бранвен от входа в комнату в тот момент, когда, как нередко поется в старинных чувствительных песенках о несчастной любви, «любезного друга в постели с подругой застала я, тра-ля-ля-ля» (само по себе едва переносимое), усугублялось еще и тем, что в тот день Бранвен шла к Майлзу, дабы наконец «отдаться». Она даже взяла с собой в туалет библиотечный подарочный штамп (им пользовались для книг, полученных по чьему-нибудь завещанию) и аккуратно оттиснула слово «дар» на бледной, с восковым оттенком коже, чуть ниже пупка. Позже, вечером, с трудом смывая стойкие лиловые штемпельные чернила, Бранвен взглянула в зеркало на свое опухшее от слез лицо и твердо сказала: «Ладно, пусть. Больше никаких мужиков. С этой минуты я исповедую только Десятую заповедь Дьюи: вступаю в брак со своей работой».
Мучительное воспоминание автоматически вызвало повторение про себя мантры ПИМЧ: «Мужчина — зверь, мужчина — тварь, долой же…»
Как раз в это мгновение рядом с Бранвен очутилась танцовщица в маске Бэнтэн и повела ее в соседнее помещение. Оно было меньше, здесь было темнее, прохладнее и пахло, к облегчению Бранвен, чем-то приятно-нейтральным: кажется, крепкой смесью ладана и мирры. «Извольте, пожалуйста, сесть», — сказала Богиня Змей, протягивая Бранвен золоченую чашу с чем-то сладким, теплым и вязким. Жидкость оказалась густой и напоминала молоко, а на поверхности плавало несколько серых пятнышек. Похоже было на присыпанный мукой туман. «Извольте выпить», — неожиданно глубоким голосом сказала женщина, и Бранвен послушно выпила.
* * *
Никогда прежде я не пробовала сакэ, и оно оказалось совсем не таким, как я ожидала. Говорили: мягкое, горьковатое и чертовски опьяняющее; этот напиток был густым, сладким, но тоже чертовски опьяняющим. Чтобы не показаться грубой или не повредить волшебству, я выпила его молча. Да и вообще затруднительно объяснить незнакомому человеку, что мои папа с мамой налегали на алкоголь и наркотики и поэтому я вообще не пила — за всю жизнь не выпила даже рюмки спиртного. Странные ощущения появились почти мгновенно: у меня закружилась голова, море сделалось по колено, все мысли ушли, но проснулось желание — беспримесное и неоспоримо сексуальное, куда более сильное, чем когда-либо испытанное к Майлзу (по правде говоря, он никогда меня по-настоящему не возбуждал). Теперь же, к моему удивлению, объектом, вернее, объектами нарождающихся ослепительно ярких фантазий оказались братья Нио, оба, хотя, по неясной причине, больше, пожалуй, стриженый. К счастью, ни того ни другого поблизости не было.
Когда я допила сакэ, все танцоры в масках, выстроившись друг за другом, стали по очереди подходить ко мне. Каждый сначала кланялся и говорил «омэдэто» (поздравляю), а затем, словно имитируя игру в «колечко», проводил сложенными лодочкой руками между моими приоткрытыми ладонями. Нельзя было не заметить, что парни в масках обезьян несколько перебрали сакэ и нетвердо держатся на ногах; а один к тому же просунул язык в щель маски и наградил меня слюнявым поцелуем в утолок рта, оставив на щеке след, как от проползшей улитки. Захваченная врасплох и напуганная, я не успела даже запротестовать, а его уже не было.
После каждого подходившего я проверяла ладони, но решительно ничего в них не обнаруживала. Последней в ряду стояла танцовщица, исполнявшая роль Бэнтэн, и по тому, как сложены были у нее руки, я поняла: там что-то есть. Умелым движением положив мне в ладони нечто прохладное и тяжелое, она отступила и все тем же глубоким волнующим голосом приказала мне: «Посмотри». Опустив голову, я обнаружила у себя в руках роскошное ожерелье из продолговатых, покрытых гравировкой, серебряных чешуек с подвешенным посередине брелоком или амулетом, изображающим свернутую кольцом и, очевидно, поедающую собственный хвост серебряную змейку, служащую оправой для крохотной раскрашенной фарфоровой маски Бэнтэн, такой же, как надетая на нас обеих. «Красиво», — сказала я. Бэнтэн взяла ожерелье за один конец, Бисямон — за другой. Вдвоем они бережно надели его мне на шею и застегнули сзади на старомодный, в виде крючка с петелькой, замочек. Ожерелье оказалось коротким — почти ошейник, — так что изображение змеи-Бэнтэн удобно легло в горловую ямку. И хотя это, наверное, покажется пустой фантазией, с момента, когда ожерелье было надето, я словно переродилась.
* * *
Невольно моргая, Бранвен вышла из полумрака на свет. Казалось, что она крот, или Рип ван Винкль, или (поскольку наряд Богини Змей ее, несомненно, красил), может быть, даже Спящая Красавица. Однако встречал ее не прекрасный принц, а лишь две храмовые прислужницы в своих красных штанишках и совершенно забытый ею шофер Эрики Крилл. В своей нелепой суперсовременной униформе, он стоял, прислонившись к тории — крашеным киноварью воротам храма, и держал в руках сумку Бранвен и ее аккуратно сложенную одежду — в том числе, как заметила она с чувством неловкости, разом вернувшим ее к реальности, и некомплектное бельишко: лавандового кружева лифчик и трикотажные красные трусики, не по возрасту и не по сезону пестревшие радостными снеговиками и подарочными кульками конфет (когда утром она второпях судорожно рылась в комоде, они, как на грех, попались под руку первыми). Стараясь избегать глаз шофера (скрытых, впрочем, за стеклами больших черных очков), Бранвен взяла одежду и, пробормотав «спасибо», прошла вслед за двумя мико в устланную татами маленькую комнатку, где они осторожно сняли с нее одеяние Бэнтэн, парик и маску, а затем весело, как школьницы, хихикнув, предоставили полную возможность самостоятельно облачиться обратно в плисовый балахон, мышиную блузку и смех вызывающее белье.
Когда, все еще чувствуя головокружение и власть таинственных чар, Бранвен выбралась из раздевалки, ее ждал один из Братьев Нио — длинноволосый и сногсшибательно элегантный в длинном зеленом пальто с пелериной, небрежно накинутом поверх желтовато-оранжевого шелкового костюма.
— Привет, — обратился он к ней. — Меня зовут Косукэ Кутинава. Вы были великолепны.
— Спасибо, — ответила Бранвен. — Но мне как-то не по себе, наверное, из-за сакэ, ведь я, в общем, совсем не пью. Но что это за Заклятье Змеи и что мне теперь полагается делать?
— Заклятье Змеи — дар богов, — загадочно изрек Косукэ Кутинава. — На вашем месте я бы сейчас же пошел и купил своему дружку парочку упаковок «Стойкости самурая».
— Но у меня нет дружка! — ответила Бранвен.
— Честно? — на безупречно красивом лице Косукэ сразу же появился живой интерес. — Какое упущение! Может быть, созвонимся попозже и встретимся, а?
