я и затрудняюсь с ответом, о чём пристало говорить, идя к смерти. Впрочем, как это ни странно, но я вовсе не думала о смерти, о древних колдуньях, что чают над нами расправы, просто шла об руку с любимым мужчиной и была счастлива этим, и в кои-то веки никакая тревога не поднималась из глубин души, как бы ни было светло в ней.
Я ожидала, что они появятся как-то сразу и ниоткуда, как было в рассказе Джерарда о расправе над лордом Грэгори. Но тогда они забавлялись, похвалялись своей силой. Нас не удивило бы никакое проявление их власти, наверное, они сами знали об этом, и появились попросту, как люди, пришедшие на назначенное место, в загодя названный срок.
Они ожидали нас и встретили без угроз и видимой злобы, как старые враги, ставшие привычнее давних знакомцев. Все семеро, я не сразу увидела каждую, потому что они стояли довольно далеко друг от друга, точно были не сёстрами, а случайными попутчицами, собравшимися вместе по необходимости, и тяготились соседством.
Одна обрывала побег омелы, обвившейся вокруг ветви тиса, другая безучастно смотрела внутрь себя, сидя на стволе поваленного дерева. Они и выглядели нынче не так явственно не-людьми, словно нарочно натянули человеческое обличье, как платье с чужого плеча. Издали и не прямо глядя, их можно было даже принять за женщин, волею случая заплутавших в лесу, но и тогда не разрешились бы многие странности: сидхе надели чужой наряд, но не озаботились тем, кстати ли он сидит. Семеро женщин в предзимней чащобе, отстранённые, без припасов и поклажи, и им не холодно было в своих лёгких одеждах, невесть кому подобающих — простолюдинкам ли или знатным дамам? Алмазное сияние сочеталось с истрёпанным до паутинной прозрачности подолом, драгоценный кованый венец — с босыми не зябнущими ногами. Лица, с которых нарочито, точно румяна, стёрли дивью красоту, ворожили неживой выверенностью черт; глаза смотрели не мигая, холодно и немо, как провалы колодцев. Инакость их, обитательниц иного мира, пусть и не так остро, ощутилась и во встреченной на Бельтайн Королеве Дикой Охоты: чутьё подсказывало, что вижу не обычную девушку, но узнала я это лишь перед тем, как она возвратилась в свой мир. В семерых же сидхе нечеловеческая их суть проявлялась гораздо грубее, тревожа и поднимая со дна души древний страх перед могущественными сущностями.
Они поворачивали к нам л`ица, как цветы поворачиваются к свету; зелёные глаза, такие яркие и сияющие, каких не бывает у людей, неподвижно следили за нами.
— Человеческие дети так скоро растут, — насмешливо заметила та, чьё имя я знала — Зимняя Ночь, припомнив слова Джерарда, что он сказал однажды, чтобы оградить меня от ревности сидхе. — Она более не ребёнок.
Казалось, что сидхе погрозит пальцем, как добрая тётушка, проведавшая о шалости любимого племянника. Я вспомнила шрамы на запястьях Джерарда и внутренне содрогнулась.
— Довольно длить это, — сказал Джерард, не слушая сидхе. — Если не свобода, то смерть — она не хуже жизни, которой не владеешь.
— Разве лишь за слова матери ты ответчик? — вкрадчиво прошептала сидхе, чьи одежды были черны, как воронье оперенье. — Разве ты сам не обещал, что останешься в холмах навечно?
— Я был ребёнком и не знал другой жизни! — яростно воскликнул Джерард, подавшись вперёд. — Или вы открыли, чего мне это будет стоить? Или не в одной ненависти к людям взрастили?
— Слово сказано! — прошипело со всех сторон.
Джерард с ледяной усмешкой откинул голову.
— Дорого же вы цените слово, что выманили обманом.
— Не обманом, — пропела другая, и я не видела, кто. Голоса их стали сливаться, лица тускнели, проявляясь то там, то тут. — Мы не лжём. Вы сами только и делаете, что лжёте, другим, себе.
— Что, Лис, поиграем?
— Совсем как прежде.
— Славные были времена!..
— С которой из нас?
— Выбирай!
— …если хочешь освободиться.
— Видишь, как мы добры к тебе!
— …хоть ты нас уже не любишь…
— …мы помним прошлое…
— …когда нам было так весело…
— …и хорошо…
— …вместе.
— Нет, — с прежней улыбкой ответил Джерард. — Когда я рос в холмах и черпал их силу полными пригоршнями, когда магия была для меня оружием столь же привычным, как меч или лук, мне и тогда не одолеть было прирождённой сиды, что знала землю, когда на ней ещё не родились люди. Ведь тогда это и впрямь были игры. А теперь я не стану забавлять вас и не стану брать то, что мне не принадлежит. Без магии я против вас бессилен. Покончим с этим.
— Ты повзрослел, Лисёнок.
— …и поумнел. Прежде тебя не пришлось бы приглашать к драке.
— Только поумнел поздно, — ответил Джерард. — Сделанного уже не вернуть.
— Неужто жизнь с нами настолько противна?
Они вдруг оказались рядом, враз, так близко, что задевали меня краями одежды и касались ледяными руками. И глаза их были холодны, как руки, и все семеро смотрели с таким же ледяным любопытством, как в ту первую ночь, когда я увидела их сквозь прорези в гобелене.
— А чего же хочешь ты, девочка? Неужели умереть? Разве так желанна смерть, когда есть красота и юность? Чего ты хочешь?
Вопрос этот вызвал видение Дикой Охоты. Вольной стаей мчаться в небе над родиной, чуять прохладный ветер на лице, в волосах, пожаром раздувающий алые гривы коней. Вечно мчаться около Джерарда, одной из череды чёрных всадников, вслед за прекрасной Королевой и её возлюбленным Королём…
Любовь и свобода. Вечно. Навсегда.
Я улыбнулась в глаза-колодцы и молча покачала головой.
Ладонь Джерарда стальным запястьем замкнулась вокруг моей руки. Я ответно сжала пальцы.
— Мы всегда позволяем выбирать, — произнесла Зимняя Ночь. — Мы предлагаем помощь, владеем вожделенными дарами. Мы просто есть рядом. Мы ждём. Вы сами называете цену. Не наша вина, что вы бросаете клятвы, как осенние листья по ветру. Мы всего лишь учим вас, что сказанное слово дорого.
Она стояла прямо перед нами, остальные шестеро замерли по правую и левую руку своей старшей сестры; её прекрасное и жуткое лицо казалось вылепленным из первого снега, — маска, за которой одна только холодная пустота.
— Две смерти за одну жизнь — справедливый обмен.
Я склонилась к плечу Джерарда, он обнял меня, положив мою голову себе на грудь.
— Мы будем свободны, — тихо сказала я.
— Я совершил немало зла, — ответил он. — Разве там мы встретимся?
— А мы просто не разнимем рук и не позволим нас разлучить.
И молвит Королева Фей — О, как была она зла: “Чтоб самой страшной из смертей Ты, девка,
