Вообще-то, глядя на кусочки плоти в янтарной жидкости, я не вижу никакого сходства. Мне только один раз в жизни пришлось увидеть плод — когда у одной из коров случился выкидыш, и он был куда больше и весь в крови, ничего общего с этими малюсенькими круглыми пузырьками.
Я веду Эми в дальнюю часть лаборатории. Там, надежно укрытый изгибом стены, располагается насос, который Старейшина показал мне в прошлый раз. Отсюда-то и доносится «жжж, бам, жжж»; насос включен, и механизм с жалобным треском льет в нашу систему водоснабжения фидус и одним звездам известно, что еще.
У насоса стоит Старейшина с ведерком вязкой прозрачной жидкости в руках.
Напротив него стоит Док.
Хватаю Эми за руку, и мы кидаемся обратно в укрытие стены. Они нас не заметили — пока что. Прикладываю палец к губам, и Эми кивает. Пригнувшись, мы выглядываем из-за угла. Стул заслоняет нам обзор, но и кое-как укрывает от взгляда нас самих.
— Прости! — Док старается перекричать шум насоса.
— Нельзя было ей показывать! — бушует Старейшина. Из-за хромоты ведро у него в руках качается. Док нервно следит за ним взглядом.
— Я думал, это заставит ее вести себя как полагается.
— Ничего, кроме фидуса, с ней не справится. Зачем ты дал ей ингибиторы?
Старейшина ставит ведро на пол.
— Про меня, — выдыхает Эми мне в ухо.
Док говорит что-то еще, но он стоит к нам спиной, поэтому услышать не получается.
— Значит, мы просто отведем ее сегодня же вечером на четвертый этаж, — подытоживает Старейшина, снова поднимая ведро и поднеся его к насосу.
— Мне не кажется…
Старейшина грохает ведерко об пол. Прозрачная жидкость внутри прыгает, но из-за густоты — она похожа на сироп — не выплескивается через бортик.
— Знаешь, что? — кричит он, шагая к Доку. — Если честно, мне глубоко плевать, что тебе там кажется. Если бы ты послушался меня в первый раз, с тем, другим, ничего бы не случилось.
— О чем ты…
— Ты знаешь, о чем я! — ревет Старейшина. — О Старшем! Ты оставил его в живых!
Эми ловит меня за руку. Пытаясь разобрать их разговор, я слишком близко, опасно близко подался вперед.
— А что не так со Старшим?
— Да не этого. Прежнего Старшего.
Док смотрит на Старейшину холодно и бесстрастно, но я чувствую, что он едва сдерживается. Губы его сжаты так плотно, что кожа побелела, на скулах ходят желваки.
Старейшина не замечает его ярости.
— Первого Старшего! Который сейчас уже должен был бы выполнять свои обязанности, а я мог бы отдыхать, не тратя остаток своей жизни на мальчишку, который думает не головой, а черт знает чем!
— Ты приказал отвести Старшего на четвертый этаж, и я отвел. — Док с вызовом выпрямляется.
— Но ты ведь не убил его, как я приказал?
— Я думал… фидус…
— Мне кажется, тебе самому не помешает фидус, — рычит Старейшина. — Ты до сих пор его защищаешь? Прячешь его, да?
— Я думал… — От страха Док словно съеживается. — Он исчез с карты вай-комов. Я думал, он покончил с собой.
Старейшина фыркает.
— Но так и не проверил, да? И смотри, что вышло. Двое замороженных мертвы, одна проснулась.
— Он умер, Старейшина. Клянусь тебе, он умер.
Не знаю, вправду ли Старейшина верит ему или просто хочет поверить. Обернувшись, он снова берет в руки ведро.
— Что это? — шепчет Эми, слегка кивая в сторону насоса.
— Он связан с водопроводом, — отвечаю я сквозь хаос в мыслях. Значит, в этом ведре…
Фидус.
Я выпрямляюсь. Эми пытается удержать меня, но я стряхиваю ее руки. Нельзя, чтобы Старейшина продолжал всех одурманивать. Нельзя, чтобы Фидус попал в воду. Я должен уничтожить этот насос.
Я хватаю стул, за которым мы с Эми прятались.
— А ты что тут делаешь? — с усмешкой спрашивает Старейшина, заметив меня.
Поднимаю стул над головой.
— Ты что? — грохочет Старейшина.
Руки у меня дрожат. Перед глазами простирается будущее — будущее, в котором лидер я, а не Старейшина. Будущее без фидуса.
Точно ли лучше жить без фидуса? Я думаю о синяках у Эми на запястьях, о скандалах, которых насмотрелся в Палате, помноженных на целый корабль. Реально ли жить без фидуса?
А потом вспоминаю глаза Эми, когда она была под наркотиком.
Стул летит к насосу, ударяется о металл и отскакивает на пол. Насос продолжает свое «жжж, бам, жжж».
— Ты что творишь? — визжит Старейшина, — Ты свихнулся! Точно как Старший до тебя!
— Ты сам что творишь? — ору я в ответ. — Это ведь фидус, да? Доброе утро, «Годспид»! Готовишься еще один день манипулировать людьми и их мыслями?
— ТЫ НЕ СМОЖЕШЬ БЫТЬ СТАРЕЙШИНОЙ! — вопит он. Седые пряди яростно разлетаются за спиной — из нас двоих как раз он выглядит сумасшедшим. — Если ты на это не способен, то не сможешь управлять кораблем! Ты слишком слаб, чтобы стать лидером! Ты никогда не будешь достоин!
В три шага я подхожу к Старейшине и бью его кулаком в лицо. Выпустив из рук ведро, он падает на землю. Из носа хлещет кровь, тонкая кожа на щеке рассечена. Наклонившись, я хватаю его за рубашку и рывком поднимаю обратно на ноги. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, и я снова бью, одной рукой по-прежнему держа его за воротник, не давая упасть.
— Я не слаб, — мой голос дрожит, но не от страха, а от рвущейся наружу ярости. — Мне хватает силы понять, что фидус — это зло, а твоя страсть подавлять людей — просто-напросто слабость. Если бы ты вправду был силен, то не сваливал бы грязную работу на наркотик.
Только умолкнув, я осознаю, что мой голос был единственным звуком в комнате.
— Что ты наделала? — кричит Старейшина, обернувшись к Эми.
Поднимаю взгляд. Пока я орал на Старейшину, Эми прокралась к насосу, нашла на нем крошечную дверцу, открыла ее и попросту оборвала все провода.
— Сработало, — улыбается она, показывая мне зажатый в ладони разноцветный пучок.
Эми
Наверное, я бы даже пожалела Старейшину из-за сломанного носа и окровавленных губ, если бы он не был злобным двинутым тираном. К тому же, учитывая, что он с самого начала хотел меня убить — а сейчас и вовсе приказал Доку отвести меня на четвертый этаж — ну, скажем так, не очень я сочувствую старому уроду.
Доктор кладет Старшему руку на плечо.
— Старший, мы не сможем без фидуса. Без контроля, который он нам дает, нам не управиться с кораблем.
Старший почти с ним соглашается — я вижу по его глазам.
— Неправда. — Нужно, чтобы Старший посмотрел на меня, вспомнил, что наркотик сделал со мной тогда. — Да, без него будет труднее. Конечно, всем нам легче будет жить, не видя неба, если мы накачаемся до бессознательного состояния. Но это не жизнь, не настоящая жизнь. Среди горя, — встречаюсь взглядом со Старшим, и мы оба понимаем: я говорю о Харли, — есть и радость. Одно неотделимо от другого.
