Проводив взглядом уходящих стражников, Амрен вопросительно уставился на повелителя.
— Сынок, послушай, — сбивчиво заговорил тот, когда они остались наедине. — Мы должны забыть все разногласия, ведь на кону будущее нашей династии.
Амрен недоуменно передернул плечами.
— А я тут причем? Ты отказался от меня, приговорил к смерти. Зачем ты велел мне явиться? Чтобы казнить?
— Нет, сын мой. Я позвал тебя, чтобы передать тебе трон.
Амрен опешил.
— Это что, какая-то шутка? — недоверчиво спросил он.
— Нет, Амрен. Это не шутка. Ты единственный из моих сыновей, кто остался в живых.
— Погоди, — тот растерянно запустил руку в волосы. — Как же так? У тебя ведь целая куча наследников. Я уже сбился со счета, сколько раз пушки стреляли в честь того, что у тебя родился очередной мальчик.
На смуглом лице султана проступила болезненная испарина.
— Бурхан подарил мне десятерых сыновей, но девять из них уже предстали перед ним. Видимо, лишь тебе суждено меня пережить.
Амрен уже ничего не понимал.
— Не может быть! Все мои братья мертвы? Но почему же никто об этом не знал?
Повелитель тяжело, с хрипом, вздохнул.
— Ильяс и Ахмед умерли во младенчестве…
— Это знаю, — перебил Амрен, — но что с остальными?
— Ты пропал без вести. В народе пошла молва, что над династией нависло проклятие. Мы стояли на пороге восстания, и поэтому я повелел держать в строжайшем секрете кончину остальных сыновей.
— Но Хамуда ты казнил прилюдно.
— Да, потому что этот пес осмелился бунтовать против меня.
— Но что случилось с другими? Неужели все мертвы?
Глубоко запавшие глаза засветились безмерной печалью — сейчас Амрен видел перед собой не всесильного повелителя, а скорбящего отца.
— Мурат и Рахим скончались во время эпидемии чумы. Ходили слухи, что их нарочно заразили, но доказательств нет… Фарид погиб на охоте. А Юсуф и Хусейн… их отравили.
— Кто? Зухра?
Падишах долго молчал, глядя в потолок, затем снова перевел глаза на Амрена.
— Раньше я бы повелел отрубить голову каждому, кто осмелился бы так отзываться о госпоже. Но чем дольше я об этом размышляю, тем больше у меня подозрений, что смерть моих детей — это ее рук дело… Но сейчас не время об этом говорить… В конце концов у меня остался один Селим. Все надежды я возлагал на него, но всевышнему было угодно отнять его у меня. Какие-то неверные пробрались к нему во дворец и подло задушили его, да пребудет он в раю.
Амрен криво усмехнулся. Жаль, что так вышло с Селимом. И слава Бурхану, что отец не знает, кто именно его убил.
— Но разве у Селима не было детей? — поинтересовался он.
— Были. Двое, — с грустью сказал повелитель. — Но оба стали жертвами распрей в его гареме. Одна из его наложниц убила сына другой, а когда ее приговорили к смерти, то она отравила и своего ребенка.
— Что? Зачем? — опешил Амрен.
— Из мести или от отчаяния, — предположил падишах. — Судьба распорядилась так, Амрен, что ты теперь мой единственный наследник.
Да уж. Какая ирония — тот, кого хотели убить, выжил; а те, кого берегли как зеницу ока — мертвы.
— Но как ты узнал, что я жив? — поинтересовался он.
— Когда мне сообщили о гибели Селима, со мной случился удар. Смертельная болезнь уже давно подтачивала мои силы, а с тех пор я и вовсе не поднимаюсь с постели.
Амрен глядел на султана, а видел перед собой лишь немощного старика — прерывистое дыхание, заострившийся нос — очевидно, Бурхан скоро призовет его к себе.
— И что было дальше? — он снова опустился на ковер возле кровати, но уже не перед повелителем, а перед умирающим отцом.
Исхудалые пальцы стиснули его ладонь.
— Я понимал, что скоро умру, и род мой прервется, — продолжил падишах. — Отчаяние мое не знало границ. Но к счастью ко мне пришел мой верный Вакиль и сообщил, что ты жив. Сначала я ему не поверил, ведь все давно считали тебя погибшим. Но великий Бурхан даровал мне эту милость — снова увидеть моего первенца. Я всегда выделял тебя среди сыновей, Амрен. До того, как все это произошло с твоей матерью, именно тебя я видел своим преемником.
— Но ты бы приказал меня казнить, если бы я тогда попался!
— Ты же сам понимаешь — таковы традиции. Согласно обычаю, детей прелюбодейки тоже предают смерти. Но теперь все изменилось. Ты — единственный, в ком течет кровь Баязидов, и я лучше смирюсь с грехом твоей матери, чем позволю прерваться нашей династии.
Повелитель сглотнул, что далось ему с явным трудом, и замолчал. Амрен тоже не проронил ни слова, в замешательстве обдумывая его слова. Он давно уже похоронил все мысли о троне. Столько лет считать себя обычным атаманом, а тут вдруг снова стать наследником династии. Все его братья пали в борьбе за престол, и теперь эта ноша достанется ему.
«А нужно ли оно мне?»
— А если я не соглашусь? — строптиво сказал он.
Султан вперил в него непонимающий взгляд.
— Что значит «не соглашусь»? Как ты можешь отказываться от такой чести?
— Мне не нужен трон. Я давно уже перестал считать себя твоим наследником.
Падишах сжал его руку.
— Сын мой, не руби сгоряча. Вспомни, чему тебя учили. Ты ведь мой первенец, мой лев; ты был рожден, чтобы править. Ты — будущее нашей династии. Не зря же Бурхан сохранил твою жизнь. Ты должен возглавить нашу великую страну. Молю тебя, не противься своей судьбе.
Амрен в изумлении смотрел на султана: «Я не ослышался? Он молит?»
— Хорошо, повелитель… — он проглотил ком в горле, — отец… Я подумаю.
***
— И ты согласился? — спросила Бьянка.
Амрен кивнул.
— Я долго над этим размышлял, — сказал он. — Власть — это тяжелое бремя, будет ли оно мне по плечу? Но потом я понял: ведь я могу принести пользу, изменить что-то к лучшему в моей стране. И раз Бурхан дает мне такую возможность, то кто я такой, чтобы от нее отказываться?
Бьянка с легким недоверием склонила голову набок.
— То есть, теперь ты султан? — уточнила она.
— Ну да, — он улыбнулся с таким видом, словно и сам еще не до конца в это поверил. — Отец объявил меня своим преемником, а через несколько дней — скончался. Да упокоит Бурхан его душу.
— Аминь, — Бьярни залпом опрокинул рюмку.
Амрен сделал то же самое. Его передернуло.
— Ух, шайтан! — он смахнул навернувшуюся слезу. — Ну и крепкое у вас в Хейдероне вино!
— Самогон, — ухмыльнулся старик. — На можжевеловых ягодах.
— А еще я подумал, — продолжил Амрен, что если стану султаном — то твой отец согласится отдать мне тебя в жены.
— Ишь, каков хитрец, — Бьярни усмехнулся в седую бороду.
— И папа согласился? — поинтересовалась Бьянка.
— Не сразу, конечно. Сперва он был со мной немного… резковат. Но потом мы с ним выпили этого вашего… сумо… само…
— Самогона? — уточнил Бьярни, снова до краев наполняя рюмки.
— Угу. Наутро чуть не сдох, так башка раскалывалась, — Амрен почесал в затылке. — Уж не знаю, конечно, не проклянут ли меня мои подданные…
— За что? — удивилась Бьянка.
— Ну так я ведь столько лет жил за пределами дворца. Уже и забыл большую часть того, чему меня там учили.
Она с жаром перебила его:
— Зато ты узнал столько, сколько и не снилось предыдущим султанам! Ты видел жизнь по другую сторону стен. Ты знаешь, как живут простые люди, знаешь, что их тревожит, чего они хотят. А ведь это гораздо важнее, чем этикет и прочая мишура.
— Да, ты права, — Амрен накрыл ее руку своей. — Твои слова придают мне уверенности.
— Правильно, слушайся Бьянку — не пропадешь. Она у нас девка умная, — Бьярни поднял рюмку. — Ну, за нового султана!
Они опрокинули стопки.
— А где же твоя свита, господин султан? — поинтересовался дед, проглотив несколько ложек каши. — Неужели ты приехал один?
— Как же, — ухмыльнулся Амрен, — мне теперь и шагу не дают ступить одному. Просто ваши стражники не хотели нас впускать без доклада, а я боялся, что моя любимая снова сбежит. Пришлось оставить всех за воротами.
