- Нет. Именно этого и ждет ФБР. То есть мне кажется, что все дело в этом. Я богат. А кто-то просто хочет денег. Что скажете?
- Ничего утверждать не могу, но это определенно мотив. Думаю, для начала информации достаточно. Только у меня еще один вопрос. – Я посмотрела на врача взглядом Алекса Требека [5] – сочувствующим и высокомерным одновременно. Наверное, у Алекса такой взгляд потому, что он заранее знает ответ на вопрос в последнем туре «Своей игры» [6]. Прямо как я сейчас. – Доктор Йост, иногда нас посещают предчувствия. Что-то вроде внутренних инстинктов. С вами такое бывает?
На его лице отразилась боль, и он опустил голову:
- Бывает.
- А сейчас? Чувствуете ли вы, что ваша жена где-то там с нетерпением ждет, когда вы ее найдете?
Не отрывая глаз от пола, он покачал головой:
- Хотелось бы верить, что так и есть, но я уже ничего не знаю.
И снова неправильный ответ. В последнем туре «Своей игры» он бы с позором продул. Ошибки во временах глаголов, тот факт, что он не знает, был ли включен сотовый его жены (если бы он действительно ее искал, то знал бы это наверняка), и то, что за весь разговор он ни разу не назвал жену по имени, – все это создавало образ богатенького доктора, чьи руки по локоть в крови. Упрямый отказ называть жену по имени говорил о том, что он уже не видел в ней живого, дышащего человека. Конечно, это вовсе не доказывает, что миссис Йост действительно нет в живых, но все же это мощная зацепка. Или так, или он намеренно пытается не видеть в жене личность, чтобы поскорее выбросить ее из головы.
Но последний штрих к портрету заключался в том, что люди, у которых пропали жены, мужья или дети, из последних сил отчаянно цепляются за веру, что их любимые все еще живы. Тем более, если с исчезновения прошла всего неделя. Порой даже увиденные собственными глазами останки не помогают смириться с очевидным. Люди просто не могут проститься со своими близкими. Но тот, кто убил свою жену, никогда не сможет по-настоящему испытать эту надежду, как бы мастерски ни притворялся. И это означало, что миссис Йост скорее всего мертва. Однако я не намеревалась делиться с доктором своими подозрениями о том, что он виновен, как воскресный грех. Хотя бы потому, что могла ошибаться. Если она жива, мне понадобится время, чтобы ее найти, пока он не завершит начатое.
- Понимаю, - сказала я. – Но я хочу, чтобы вы не теряли надежды, что с ней все в порядке.
Йост посмотрел на меня полными фальшивой печали глазами.
- Значит, вы беретесь за это дело? – спросил он, просияв.
Как же иначе? Скорбящий муж, делающий все возможное, чтобы найти свою жену, вызывает меньше подозрений.
- Откровенно говоря, доктор Йост, учитывая, что ФБР уже над этим работает, я не знаю, что еще могу сделать.
- Но ведь что-то же можете? Если дело в деньгах, я выпишу чек прямо сейчас. – Он достал из портфеля чековую книжку и похлопал по нагрудному карману в поисках ручки.
Я покачала головой:
- Дело вовсе не в деньгах. И я не хочу брать ваши деньги, если ничего не смогу сделать. – Он понимающе кивнул, и я продолжила: - Дайте мне пару дней. Если я решу, что смогу помочь вашей жене, я вам позвоню.
- Хорошо. – Его лицо вспыхнуло надеждой. – Значит, позвоните?
- Разумеется. – Проводив его к двери, я положила руку ему на плечо. – Обещаю, я сделаю для нее все возможное.
Он печально улыбнулся:
- А я заплачу любые деньги.
Я смотрела, как уходит добрый доктор, потом выждала целую невозможную секунду и повернулась к Куки, закатив глаза:
- Этот человек виновен, как мой бухгалтер.
Она открыла рот:
- Виновен? А по виду не скажешь.
- Та же фигня с моим бухгалтером, - отозвалась я, вороша бумаги на ее столе.
Куки шлепнула меня по руке:
- В чем виноват твой бухгалтер?
Перед тем, как ответить, я пососала тыльную сторону ладони:
- Уклоняется от налогов.
- Твой бухгалтер уклоняется от налогов?!
- Зачем еще мне платить кому-то, кто разбирался бы с моими налогами? Короче говоря, он, - я указала пальцем за плечо на дверь, - виновен. И у нас еще одна пропавшая жена. Сезон у них, что ли?
Всего пару недель назад мы раскрыли дело об исчезновении женщины. В процессе меня похитили, пытали, в меня стреляли, и я едва не подвела под монастырь Гаррета, Куки и нашу клиентку. А вообще неплохая выдалась неделя. По крайнее мере так я говорила самой себе.
- Итак, он виновен. Это значит, что его жена мертва?
Со статистикой я знакома. И девяносто пять процентов требовали громко ответить «да». Но я отказывалась работать с такими предположениями.
- Ну, это еще нужно выяснить. А парень хорош. Всего пару раз спутал времена глаголов, что навело меня на мысль: он знает, что его жены нет в живых. А еще он ни разу не назвал ее по имени.
- Это плохо, - обеспокоенно заметила Куки.
- Если бы я не чуяла вину из каждой его поры, то купилась бы на всю эту ложь.
- А я купилась.
Я признательно улыбнулась:
- Ты всегда покупаешься. Потому что видишь в людях только самое лучшее. Поэтому мы так замечательно ладим. Сквозь мое обаяние и поразительную красоту ты просто-напросто не можешь разглядеть настоящую меня.
- Еще как могу. Но мне всегда было ужасно жаль умственно отсталых. Мне кажется, вы, ребята, заслуживаете такого же шанса на нормальную жизнь, как и все остальные.
- Это так мило! – я захлопала ресницами, как черлидерша на метамфетамине.
Куки пожала плечами:
- Стараюсь оказывать положительное влияние на тех, кому повезло меньше.
И тут меня осенило:
- Вот дерьмо!
- Что?
- До меня только что дошло.
- Опять забыла надеть трусы?
Я решительно уставилась на Куки:
- Если добрый доктор виновен, то почти наверняка попытается меня пришить. Причем скоро. Может быть, тебе захочется принять какие-нибудь меры предосторожности.
- Поняла. С чего начнем?
- С кевларовых бронежилетов, наверное. Ну или хотя бы с перцовых баллончиков.
- Буду иметь в виду. – Куки посмотрела мимо меня в сторону моего кабинета. – Привет, мистер Дэвидсон.
Я оглянулась и увидела папу. Он зашел через внутреннюю лестницу. И это ничего, если учесть, что все здание принадлежит ему. Высокая худая фигура, казалось, немного ссутулилась. Светлые волосы выглядели лишь слегка причесанными, веки под воспаленными глазами приобрели фиолетовый оттенок. Совсем не симпатичный, а такой, какой бывает у людей в депрессии.
Недавно по его милости меня чуть не убили, поэтому отношения между нами уже не были прежними. Один из заключенных, которого папа упек за решетку, когда работал детективом, условно-досрочно освободился и решил свести с ним счеты, охотясь на его семью. Чтобы спасти мою сестру и мачеху и не дать ему возможности воплотить в жизнь подлый план расплаты, папа практически нарисовал мишень у меня на спине. Но проблема не в этом. А в том, что, надеясь перехватить убийцу раньше и практически натравив его на меня, он ни слова мне не сказал. Что делало меня, по сути, беззащитной. Правда, папа посадил мне на хвост Гаррета Своупса. И этого было бы достаточно даже для президента, если бы тот вознамерился выступить перед Национальной стрелковой ассоциацией [7] с призывом отказаться от огнестрельного оружия. Но в тот день за мной следил другой назначенный Гарретом парень, решивший выпить кофе в тот самый момент, когда бывший зек развернул свою веселенькую убийственную акцию. В качестве наглядного доказательства могу привести омерзительный шрам на груди. Или могла бы, если бы не исцелялась так быстро. Видимо, такие у ангелов смерти особые бонусы.
На подобные семейные недомолвки трудно смотреть сквозь пальцы. И все-таки я была готова оставить прошлое в прошлом, однако чувство вины, которым веяло от папы, словно оно уже было запатентованным одеколоном, постоянно напоминало о случившемся и будто не давало ему сблизиться со мной, как раньше. Казалось, он сам себя не мог простить. И его чувство вины имело свои последствия, как и любое другое чувство вины.
