Около года длилась война на нашей земле, наступил голод, напали страшные болезни, а песок пропитался кровью. Постепенно зверь завоевывал деревню за деревней, приближаясь к центру - к оазису земли.
К концу первого года во дворец хлынул оставшийся живой народ из деревень и спрятался за его стенами - последней надеждой на спасение. Мы превратились в тени прежних себя — череп, обтянутый синюшной кожей. Если раньше я была худого телосложения, то теперь руки и ноги по толщине больше похожи на детские конечности. Черты лица стали совсем острые, ни капли женственности, разве что осталась ямочка на подбородке.
Поздно ночью осада дворца временно закончилась. Звуки стрельбы затихли, а раненные или больные люди пытались уснуть. И я тщетно пыталась заснуть.
В моей комнате легкая занавеска всегда приятно шелестела на ветру и создавала небольшую мелодию — колыбельную, которая сегодня ночью внезапно нарушилась. Сбилась с музыкальной ноты.
Это насторожило.
Я затихла на боку, лежа спиной к окну, выровняла дыхание, поплотнее прикрыла веки, создавая видимость, что крепко сплю. "Колыбельная песня" шторки сфальшивила из-за того, что кто-то залез в окно и отогнул ее. Мужские ноги встали рядом с кроватью. Кто-то за спиной продвигался ближе к кровати. А я тем временем нащупала под подушкой мой любимый камень, при помощи которого спаслась от Артура, и сейчас ждала, когда же враг подойдёт. Мужчина пытался быть незаметным, еле слышным.
Главное вовремя успеть. Едва воин наклонился, как я, почувствовав его рывок, перевернулась на другой бок, уйдя от удара. Меч пронзил перину, а я успела нанести один короткий удар камнем ему в висок, после чего тот упал лицом на кровать и перестал двигаться.
Быстро, убрав волосы в пучок и надев корсет, рубаху и лосины, побежала по коридору в сторону папиной комнаты. Враги пробрались за ворота, через стены, они вошли в оазис — в сердце нашей земли. Тысячу лет стены спасали нас от врагов, а теперь пропустили...
Я без стука вошла в темную комнату, где на кровати лежал отец. Крепко спал?
Я медленно шла но носочках, стараясь не создавать лишнего звука, шума или грохота. Невидимой цепью меня тащило к кровати, где тихо лежал мой родитель. Слишком темно, чтобы разглядеть его очертания, но позвать я боялась. Отчего же я медлила? А вдруг услышу тишину в ответ на зов? Слишком страшно узнать правду, поэтому мелкими шажками продвигалась все ближе и ближе.
Тьма нежно обнимала и любезно провожала к белым простыням, позволяла самой посмотреть и удостовериться. Она же тихо шептала на ушко вместе с ветром: «Вот твой отец, девочка. Иди к нему. Ближе. Еще ближе.»
И я послушно шла, слыша, отчаянный женский крик из коридора, а потом еще один и еще один.
Убийцы подкрались к жителям дворца! Пробрались по нашим стенам. Звон стали и крики звучали за пределами комнаты, а я, как оглушенная или контуженная на голову, слепо шла к папе. Не дойдя до кровати, протянула дрожавшую руку к отцу. Да что же она трясется?
Мне даже не надо смотреть на кровать. Я заранее поняла. На белых простынях капли крови, а в груди отца - смертельная рана, глаза широко раскрыты и смотрят, будто живые. А на губах кровь, словно рот наполнен кровью, и ее излишки струйкой стекали по щеке, шее и на белую простынь.
А я же равнодушно, спокойно без эмоций подняла меч , который отец хранил под кроватью. Второй рукой прикрыла мертвые глаза отца и пошла также медленно, как и до этого. Люди в коридоре бежали в одних сорочках или вовсе полуголые, воины поднимали мечи, а я одна не спешила. Куда спешить? Когда впереди вечность для сна.
Мне не удастся, как заботливой дочери, поплакать над могилой отца. Он не увидит, как меня берут в жены и не понянчит моих детей. Не увидит мир мертвыми глазами.
Меч скоблил по полу и создавал противный звук, под который я равнодушно шла, даже не плача. Некогда плакать, а то можно пропустить картины, как умирают жители дворца, как стены окрашиваются кровью. Я смогла пройти по коридору и по винтовой лестнице до первого этажа. Может, уже выглядела не живой, и поэтому враги не убивали?
В зале в нашем сердце оазиса заняли места Его воины. Хватило сил поднять тяжелый меч и со всей силой вонзить в шею воину, что стоял на пути. Но в следующую секунду меч у меня выбили из рук, а в нос ударил чей-то локоть. Я тут же захлебнулась в крови, прижала ладони к разбитому носу, а пальцы все красные. По губам и подбородку сразу потекли струи крови. Меня толкнули в грудь, и я рухнула назад на ступень, ощущая холодное лезвие меча возле шеи.
- Мелкое отродье!? Не возможно! Это ты? - я посмотрела слепо вверх на возвышавшегося воина, плохо понимая кто он. - Поразительное безрассудство! Напасть на кучку воинов в одиночку! Ты глуп или бессмертен?
Лезвие исчезло, зато горло сдавила рука, и я, задыхаясь, открыла рот, безуспешно пытаясь вдохнуть. Хоть глоток. Хоть один.
Он поднял меня на ноги всего одной рукой. И поднимал выше и выше.
- Хочешь жить? - его слова доносились глухо, как сквозь стену. Хватка на горле становилась крепче, воздух прекращал поступать, кончиками пальцев ног я перестала доставать до пола. Я поднималась все выше на вытянутой руке Артура. Перед глазами поплыли черные мушки, глаза от удушья закрывались.
- Хочешь жить!? - повторил громче, поднимая мое худое, изможденное тело над ступенькой. С высоты я видела замерших врагов, наблюдавших за своим начальником.
- За...за..зачем мне...жить? - хрипло спросила у стеклянных глаз.
Действительно, зачем, если больше ничего нет. Нет земли, нет дома, нет отца, нет друзей. Наша земля заживо похоронена красным песком. Какой смысл жить? Тут же хватка полностью сдавила шею и подняла еще выше. Мое лицо стало красным, я чувствовала огонь в голове, замельтешила ногами, задергалась конвульсивно и попыталась отнять его пальцы, сжимавшие горло. Дышать нечем! Я билась и билась в его руках, пытаясь вырваться. А он внезапно поставил ногами на ступеньку и притянул меня за горло поближе к своему лицу. Тщательно осмотрел, пока я захлебывалась и хрипела. Он долго смотрел на мое лицо и отчего-то медлил. Не душил до конца. Не давал мелкому отродью задохнуться.
Может жалость? Жалость к мелкому отродью? Нет. Невозможно. Внезапно хватка на горле ослабла и позволила моему телу безвольно свалиться воинам под ноги.
От врагов послышались немедленные вопросы, полные удивления:
- Не убил?
- Зверь красных песков пожалел?
- Мальца пожалел?
Я закашляла от ощущения дерущих когтей на горле, а мой кашель отдавался эхом от стен во дворце, он проплывал вдоль удивленных, перешептывающихся воинов.
- Запомни этот день, мелкое отродье. Сейчас ты умер от моей руки! - я с трудом слышала громкую речь воина, потому что сильно кашляла. - И сегодня же дарю тебе новую жизнь. Оставлю тебя себе, как забавную зверушку из мертвой тринадцатой земли!
Едва увидела надвигающуюся тень, я перестала кашлять, хотя до сих пор мучила боль в горле.
Мужчина заслонил своей мощной фигурой свечи на люстре и навис надо мной, поглощая тенью:
- Твоя душа и плоть отныне принадлежат мнееееееее!
6. Моя женщина
POV Лиля
Зверь (скорее шакал, по моему мнению) оставил сидеть на холодной ступени и рукавом рубахи вытирать кровь, льющуюся из ноздрей. Красные капли успели испачкать коричневые рейтузы и пол некогда чистого зала, где теперь топтались сотни грязных, варварских ног.
Грянул голос Бонифация, разнесший обращение воина к своим подчиненным:
- Всем слушать! - после его громкого приказа даже эхо побоялось отразиться от стен. Раненные перестали стонать, а здоровые воины и вовсе страшились издать звук или сдвинуться с места.
Будь я настоящим воином, мне необходимо было бы умереть, но не сдаваться в плен. Отец бы также поступил, ведь плен - это позор! Я жаждала умереть, когда спустилась в зал, хотела, чтобы убили, ведь пленной женщине грозит мало хорошего в руках врага. Возможно, быть куклой для жестоких утех? Но по неизвестной причине Бонифаций пожалел мелкое отродье и велел жить для его развлечения, а сама я не смогу наложить на себя руки! Это слишком низко!
