— В одно убежище. О нем никому не известно.
— И зачем же?
— Зачем? — Лежа на боку, он опустил голову на ладонь и вскинул бровь. — Затем, чтобы покончить с долгами.
Глава 3
— Это же спальня, — заметила Мина, стуча зубами.
— Моя спальня, если точнее, — отозвался Бэрронс, заводя ее внутрь и включая газовые лампы.
— Я думала, вы живете на Вэйверли Плэйс.
— По бумагам, — коротко ответил он, подошел к графину и разлил бладвейн по двум бокалам. — На деле же мне иногда бывает нужно остановиться в месте, о котором никому не известно.
Домик за пределами городской черты? Необычно. Ни один из ее источников ничего такого не откопал. С какой надобности ему укромное обиталище? Что-то тут было нечисто. Мина притворила за собой дверь и плотнее закуталась в пилотский китель в тщетной попытке согреться.
Спальня оказалась меньше, чем ей представлялось, с огромной кроватью с балдахином, занимавшей большую часть пространства, и холодным камином в углу. В Мине вдруг взыграло любопытство: она задержалась взглядом на часах из золоченой бронзы, стоявших на каминной полке, и тяжелых парчовых портьерах. Потом очертила пальцем приятную бархатную обивку кровати.
«Интересно, какой она будет на ощупь на моей коже…»
Она тут же отдернула ладонь.
Бэрронс протянул ей бокал, мимолетно задев пальцами, однако затем нахмурился и взял ее ладонь в руку.
— Да вы же закоченели.
— Один болван столкнул меня в воду.
Она ожидала услышать в ответ какую-нибудь грубость, однако его брови еще глубже сошлись в переносице.
— Если мне не изменяет память, я вам это предложил. Вам нужно избавиться от мокрой одежды и согреться.
Бэрронс отвел ее в соседнюю комнату. При виде громадной ванны Мина замешкалась.
— Если думаете, что я полезу в вашу ванну…
— Не хотите — не надо. — Он повернул краники, и вода хлынула мощным потоком. — Если не собираетесь пользоваться возмутительно горячей водой, то это сделаю я. — Лео взял маленький флакончик и щедро налил в аэратор жидкого мыла. Из аппарата в воду побежала взбитая пена, собираясь в горы пузырей. — Пошлю своего слугу Исайю разжечь камин. Будем надеяться, хоть огонь вас согреет.
Мина бросила взгляд на воду, ощущая на коже покалывания от горячего пара, что постепенно заполонял комнату.
— Это неприлично.
Бэрронс едва слышно рассмеялся.
— Нет, пока все в рамках приличий. — Он стянул с себя пиджак и отбросил в сторону. — Ну что, вы или я?
«А почему бы не залезть в нее вместе?»
Она опустила глаза, но представшая перед ней картина никуда не делась. Мокрая рубашка облегает тело Бэрронса точно вторая кожа, обрисовывая литые мышцы его плеч и груди, а сквозь дорогую батистовую ткань едва заметно просвечивают окружности сосков.
В воздухе заклубился пар, точно дюжина бесплотных гаремных танцовщиц. Мине нужно было немедля вернуться домой, выстроить себе алиби, но как же она замерзла, а промокла — так вообще до нитки. А еще устала. Впервые за несколько месяцев ей захотелось сделать что-то только для себя. Адреналин и эйфория от гонки по Венецианским садам иссякли, на их смену пришло полное истощение. Ну и каким, черт его возьми, образом она объяснит случившееся? Перед глазами промелькнуло бледное лицо королевы.
— Мне не снять корсет без посторонней помощи, — холодно сообщила Мина, и это были и просьба, и приказ одновременно.
— Тогда позвольте мне побыть вашей камеристкой. — Он шагнул ближе.
Мина ощущала его присутствие за спиной: по позвоночнику пробежали мурашки. Сильные ловкие пальцы легли на ее бедра и решительно повернули к зеркалу.
Белый пилотский китель был застегнут спереди на все пуговицы, но Мина справилась с ними резкими небрежными рывками. Едва влажный воздух коснулся покрытой мурашками кожи, тело пробила дрожь. Пиджак пополз вниз телу, пока Бэрронс не поймал его в кулак. Мина встретилась с герцогом взглядом в зеркале. Глаза Бэрронса прошествовали от бледной кожи ее декольте к золотистому корсету и заляпанным сорочке и нижним юбкам. Мокрый шелк прилип к телу, выделяя каждый изгиб и впадинку.
Пусть глазеет, сколько влезет. Мину жгло обещание сделки. До чего же примитивное требование. Всю ее жизнь мужчины только так и поступали, пока она не нашла наконец способ положить этому конец, затолкав собственные чувства так глубоко, что они практически исчезли. Холодность мужчинам не по нутру. Теперь они сокрушались, мол, с ее-то красотой быть такой неприступной, такой равнодушной, и вместе с тем лишь это качество вызывало в них уважение.
На мгновение Мина ощутила разочарование. Ну не надеялась же она, в самом-то деле, что Бэрронс окажется другим? Ведь в таком случае выходит, что в ней все еще живет юная наивная девица.
Боковым зрением Мина заметила, как он смахнул с ее плеч мокрые рыжие пряди. Она заставила себя оградиться от ощущений и стала бесстрастно наблюдать за отражением в зеркале над туалетным столиком. Бело-золотистое одеяние сверкало в свете свечи, Бэрронс же, наоборот, тенью стоял за спиной, разглаживая ладонями ее волосы. К изумлению Арамины, он больше не смотрел на нее в зеркале, любуясь трофеем. Нет, вместо этого Лео распутывал колтуны в ее волосах, полностью сосредоточившись на процессе. Помимо воли Мина начала поддаваться ощущениям: мимолетные касания пальцев по шее, резкие рывки, когда мозолистые ладони запутывались в узелках.
— Не утруждайте себя, — пробормотала она. — Я их только помыть собиралась.
Бэрронс впился в нее своими черными глазами. Они до боли напоминали глаза голубокровного во время голода, но в них не было такой напряженности. Тени. Взгляд, сотканный из одних лишь теней.
— У вас красивые волосы, — подал голос он, и чары развеялись.
Красивые волосы. Она поглядела на себя в зеркале, но ничего не почувствовала.
«Ослепительно красива», — шептались в Эшелоне, когда Мина только вышла в свет.
С тем же успехом она могла быть невидимкой, но Мина извлекла уроки из своего положения. Красота может обернуться проклятьем, а может и сослужить хорошую службу, и с годами Мина научилась грамотно ею пользоваться.
— Вы мне там вроде бы корсет расшнуровывали.
Бэрронс пропустил ее слова мимо ушей, не отрываясь от распутывания длинных, до талии, локонов.
— Такие приятные на ощупь. Такие мягкие. — Его губы изогнулись в усмешке. — Каждый раз, касаясь вас, мне кажется, будто я наткнусь на одни лишь иголки. Но в вас столько же нежности, как и в любой другой женщине, правда, Мина?
— Нет, не правда. — Она закинула тяжелые мокрые волосы на плечо, собственнически обхватив их руками. Бэрронс говорил о слабости, а не нежности. — Корсет, милорд.
— Как пожелает моя леди, — мягко отозвался он, а Мину снова покрыли мурашки, и уже не холод был тому виной.
Бэрронс не притронулся к ней. По крайней мере не так, как она ожидала. Никаких неспешных поглаживаний по талии и бедрам. Ее не обхватили чужие руки, чтобы стиснуть в ладонях грудь через корсет. Мина настороженно подобралась. В глубине души ей уже не терпелось, чтобы он сделал первый шаг.
В его движениях не было вожделения, и все же они были чересчур интимными. В них чувствовалась… нежность? Руки мягко дергали тесемки корсета. Так касалась Мины только личная камеристка в священной обители спальни, в месте, где никто не жаждал убить ее или ранить, свергнуть или осудить.
Корсет неожиданно распахнулся, и Мина поймала его, прижав к груди, другой рукой все еще держась за волосы.
— Принесу вам бладвейна, — сказал он и посмотрел в зеркало. И увидел в ее взгляде удивление, невольно подумала Мина, но потом сощурила глаза.
Она смотрела на его удаляющуюся спину: он шагал уверенно и твердо. И был чересчур уж доволен собой, а еще не в меру спокоен при сложившихся обстоятельствах, словно считал, что полностью ими управляет. Он ушел, оставив Мину с развязанными тесемками, спадающим корсетом и чуть-чуть участившимся сердцебиением, нарушившим ее спокойствие.
