— Лахденмоль! — Громкий окрик Ротхена заставил его подчинённых замолчать. — Вар ку рибен грос! Ит ген шейн! — Ангелина не понимала произносимых каганом Сарая слов, но, судя по посеревшим лицам сарайских воинов, сказанное её будущим супругом вряд ли было чем-то приятным.
Когда Ротхен закончил, в трапезной снова воцарилась гнетущая тишина. Напряжение, повисшее в воздухе, было почти осязаемым, казалось — издай хоть кто-то посторонний звук, как тотчас же начнётся массовое побоище. Будучи уязвлённой всей этой ситуацией, девушка неподвижно сидела, облокотившись о стол, и думая о том, насколько сильно она недооценила всю сложность своего нынешнего положения. Похоже, не только норфолкцы, но и сами сарайцы смотрели на их будущий союз с большой неприязнью, а на саму принцессу — с презрением и недоверием.
А потому сейчас, сидя в окружении присланных Ротхеном женщин, она смиренно выполняла все указания грубоватой Кастилии, стремясь продемонстрировать как самому кагану, так и его людям свою полную лояльность. Понимая, что за такой короткий срок ей не удастся завоевать расположение всех сарайцев, она хотела хотя убедить их своей полной безобидности в надежде, что в нужный момент её хорошая репутация положительно скажется на их бдительности и даст ей большую фору. А дальше останется только уповать на то, что скрывающуюся у своих родственников Генриетту они найдут первой — в конце концов, где ещё искать сбежавшую жену, если не у кого-нибудь из членов её семьи?
Продолжая источать покорность, Ангелина поднялась, позволяя — уже в который раз за весь вечер — служанке переодеть её в другое, на этот раз зелёного цвета, свободное длинное платье. Его ткань, грубоватая и тонкая, неприятно царапала кожу, но Кастилия объяснила ей, что оно исключительно ритуальное, поэтому, к облегчению Ангелины, ей не придётся постоянно мучиться, нося подобную одежду.
По прошествии ещё пары часов сборы были, наконец, окончены. Подойдя к большому, высеченному из обсидиана зеркалу, Ангелина осторожно провела рукой по своим волосам. Её длинные, густые локоны остались распущенными — только отдельные пряди были заплетены в тонкие, слабые косички, закреплённые разноцветными лентами. Просторное зелёное платье с длинными рукавами почти целиком скрывало тонкую фигуру, только ступни ног, исписанные непонятными рисунками, робко выглядывали из-под подола. На шее красовалось жуткое украшение из костей, при одном взгляде на которое горло Ангелины сводило в судороге. Образ её фонил сумасшествием, и в какой-то момент, глядя на себя, она даже подумала, что всё это — просто злобная шутка Кастилии. Неужели в подобном марафете действительно была необходимость?
Тряхнув головой, девушка выдохнула. Какая ей разница, собственно? Всё это — проблемы Генриетты, а не её. Она отыграет свою роль, насколько бредовой бы та ей не казалась, и распрощается со всем этим навсегда. А принцесса пусть сама уже разбирается и со странными традициями народа своего супруга, и с неприязнью его подданных.
Ангелина повернулась к Кастилии. Взяв предложенный пожилой дамой локоть, она отправилась навстречу своей судьбе.
* * *
Стук барабанов эхом отдавался в голове Ангелины пока она, осторожно ступая, шла навстречу к стоящему возле диковатого вида женщины Ротхену. Одетый в песочного цвета просторные рубашку и брюки из той же грубой ткани, он внимательно рассматривал её, и на лице его читалось удовлетворение. Смущённая этим откровенно ласкающим взглядом, Ангелина зарделась, и по лицу её пробежала волна смущения, окрасив его в розовый. Сжав от волнения ладони, она выдохнула, постаравшись успокоиться. Её нагие ступни приятно щекотали какие-то незнакомые девушке сухие листья, источавшие пьянящий сладковатый аромат. Украдкой разглядывая собравшихся, она невольно улыбнулась, заметив в толпе недовольных Семпронию и Бронхилая. Каким-то образом их присутствие вселило в неё силу духа — хоть они и не были друзьями, сейчас, здесь, будучи в окружении готовых вцепиться ей в глотку злобных исполинов, эти двое казались ей единственными близкими людьми, и их присутствие внушало ей маломальскую уверенность.
Дойдя, наконец, до Ротхена, Ангелина остановилась. Странная женщина с седыми растрёпанными волосами в тот же миг подняла обе руки вверх. Её жирно подведённые чёрным водянистые глаза безумно сверкнули. Внезапно раздававшийся до этого гомон стих, и на площадь опустилась тишина.
— Тэрбэ угарит! Бэркё, лузамин бравэ, — голос незнакомки оказался надтреснутым. Удачно дополняя её внешний облик своей хрипотцой, он погружал окружающих в атмосферу чего-то эсхатологического, заставляя внимать.
Вывернув свои морщинистые костлявые руки, старуха затянула какую-то заунывную песню на непонятном Ангелине языке. Многочисленные тонкие браслеты из золота и серебра, свободно болтавшиеся на тонких запястьях женщины, аккомпанировали её заунывным завываниям. Странно извиваясь, она принялась пританцовывать в странном, совершенно неподходящем под её песню ритме. Движения её были резкими — ломанные линии рук и ног стремительно прерывались. Казалось, будто она пыталась изобразить ими что-то, но каждый раз неизвестная сила препятствовала этому.
Ангелина опёрлась на правую ногу. Будучи взволнованной перед церемонией, она так и не смогла нормально выспаться, и теперь ей хотелось лишь одного — что бы весь этот спектакль поскорее кончился, и она смогла, наконец, как следует отдохнуть.
К счастью, пение женщины резко прервалось. Руки её повисли мёртвыми плетьми вдоль тела, и сама она странно сгорбилась. Не понимая, что происходит, Ангелина украдкой бросила взгляд на Ротхена. Тот, продолжая неподвижно стоять, спокойно наблюдал за старухой. Лицо его было лишено всяческих эмоций — казалось, он не воспринимал всё происходящее всерьёз. Сбитая с толку его реакцией, девушка снова уставилась на продолжающую изображать горбатое чучело женщину. Внезапно до ушей Ангелины донёсся едва уловимый стук барабанов. Постепенно нарастая, он становился всё громче. Будто ведомая этим звук, начала медленно "оживать" и старуха. Сначала руки, а после и она сама, будто находясь в экстазе, затряслись в странных конвульсиях.
Когда барабаны стихли, она снова остановилась, но на этот раз подхватив два движущихся к ней на своеобразной "подставке" из коричневых магических нитей железных кубка, практически до краёв наполненных чем-то. Протянув эти кубки Ангелине и Ротхену, она снова произнесла что-то непонятное, дав жестом знак выпить из них.
Осторожно приняв напиток, девушка зажмурилась, медленно втягивая в себя горьковатую, отдающую алкоголем жидкость. Горло её тут же обжёг его терпкий, неприятный вкус. Преодолевая отвращение, она быстрыми глотками прикончила всё содержимое кубка. Стоило Ангелине передать старухе уже опустевший сосуд, как тишина в то же мгновение взорвалась радостными, одобрительными криками, сопровождаемыми позвякиванием металла. От неожиданности девушка вздрогнула. Быстро вытерев губы тыльной стороной ладони, она повернулась к не сводившему с неё глаз Ротхену. Склонившись к Ангелине, он мягко заключил её прохладную тонкую ладонь в свою, тихо прошептав:
— Идём, жэна.
Не негнущихся от волнения ногах, теснимая толпой спешащих их поздравить людей, она всё же добралась до выстланной мрамором террасы дворца, где Ротхен, склонившись, надел ей на ноги заранее подготовленную мягкую, напоминающую угги обувь из светлой кожи. Негромко поблагодарив его, Ангелина снова раскраснелась, стоило мужчине улыбнуться в ответ на её слова.
Сопровождаемые радостно гудящей и выкрикивающей поздравления толпой, они добрались до огромной, заставленной полными различными закусками столами, комнаты. По периметру её было установлено множество масляных фонарей, из-за чего, несмотря на позднее время, трапезная оказалась хорошо освещённой. Натёртые слугами мраморные полы сияли, отражая высеченные на стенах замысловатые рельефы. В принципе, как успела заметить Ангелина, всё помещение дворца несло в себе отпечаток изысканности и роскоши. Полы, стены, потолок, многочисленные резные колонны — казалось, каждая деталь этой огромной по своим масштабам постройки представляла собой самостоятельно произведение искусства, познать глубину и величие которого мог лишь человек с очень тонким вкусом.
