видела, что ли, сразу как из арки выходишь? Удобно, когда много покупать не нужно. Продавщица правда, та еще страхолюдина.
– Не видела. – подавлено пролепетала я, и почувствовала иррациональное чувство обиды на брата за Нинку.
И ничего она не страхолюдина. Просто немного запустила себя. А так, если дать выспаться, приодеть, сделать хороший «мэйк ап», то она вообще конфеткой будет.
Посуды была гора, и одежда не постирана, полы Игорь все же сам помыл. Пока убиралась, думала о прожитых годах, своих… или Нинкиных. Было противно, и стыдно. Хотелось выть от той безысходности и нищеты, в которой выросла женщина, и продолжала жить. Как страдала, из-за этого Васьки. Глупых рассуждениях ее матери, которая посоветовала ребенка оставить. Зачем? Как можно быть такой дурой? Самим есть нечего, еще и ребенок? А еще в деталях вспоминала роды. И поняла, что ребенка рожать никогда не буду. Это больно, и страшно, а всем вокруг на тебя наплевать. Помню, как меня стошнило на пол, а санитарка отматерила еще, и пыталась тряпку всучить, чтобы я за собой убирала. Хотя я вообще встать не могла, боль была жуткая, даже плакать уже не получалось, только скулить бесконечно, и корчиться на кушетке, да тряпочку между ног держать, так как трусы надевать запрещали. А рядом еще таких же пять рожениц скулили. Жесть! Вот только когда Ванечку к груди приложила, поняла что-то. Что это – живое существо, и заплакала. Стою над посудой и носом хлюпаю.
Никак не могла понять, выдумка это все моя, или я реально знала всю жизнь этой женщины? С другой стороны, откуда, откуда ко мне могли прийти эти знания? Роды, секс, да еще и с такими… буэ… С другой стороны, на что она еще могла рассчитывать, живя в этих своих Нижних Усуглях, где десять домов, старики да алкоголики. Да и внешностью женщина не отличалась. Может фигура и ничего, но лицо некрасивое, нос слишком большой, глаза – маленькие, не выразительные. Мне стало ее жаль. И поняла, что не мне ее осуждать, это уж точно. Я вообще в шоколаде, да в ванной с пеной, как Игорь все время говорит. Мне теперь вдруг стало понятно, что он имеет в виду. Даже завидовать себе начала. На лицо свое по-другому взглянула, на одежду. Если судить по мнению Нинки, то я – городская богатая краля. Хотя вообще-то, родители у меня – простые работяги. Разве что брата богатым можно назвать. Но ведь это же брат. Он же не отец!
Игорь своими разговорами меня отвлекал, а я пыталась отвечать ему невпопад. Он разозлился, как всегда, начал кричать, почему его не слушаю, а я не выдержала, и выпалила:
– Блин! Вот я виновата, что тебя жена из дома выставила? Может быть, не стоило ей изменять?
– Ты мне еще поговори, малявка! Взрослая сильно стала? А ну, кыш отсюда, я сам все доделаю.
Я с радостью пошла в комнату, смотреть телевизор, хотя бы отвлечься немного. Вечером посмотрели новый боевик. Я уснула за просмотром экшена… Видимо, фильм был слишком интересный, а может, я просто вымоталась. Судьба Нинки-продавщицы похлеще любого экшена зацепила. Наверное, потому что реальна, и очень жестока. А она еще и улыбается этому Валерке, и счастлива от того, что он есть. До этого, на нее вообще толком никто так не смотрел, а Валерка иногда даже "Нинок" зовет, приятно, и по-свойски как-то.
Валерий Александрович
Подъехал к дому и сижу уже минут тридцать, смотрю на окна. Заходить не хочется. Хочется вернуться к Верочке, обнять, поцеловать мягкие податливые губы, провести рукой по нежным изгибам тела…Захватить в рот сосок, лизнуть, прикусить. Услышать тихий полу всхлип, полу стон…Почувствовать ее влагу на пальцах, на языке, ее теплый нежный язычок на мне. Низ живота заныл, в штанах стало тесно. Нет, ну вот и как с таким настроением домой идти?
А там она. Двадцать пять лет вместе. Смотреть друг на друга тошно. Даже по имени называть не хочется. Пять лет уже не живем, сосуществуем, одна сплошная ненависть. Даже соседи и, те в лучших отношениях живут.
Я скрипнул зубами, ведь уперлась же, не дает уйти, и ведь столько доводов обоснованных приводит: должен, обязан… То Катюшка должна подрасти…, подросла уже, двадцать лет девке. По клубам полуголая бегает, совсем от рук отбилась. Так и хочется ремень в руки взять, да отстегать по голым ляжкам.
Сдавил руль со злости. Конечно, сам виноват, разбаловал. Так ведь эта, чуть что – сразу в крик!
«Девочек ругать нельзя, нужно баловать! Я тебе Андрюшку позволяла воспитывать, но он мужик, а Катю не смей!»
Вот и как ее воспитывать? Она ведь ни меня, ни ее уже не уважает, только деньги да шмотки новые требует. Мужиков уже сменила… Вспоминать тошно.
Андрей молодец, за него рад, и семья и работает, проблем вообще никаких. А Катька… Слов нет. Одна сплошная нецензурная лексика…
Но нужно идти, не сидеть же всю ночь тут, завтра на работу. К лекции нужно приготовиться, первый курс давно не читал, уже подзабыл. Скорее бы Былкина из декретного явилась, а то такими темпами и сердечный приступ можно заработать. Все же не мальчик уже, из одного конца города в другой за пятнадцать минут добираться на дикой скорости. Опаздываю постоянно, даже студентам предъявить нечего. Водителя, еще, как назло, найти трудно. Еще и общественной работой завалили…
Вера… Славная девочка, милая, добрая и наивная немного. Хотел ведь просто развеяться, а теперь уходить от нее не могу. Как мальчишка стою в коридоре прощаюсь по часу, к стенке прижимаю. Надоело, хочется быть с ней. Видеть только ее. И злость какая-то… постоянная.
Дома, как обычно недовольная физиономия, взглядом словно препарирует. Господи, хоть бы за собой следить начала. Вроде не старая еще, морщин немного. А как оденет этот халат страшный. Тошнить от нее начинает. Хорошо, хоть комната Андрея не занята и есть куда от этой сбегать.
А ведь когда-то девочкой милой и доброй была. Куда что делось? Мегера…
В холодильнике, как всегда, пустота, если бы не Вера, с голоду бы умер. Ладно, пойду к себе, нужно к работе готовиться.
– Пап!
О! Неужели дома?
– Да.
– А ты мне денег дашь?
– Зачем?
– Ну как, помнишь, я же говорила, сумочка от "Качини".
– Сколько у тебя этих сумочек?
– Пап, я же ее под сапоги покупаю. Как я их с сумочкой сочетать старой буду? Меня же
