еще общается с Роландом. Я не знала как, и когда я спросила ее об этом несколько недель назад, она все отрицала.
Очевидно, она солгала.
Я стиснула зубы.
Ничего хорошего не выйдет из общения Джули и Роланда. Он был ядом. Я уже прервала одно их общение и сделала все возможное, чтобы не допустить повторения. Логика, объяснения, искренние просьбы, угрозы, обоснования — ничто из этого не имело никакого значения. Ничто, кроме прямого приказа, не помогло бы, но я была еще не готова сжечь этот мост. Не только это, но и прямой приказ должен быть сформулирован таким образом, чтобы исключить любые лазейки. Мне пришлось бы нанять Барабаса просто для того, чтобы он его написал.
Джули общалась с моим отцом, и я была бессильна остановить это. Мой отец продолжал вторгаться на мою территорию, насмехаться надо мной, и я тоже не могла этому помешать. И теперь Джули ехала в его замок, чтобы объявить обо мне.
Я подняла голову и села прямее. Обнимашка уловила мое настроение и перешла на легкий галоп. Дерек, не отставая, перешел на бег. У нас с Джули будет долгий разговор, когда мы вернемся домой. Я не хотела герольда, но если бы я была на ее месте, я бы поступали так же. Я въеду в эту чертову крепость так, словно у меня есть герольд, объявляющий о каждом моменте моего дня, сопровождаемый фанфарами и размахиванием знаменем.
Четверо охранников в кожаных доспехах стояли у входа в крепость, двое мужчин и две женщины, все подтянутые, мрачные и выглядевшие так, словно кто-то нашел несколько боевых собак, придал им человеческий облик и сделал из них образцы военного совершенства. Они склонили головы в унисон, и четыре голоса хором произнесли:
— Шаррим.
Чудненько. Это будет замечательный визит, я просто знала это.
Я въехала во двор и спешилась рядом с Джули, которая стояла как на параде, держа в руках дурацкий баннер. Рядом с ней ждала небольшая подставка. Ей принесли подставку для флага.
Мужчина подошел и опустился на одно колено. Я видела его раньше. Ему было за пятьдесят, с копной седеющих волос, и он выглядел так, словно все свои годы боролся за то или иное. То, что люди опускаются передо мной на колени, занимает место где-то между удалением корневого канала и прочисткой канализации в списке вещей, которые я ненавидела.
— Вы оказываете нам честь, Шаррим. Я сообщил Шарруму о вашем прибытии. Он вне себя от радости.
Держу пари, что так и есть.
— Спасибо за теплый прием.
— Вам что-нибудь от меня нужно?
— Не в этот раз.
Он поднялся, все еще склоняя голову, и отступил, чтобы встать в нескольких десятках футов слева.
Солдаты, охранявшие стены вокруг нас, старались не глазеть. Женщина вышла из одного из боковых зданий, увидела нас, развернулась и вернулась внутрь.
— Ты наказана, — сказала я себе под нос.
— У меня все равно нет светской жизни, — пробормотала Джули. — Барабас позвонил домой перед тем, как я ушла. Он сказал мне не сжигать никаких мостов.
Это была постоянная юридическая консультация Барабаса, когда дело касалось моего отца. Если бы я сожгла этот мост, это означало бы войну.
— Где он?
— Он дома, — сказала Джули. — У Кристофера был нервный срыв, и он сжег книгу.
В этом не было никакого смысла. Кристофер любил книги. Они были его спасением и сокровищем.
— Что это была за книга?
— «Мифология» Булфинча [2].
Что могло вывести его из себя из-за бедняги Булфинча?
Справа из небольшой боковой башни мужчина и женщина вышли на стену. Мужчина был завернут в плащ, несмотря на жару. Сшитый и залатанный всем, от кожаной тесьмы до кусочков меха, он выглядел так, будто каждый раз, когда его разрезали или рвали, он прикрывал разрыв любой тканью или кожей, которая была у него под рукой. На левой стороне была особая заплатка, которая мне не понравилась.
Его лицо было слишком гладким для человека, линии идеальными, темные глаза опущены. Его волосы были коротко подстрижены и взъерошены, словно он не утруждал себя расчесыванием пару дней, но они были глубокого глянцево-черного цвета и выглядели мягкими. Он был чисто выбрит, на подбородке не было ни тени щетины, но каким-то образом он умудрялся выглядеть неопрятным. Цвет его лица тоже был странным, ровного оливкового оттенка. Когда большинство людей описывали кожу как оливковую, они имели в виду золотисто-коричневый цвет с легким зеленоватым оттенком. Его оливковый был не темнее, а каким-то образом сильнее, насыщеннее зеленым. Над его плечом торчала рукоять меча, обмотанная фиолетовым шнуром. Такой же фиолетовый виднелся под его плащом.
Рядом с ним возвышалась женщина. Слегка выше шести футов, темнокожая, с широкими плечами, она была одета в кольчугу поверх черного тактического обмундирования и несла большой молот. Тело под кольчугой было худощавым: маленькая грудь, узкая талия, крепкие бедра. Она была мускулистой. Ее волосы, заплетенные в короткие дреды, были убраны с лица. Темные очки скрывали ее глаза. Черты ее лица были крупными и красивыми, и полностью человеческими, хотя она выглядела так, словно могла пробить прочную стену. С ее талии свисал фиолетовый шарф, похожий на паутинку.
— На стене, пара справа, — тихо сказала я.
И Дерек, и Джули продолжали смотреть прямо перед собой, но я знала, что они их заметили.
— Это человеческая кожа на левой стороне его плаща.
Если все пойдет наперекосяк, эти двое окажутся проблемой.
В сорока футах над нами дверь башни открылась, и мой отец вышел на каменную площадку. Магия облепила его, как изодранный плащ. Он сматывал ее так быстро, как только мог, но я все еще чувствовала ее. Мы что-то прервали.
— Цветочек!
— Отец. — Вот. Я сказала и даже не запнулась.
— Так приятно тебя видеть.
Он начал спускаться по лестнице. Мой отец выглядел как мечта любого сироты. Ради меня он позволил себе повзрослеть и превратиться в мужчину, у которого вполне могла бы быть двадцативосьмилетняя дочь. Его волосы были цвета соли с перцем, и он позволил нескольким морщинкам собраться в уголках глаз и рта, что говорило об опыте, но двигался он как молодой человек в расцвете сил. Его тело, одетое в джинсы и серую тунику с закатанными рукавами, могло бы принадлежать наемнику, который отлично вписался бы в команду Кэррана.
Его лицо было лицом пророка. Доброта и мудрость сияли в его глазах. Они обещали знание и силу, и прямо сейчас они светились отеческой радостью. Любой ребенок, взглянув на него, инстинктивно понял бы, что он будет отличным отцом,
