— Не омлеты с мозгами. Яичный омлет. Я тоже ем настоящую еду.
Я бросаю на него подозрительный косой взгляд.
— Ты ешь настоящую еду. Это не очень-то похоже на зомби.
Он наклоняет голову и выглядит смущенным.
— Я действительно ем мозги, но я ем и другие продукты.
Я толкаю ногой его бедро, надеясь, что он слышит поддразнивание в моем голосе.
— Тогда я бы с удовольствием съела омлет. Никаких мозгов в моем, пожалуйста.
Аттикус смотрит на меня. Затем он криво ухмыляется мне, он выглядит по-мальчишески очаровательным.
— Никаких мозгов в том числе, честное слово. Только яйца, сыр и овощи.
— А бекон? У тебя есть бекон? — спрашиваю я.
— Верно, — он поднимает палец, — потому что бекон — это жизнь.
— Ты веришь в родственные души? — выпаливаю я, затем прикрываю рот. — Знаешь что, не отвечай на это. Даже не знаю, почему я спросила об этом.
Я качаю головой, чувствуя себя смущенной и глупой.
Аттикус стоит ко мне спиной, пока ставит сковороду на плиту. И вся его спина покрыта чернилами.
— На самом деле ты не похож на парня с татуировками, так в чем же тут дело? — спрашиваю я.
Он поворачивается ко мне лицом, подходит к стойке слева от меня, чтобы нарезать овощи. Пока он нарезает, я наблюдаю, как играют его мышцы под бледно-пурпурной кожей. У него почти полные рукава на каждой руке и несколько татуировок на груди.
— Интересно, что ты это заметила. Я имею в виду, вот так сразу, — говорит он. — Ты права, на самом деле я не любитель татуировок.
Он достает из холодильника еще пару продуктов, а затем начинает готовить бекон на чугунной сковороде.
— Я получил первые две, когда был еще… ну, до того, как я стал таким, — указывает он на свое тело.
— О, по какой-то конкретной причине?
Аттикус кивает.
— В то время я заключил пари со своим самым близким другом. Он работал со мной в «Хант Индустрия». Мы опоздали к крайнему сроку. Он сказал, что мы никак не сможем успеть. Я сказал команде, что, если мы действительно достигнем цели, я сделаю татуировку.
Его губы изгибаются в легчайшей из улыбок, и у меня перехватывает дыхание.
— Итак, твоя команда, очевидно, уложилась в срок, и ты сделал первую татуировку.
Я не заканчиваю фразу, надеясь, что он скажет больше. Потому что я хочу услышать все, что он хочет сказать. Все, чем он готов поделиться со мной.
— И в следующий раз, когда наступил крайний срок, они хотели, чтобы я сделал еще одну татуировку.
— И в следующий раз? — спрашиваю я.
Его улыбка слабеет, и он снова опускает взгляд на сковородку.
— Следующий крайний срок был после изменения. Тогда я не был связан с компанией. Ни в каком реальном смысле.
В его тоне почти ничего не изменилось. Почти никаких признаков того, что это признание причиняет ему боль, но я ее чувствую. Я чувствую это глубоко в своих костях. Я уверена, что он скучает по своей работе. Скучает по товариществу, связанному с работой в команде. О руководстве компанией.
— Но у тебя все еще есть другие татуировки? — подталкиваю я.
Через секунду Аттикус кивает.
— Это был способ почувствовать себя частью бизнеса, способ отметить вехи компании, даже если я не мог отпраздновать их лично с командой.
Его признание почему-то вызывает слезы на моих глазах.
— Ты все еще связан с компанией?
— В эти дни я более или менее молчаливый партнер. Я выполняю некоторую работу удаленно, устраняя проблемы отсюда, когда могу. Но я никогда… не участвую.
Он готовит в тишине в течение нескольких минут, а я просто смотрю на различные изображения, иллюстрирующие его спину.
— Хотя они тебе идут, — говорю я. — Я имею в виду, татуировки действительно хорошо смотрятся на тебе.
— За последние несколько лет я получил некоторые из них, которые не имеют ничего общего с моей компанией или вехами. В основном просто потому, что ощущения, которые я получаю, когда на меня наносят чернила, я почти чувствую эту боль. Это самое близкое, что я когда-либо чувствовал к тому, чтобы быть человеком…
Он ставит тарелку с едой на столик рядом со мной, затем встречается со мной взглядом.
— Пока я не встретил тебя.
Я втягиваю воздух.
— Почему? Что изменилось из-за меня?
— Честно говоря, я не уверен. Но я точно знаю, что ты другая. Ты заставляешь меня кое-что чувствовать.
— Ты заставляешь меня чувствовать… — но, прежде чем я успеваю закончить то, что пытаюсь сказать, в моем животе снова громко урчит.
Его губы снова изгибаются в подобии усмешки.
— Голодна.
Поэтому Аттикус подцепляет вилкой кусочек еды и подносит его к моим губам.
Он скармливает мне несколько кусочков, прежде чем позволяет мне снова заговорить.
— Так на что же это было похоже раньше? Я имею в виду, когда ты ничего не чувствовал?
— Лучший способ для меня объяснить это так. Давным-давно, до того, как я изменился, я смотрел тот документальный фильм, где они брали интервью у подростков, злоупотребляющих наркотиком Экстази в течение определенного периода времени. Что произошло, так это то, что повторное злоупотребление препаратом, по-видимому, необратимо нарушило способность их мозга вырабатывать серотонин, так что в конечном итоге они все время чувствовали эмоциональное оцепенение. Они просто ничего не чувствовали. Они были бдительны, слажены. Они могли ходить в школу, вести беседы, занимать рабочие места и т. д., Но они ничего не могли чувствовать. Ни сочувствия, ни печали, ни счастья, ничего. Я помню, как смотрел это и чувствовал себя убитым горем за этих детей и их семьи. Потом внезапно я оказался как бы в том мире, не по своей вине, и я даже не мог злиться или расстраиваться по этому поводу, потому что этих эмоций просто не было.
Я протягиваю руку и сжимаю одну из его ладоней.
— Это звучит ужасно и так одиноко. Мне жаль, Аттикус, что ты жил так.
Он поднимает плечо, пожимая плечами.
— У всех нас есть свои проблемы. Я не был совсем одинок. У меня есть несколько друзей в городе. А как насчет тебя?
— У меня есть Харри. Мы были лучшими подругами со времен колледжа.
— Харри? — спрашивает он напряженным голосом, стиснув челюсти.
— На самом деле ее зовут Харриет, но она зовется Харри. На самом деле она была зла, что я приехала сюда без нее.
Мы заканчиваем есть, и он показывает мне спальню — я думаю, что это его спальня, но я не уверена.
— Прямо за этой дверью есть ванная, и в ней должно быть все, что тебе понадобится, но, если нет, просто дай мне знать, — говорит он.
— Ты собираешься снова уйти? — спрашиваю я.
— Я не хочу.
— Мне бы действительно хотелось, чтобы ты остался. Пока мы не узнаем, все ли в порядке с этим жуком и исчез ли он, — говорю я.
— Конечно.
Он кивает на дверь ванной.
— Ты иди вперед и готовься. Я собираюсь взять свой ноутбук, а потом вернусь. Я немного поработаю, пока ты засыпаешь.
— Ты спишь?
— Немного. Мне просто многого не нужно.
— Спасибо тебе, Аттикус. За все.
Он заметно сглатывает.
— Всегда пожалуйста.
Глава 7
Аттикус
Я не осознаю, что на самом деле спал — как будто действительно спал, — пока не просыпаюсь, не осознавая полностью, где я нахожусь. Пухлое тело, прижатое к моему, возвращает все воспоминания.
«Вивиан».
— Сердцебиение, — шепчу я.
Я хочу притянуть ее ближе к себе, но моя рука уже обвита вокруг ее талии, моя ладонь баюкает выпуклость ее живота. И мой член твердый, так что это никуда не делось. Я хочу прижаться к ней, прижаться к ее пышной заднице, но, по правде говоря, я не знаю, на чем мы остановились.
Да, Вивиан позволила мне трахнуть себя вчера, и она попросила меня остаться здесь с ней прошлой ночью, но все это было во имя защиты ее от человека-мотылька. Сегодня она, возможно, будет готова вернуться в свой домик или, возможно, остановиться в отеле в городе. Может быть, она даже готова покинуть Кричащий Лес со всем вместе.
