Дамону пришлось сделать маленькую паузу – всего на одну секунду, – чтобы взять себя в руки. Возможно, Елене осталось жить всего несколько мгновений. Ему надо было быть внимательнее с выбором выражений.
Но, когда эта секунда миновала, из его уст полился поток слов – в основном по-английски и в основном без ненужной брани и даже оскорблений. Ему незачем было оскорблять Шиничи. Он просто пообещал – нет, он дал клятву, что сделает с Шиничи что-нибудь такое, что ему периодически приходилось видеть за его долгую жизнь, прожитую среди людей и вампиров с извращенным воображением. В конце концов Шиничи понял, что вампир не шутит, и Дамон оказался в шарике, а у его ног лежала вымокшая Елена. Ее состояние было хуже, чем подсказывали ему самые худшие опасения. Вывих и множественные переломы правой руки и жутко раздробленная левая голень.
Как ни жутко ему было представлять себе, как она бредет по лесу, растущему в шарике, – по правой руке струится кровь от плеча до локтя, левая нога волочится, как у раненого зверя, – реальность оказалась еще хуже. Волосы, насквозь мокрые от пота и грязи, разметались по лицу. И она была не в своем уме – в прямом смысле этого слова; она была в лихорадке, она разговаривала с людьми, которых здесь не было.
И она становилась синей.
Всех ее сил хватило только на то, чтобы порвать один-единственный побег ползучего растения. Дамон принялся рвать их горстями и яростно выдергивал из земли, если они пробовали сопротивляться или обвиваться вокруг его запястья. Ровно за секунду до смерти от удушья Елена сделала глубокий вдох, но так и не пришла в сознание.
Это была не та Елена, которую он помнил. Когда он взял ее на руки, она не сопротивлялась и не соглашалась – она не реагировала. Она потеряла рассудок от лихорадки, от истощения, от боли, но один раз, наполовину придя в себя, она поцеловала его руку сквозь свои мокрые растрепанные волосы и прошептала: «Мэтт… найди… Мэтта». Она не понимала, кто он, – она вряд ли понимала, кто она сама, – но заботилась о своем друге. Этот поцелуй словно каленым железом прожег всю его руку от кисти до плеча, и с этого момента он стал контролировать ее разум, стараясь изгнать из него ощущение боли – убрать куда угодно – в ночь – в самого себя.
Он обернулся к Шиничи и сказал голосом, в котором сквозил ледяной ветер:
– Лучше всего для тебя будет, если ты придумаешь, как залечить ее раны… Причем немедленно.
Прелестный домик был окружен теми же деревьями, что росли в снежном шарике, – вечнозелеными гикори и соснами. Огонь стал сиренево-зеленым, когда Шиничи прикоснулся к нему.
– Вода уже почти вскипела. Пусть она выпьет чаю вот с этим, – он протянул Дамону почерневшую серебряную фляжку некогда изящной работы, от которой остались лишь грустные воспоминания, и заварочный чайник, на дне которого лежали несколько сломанных сухих листьев и еще что-то малоаппетитное.
– Проследи, чтобы она выпила как минимум три четверти чашки. Тогда она уснет и проснется почти как новенькая.
Потом он ткнул Дамона локтем под ребра.
– А можешь дать ей всего несколько глотков – вылечишь ее наполовину, а потом дашь понять, что от тебя зависит, дать ей еще… или не давать. Так сказать… в зависимости от того, насколько она готова к сотрудничеству…
Дамон молча отвернулся. «Если он будет у меня перед глазами, – думал он, – я его убью. А он может мне еще пригодиться».
– А если ты действительно хочешь ускорить процесс выздоровления, добавь немного своей крови. Некоторым нравится делать вот как, – голос Шиничи от возбуждения звучал все быстрее и быстрее: – Выясняешь, насколько сильную боль человек может вынести, а потом, когда он уже начинает умирать, даешь ему чай и кровь – и начинаешь все сначала… а если он с прошлого раза тебя запомнил… это бывает очень редко… он обычно готов перенести любую боль, лишь бы у него был шанс поквитаться с тобой… – Тут Шиничи хихикнул, и Дамону показалось, что тот не в своем уме.
Но когда Дамон резко повернулся к Шиничи, ему пришлось сдержаться. Шиничи превратился в светящийся огненный контур самого себя, от которого исходили языки пламени, как на фотографиях солнечных вспышек. Дамона едва не ослепило, и он понимал, что его и должно было ослепить. Он сжал в руках серебряную фляжку так, словно держался за собственный здравый рассудок.
Может быть, так оно и было. У него явно был провал в памяти… потом он вдруг вспомнил, как пытался найти Елену… или Шиничи. Елена была с ним, а потом внезапно куда-то исчезла, и виноват в этом мог быть только Шиничи.
– Тут есть современная ванная комната? – спросил Дамон у Шиничи.
– Тут есть все, что ты пожелаешь; просто реши, что именно, перед тем как открыть дверь, и отопри ее этим ключом. А сейчас… – Шиничи потянулся, прикрыв золотые глаза. Он лениво пробежал рукой по блестящим темным волосам с огненными кончиками. – Сейчас пойду посплю под кустом.
– Это единственное, чем ты занимаешься? – Дамон даже не пытался скрыть издевательские интонации.
– Еще я развлекаюсь с Мисао. И дерусь. И хожу на турниры. Они… в общем, тебе надо сходить разок и посмотреть самому.
– Никуда я не пойду, – Дамон даже думать не хотел, что этот лис со своей сестрой называют развлечениями.
Шиничи протянул руку и снял с огня маленький котелок, заполненный кипящей водой. Он вылил бурлящую воду на кучку из древесной коры, листьев и другой мелочи, лежащей на дне потертого металлического чайника.
– Почему бы тебе прямо сейчас не пойти на поиски куста? – сказал Дамон, и это было не просто предложение. Ему надоел этот лис, который уже сделал все, что от него требовалось; Дамону плевать было на трюки, которые Шиничи мог проделать с кем-нибудь другим. Единственное, чего он хотел, – это побыть наедине… наедине с Еленой.
– Не забудь: если хочешь, чтобы она продержалась какое-то время, сделай так, чтобы она выпила все. Иначе ею нельзя будет пользоваться, – Шиничи процедил сквозь мелкое сито темно-зеленую заварку. – Лучше всего – пока она еще не проснулась.
– Ты когда-нибудь отсюда уберешься?
Когда Шиничи перешагнул через трещину между измерениями, внимательно следя за тем, чтобы свернуть под нужным углом и выйти в реальный мир, а не в какой-нибудь другой шарик, он был в ярости. Ему хотелось вернуться и избить Дамона до полусмерти. Ему хотелось активировать сидящего в Дамоне малаха и сделать так, чтобы он… нет, конечно, не убил сладенькую Елену. Она была цветком, нектар которого Шиничи еще не попробовал, и он не торопился зарыть ее в землю.
Что же касается остальной части его плана… да, он принял решение. Теперь он знал, что будет делать. Это будет наслаждение – смотреть, как они мирятся с Дамоном, а сегодня ночью, на празднике Полной луны, снова выпустить монстра на свободу. Пусть Дамон поверит, что теперь они «союзники», а потом, в самый разгар их милой вечеринки, он снова сделает Дамона одержимым. Покажет, что Дамоном все это время управлял он, Шиничи.
