Она скучала по Ричарду. Она беспокоилась о нем больше, чем о себе.
Она поняла, что не создана для такого. Кто-то может упиваться опасностью и интригами, но она просто хотела, чтобы все было уже сделано. Она хотела, чтобы все закончилось. Напряжение давило на нее, и она чувствовала, как трещит под его зубилом. Чем сильнее давило, тем больше ей хотелось сбежать. Прошлой ночью ей снилось, как она подходит к Бреннану, убивает его и бросается с балкона. Утром она была в ужасе… не от суицидальных фантазий, а потому, что на краткий миг перед тем, как вернуться в реальность, она почувствовала облегчение.
Ей надо было держать себя в руках. Слишком много людей зависело от нее: Софи, Ричард, Тюли… Кстати, о Софи, куда она делась?
Шарлотта обернулась и увидела группу молодых людей, где-то на пороге совершеннолетия, окружавших голубокровного в темно-зеленом камзоле. Он был высоким, светловолосым и поразительно красивым. Он рассказывал какую-то историю, и на его лице было спокойное выражение опытного оратора. Слушатели ловили каждое его слово.
Шарлотта придвинулась ближе, анализируя его жесты. Не просто кровь, старая кровь. Не адрианглийская, определенно луизианская ветвь — он поднял руку в элегантном жесте, ладонью вверх, указательный палец почти параллелен полу, три других слегка согнуты — явный признак. Придворный этикет Людовика требовал, чтобы в присутствии императора аристократы носили при себе жетон — маленькую серебряную монету с выгравированным на ней изображением, которую держали на цепочке, намотанной на пальцы. Этот жест был предназначен для демонстрации монеты и был настолько укоренившимся в манерах старых семей, что они делали это бессознательно, когда высказывали свою точку зрения во время спора или признавали чью-то точку зрения.
Она подошла достаточно близко, чтобы услышать его.
— … В конце концов, как утверждает Ферра, преуспевание в служении толпе это высшее призвание. Эго может достичь своей вершины только тогда, когда трудится на благо большинства.
Последовали кивки и послушались звуки согласия. Он действительно заворожил их.
— Но разве Ферра не говорит также, что компромисс с этикой — это предательство самого себя? — раздался сзади голос Софи. Группа молодых людей расступилась, и Шарлотта увидела ее. — А поскольку он определяет этику как высшее выражение индивидуальности, его аргументы противоречивы и подозрительны.
Голубокровный посмотрел на нее с неподдельным интересом.
— На первый взгляд противоречие присутствует, но оно исчезает, если предположить, что моральный кодекс индивида согласуется с целями множества.
— Но разве толпа не состоит из индивидуумов с дико противоречивыми моральными кодексами?
— Так и есть. — Голубокровный улыбнулся, явно наслаждаясь спором. — Но установки толпы направлены на самосохранение, поэтому у нас возникают общие законы: не убивай, не прелюбодействуй, не воруй. Именно эта общность побудила Ферра заняться исследованием множества и себя.
Софи нахмурилась.
— У меня сложилось впечатление, что Ферра приступил к изучению множества и себя, потому что сексуально желал свою сестру и был расстроен тем, что общество не разрешило ему жениться на ней?
Молодые люди ахнули. Аристократ рассмеялся.
— Чье ты сокровище, дитя?
— Мое, — отозвалась Шарлотта.
Аристократ повернулся к ней и отвесил безупречный поклон.
— Миледи, мои самые высокие похвалы. В наши дни редко можно встретить начитанное дитя. Могу ли я иметь удовольствие узнать ваше имя?
— Шарлотта де Ней эль-те Рен.
Аристократ выпрямился.
— Древнее имя, миледи. Я Себастьян Лафайет, Comte de Belidor. А это?
— Софи.
Аристократ улыбнулся Софи.
— Мы обязательно должны пообщаться еще, Софи.
Софи сделала реверанс с безупречной грацией.
— Вы оказываете мне честь, милорд.
— Надеюсь, она не расстроила вас, лорд Белидор? — спросила Шарлотта.
Аристократ повернулся к ней.
— Себастьян, пожалуйста. Напротив. Я часто расстраиваюсь из-за отсутствия мужества у молодого поколения. Похоже, что у нас было… не лучшее образование, как таковое, но, возможно, больше стимулов использовать его. Они учатся, но почти не думают.
За спиной Себастьяна Софи что-то беззвучно прошептала.
К ним подошла женщина в темно-синей униформе прислуги замка и, поклонившись, протянув Шарлотте маленькую карточку.
— Леди де Ней эль-те Рен.
— Прошу прощения. — Шарлотта улыбнулась Себастьяну и взяла карточку. — Спасибо.
На карточке красивыми каллиграфическими буквами было написано:
Его высочество лорд Роберт Бреннан сердечно просит Вас составить ему компанию на танце «Риога».
Шарлотта моргнула. Танец «Риога» был старой традицией. Зал освобождали под танец, и одна пара… один из партнеров которых был королевской крови, но не был правящим монархом, танцевали в одиночестве. Это было официальное начало бала и привилегия, за которую большинство женщин здесь убило бы в буквальном смысле слова.
— Похоже, я буду танцевать «Риогу», — сказала она.
— Поздравляю. — Себастьян склонил голову. — Какая честь.
Прежде чем он выпрямился, Софи снова что-то прошептала. Что она пытается сказать?
— Уступите дорогу Великому тану! — рявкнул глашатай.
Шарлотта присела в реверансе. Как один, дворяне вокруг нее поклонились.
Из дверей высыпала процессия, возглавляемая Великим таном, огромным, как медведь, человеком с гривой совершенно седых волос. Маркиза Луизианы, его будущая супруга, которая шла рядом с ним, казалась крошечной по сравнению с ним. Она была всего на пять лет моложе, но двигалась с грацией гораздо более молодой женщины. Ее мерцающее платье бледно-кремового цвета, искрилось крошечными огоньками, словно усыпанное звездами.
За ними бок о бок шагали ближайшие члены обеих семей. Шарлотта заметила Бреннана прямо за спиной Великого тана. Он выглядел просто великолепно в облегающем камзоле, чей красный оттенок был таким темным, что казался почти черным. Чертов ублюдок.
Процессия пронеслась мимо собравшихся. Великий тан подвел маркизу к двум троноподобным креслам. Она села.
Женщины в зале встали, Шарлотта вместе с ними. Великий тан занял свое место, и мужчины тоже поднялись.
Бреннан шагнул вперед.
— Пора, миледи, — сказала женщина, доставившая приглашение.
Софи улыбалась. В ее улыбке было что-то глубоко тревожащее.
В круге Бреннан кивнул Шарлотте.
— Миледи, пора, — снова подсказала женщина.
Губы Софи снова зашевелились.
Паук.
Себастьян был Пауком. Мать Рассвета. Я оставляю Софи стоять рядом с Пауком.
Первые ноты «Риоги» плыли по ветру. Шарлотта не успевала остановиться. Все, что она могла сделать, это шагнуть вперед.
* * *
РИЧАРД сделал вид, что ему скучно. Рядом с ним Рене о чем-то болтал с Лораме и леди Карин, кузиной Рене. Скоро начнутся танцы.
Он не разговаривал с Шарлоттой девять дней. Девять дней без контакта. Птицы Джорджа не в счет. Девять дней размышлений и сна в одиночестве, только он и его мысли, и его мысли стали довольно мрачными. Он хотел увидеть ее. Он хотел сказать ей, что любит ее, и услышать, что она любит его в ответ. В тот момент, когда его рот не нуждался в светской беседе, мысли о ней вторгались в его сознание. Он представлял себе жизнь с ней. Он представлял себе жизнь без нее. Возможно, он сходит с ума.
Бреннан вышел на открытое пространство террасы.
Ричард едва сдерживался, чтобы не заскрежетать зубами. Находиться в присутствии Бреннана становилось все труднее и труднее, и из-за того, что он ненавидел этого человека, и из-за того, что удачливость Бреннана заставляла сосредоточиться на своих собственных недостатках. Человек, которому были даны буквально все преимущества в жизни, в то время как ему самому не было дано ни одного, использовал все свои ресурсы и таланты, чтобы извлечь выгоду из страданий других. Он не мог дождаться, когда выведет Бреннана на чистую воду.
