— П-привет, — сказал Мэтт, когда дверь распахнулась, разоблачая виденье.
— Это хороший дом, — ответила женщина. — Это дом не для злых духов.
— Я так никогда и не думал, — сказал Мэтт, отступая по мере ее продвижения. — Честно.
Женщина закрыла глаза, словно искала что-то в своих мыслях. Затем, внезапно, она опустила меч.
— Ты говоришь правду. Вы не несешь ничего плохого. Пожалуйста, входи.
— Спасибо, — сказал Мэтт.
Он никогда не был так счастлив оттого, что взрослая женщина пригласила его.
— Орим, — донесся со второго этажа тонкий, слабый голос. — Это один из детей?
— Да, Хахаве, — ответила женщина, о которой Мэтт мог думать исключительно как о «женщине с мечом».
— Почему ты не посылаешь его наверх?
— Конечно, Хахаве.
— Ха-ха — я имею ввиду: «Хахаве»? — сказал Мэтт, обращая нервный смех в отчаянное предложение, как только меч снова качнулся к его животу. — Не Обаасан?
Женщина с мечом улыбнулась в первый раз.
— Обаасан — значит бабушка. Хахаве — один из вариантов обращения к маме. Но мама не будет возражать, если вы назовете ее Обаасан, это дружеское приветствие для женщин ее возраста.
— Хорошо, — сказал Мэтт, стараясь изо всех сил походить на всестороннего дружелюбного парня.
Миссис Сайтоу жестом указала ему подниматься по лестнице, наверху он заглянул в несколько комнат, прежде чем нашел одну с большим хлопчатобумажным матрасом, находящимся точно посередине полностью голого пола, а на нем была женщина, которая казалась настолько крошечной и подобной кукле, словно была нереальной. Волосы у нее были такими же гладкими и черными, как у женщины с мечом. Они были подняты или расположены как-то так, что они образовывали вокруг нее ореол, когда она лежала на кровати. Но темные ресницы на бледных щеках были закрыты и Мэтт, задавался вопросом, не впала ли она в один из внезапных снов пожилых людей. Но потом довольно резко, кукольная леди открыла глаза и улыбнулась.
— Да ведь это Масато-сан! — сказала она, глядя на Мэтта.
Плохое начало. Если она даже не признавала, что белокурый парень не был ее японским другом приблизительно шестьдесят лет назад…
Но затем она засмеялась, прикрывая рот ее маленькими руками.
— Я знаю, знаю, — сказала она. — Ты — не Масато. Он стал банкиром, очень богат. Очень толстым. Особенно в районе головы и живота.
Она снова ему улыбнулась.
— Садись, пожалуйста. Ты можешь звать меня Обаасан, если захочешь, или Орим. Моя дочь была названа в честь меня. Но ее жизнь была трудна, как и моя. Быть жрицей, — и самураем… это требует дисциплины и большой работы. И моя Орим хорошо с этим справлялась… пока мы не приехали сюда. Мы искали мирный, тихий городок. Вместо этого Изабелл нашла… Джима. И Джим был… неподходящим.
Горло Мэтта раздулось от желания защитить друга, но какая защита там могла быть? Джим провел ночь с Кэролайн — под ее настойчивым приглашением. И он стал одержим, и принес эту одержимость его подруге Изабелл, которая проникла в ее тело в гротескной манере, между прочим.
— Мы должны достать их, — серьезно сказал Мэтт. — Китцунов, которые начали это все… которые начали это с Кэролайн. Шиничи и его сестру — Мисао.
— Китцунов, — кивнула Обаасан. — Да, я сказала, что бы участвовал один человек с самого начала. Давай посмотрим; я благословила несколько талисманов и амулетов для твоих друзей…
— Я набил карманы пулями, смущенно сказал Мэтт, высыпая смесь различных пуль на ее покрывало. — Я даже нашел в Сети несколько молитв избавляющих от них.
— Да, ты хорошо подготовился. Хорошо.
Обаасан посмотрела на копии распечатанных им молитв. Мэтт скорчился, зная, что он всего лишь пробежался по списку Мередит, и что это ее заслуга.
— Сначала я благословлю пули, а затем я выпишу побольше амулетов, — сказала она. — Разместите амулеты там, где вы нуждаетесь в защите больше всего. А также, я полагаю, вы знаете, что делать с пулями.
— Да, мэм! — Мэтт пошарил в карманах, в поисках нескольких последних, и положил их в протянутую ладонь Обаасан.
Затем она прочла нараспев длинную, тщательную молитву, вытягивая свои крошечные руки над пулями. Мэтт не нашел заклинание пугающим, но он знал, что медиум из него был никчемный, и что Бонни возможно видела и слышала вещи, которые он не мог.
— Должен ли я целиться в какую-то определенную их часть? — спросил Мэтт, смотря на старую женщину и пытаясь следить по своему собственному экземпляру молитвы.
— Нет, любая часть тела или головы подойдет. Если ты отрежешь хвост, ты сделаешь их слабее, но ты также и разозлишь их.
Обаасан остановилась и прокашлялась, коротким сухим кашлем старой леди. Еще до того как он смог предложить сбегать вниз и принести ей попить, миссис Сайтоу вошла в комнату с подносом, на котором стояло три маленькие чаши с чаем.
— Спасибо, что подождали, — вежливо сказал она, плавно опускаясь на колени, чтобы обслужить их. С первым глотком Мэтт понял, что дымящийся зеленый чай был намного лучше, чем он ожидал после того, как он несколько раз пробовал его в ресторанах.
И затем наступила тишина.
Миссис Сайтоу сидела, смотря на чашку, Обаасан прилегла на матрасе, выглядя побледневшей и съежившейся, а Мэтт чувствовал ураган слов выстраивающихся в его горле.
Наконец, даже несмотря на то, что здравомыслие советовало ему молчать, его прорвало:
— Боже, мне так жаль Изабелл, миссис Сайтоу! Она это не заслужила! Я только хочу, чтобы вы знали, что мне… Мне так жаль, и я собираюсь добраться до этого китцуна, который стоит за всем этим. Я обещаю вам, я доберусь до него!
— Китцуна? — резко сказала миссис Сайтоу, уставившись на него, будто он сделал что-то безумное. Обаасан посмотрела со своей подушки с жалостью.
Затем, не дожидаясь того, чтобы собрать чайные принадлежности, миссис Сайтой подпрыгнула и выбежала из комнаты. Мэтт сохранял молчание.
— Я… я…, — Обаасан говорила с подушки. — Сильно не мучайся, молодой человек. Моя дочь, хотя и жрица, имеет очень современные взгляды. Она возможно даже сказала бы тебе, что китцунов не существует.
— Даже после… то есть, что она думает на счет Изабелл?..
— Она думает, что в этом городе плохое влияние, но в «обычном человеческом» смысле. Она думает, что Изабелл сделала то, что она сделала из-за стресса оттого, что пыталась быть прилежной ученицей, хорошей жрицей и достойным самураем.
— Вы хотите сказать, что миссис Саейтоу чувствует за собой вину?
— Она во многом винит отца Изабелл. Он вернулся в Японию, он — «клерк», — Обаасан сделала паузу, — не знаю, почему я все это тебе рассказала.
