Густой туман немного рассеивается. Лежать неудобно, ей хочется по другому, но она не может, в ней что-то болит и мешает повернуться. Туман становится слабее и теперь ясно, что она полу в лифте, который бесконечно долго ползет вверх. Вокруг нее мужские ноги в одинаковых черных брюках и туфлях. Острым носком одна из них тычет ей в бедро. Мужские голоса доносятся сверху.
— Совсем что-ли?
— Башкой треснулась, всю машину закровила. Стасик драит теперь.
Лифт останавливается. Ее поднимают и несут по коридору. Мимо бронзовых львов, потом человека с земным шаром на шее, что-то знакомое. Была она здесь или нет? Давно или недавно? Трудно вспомнить. Круглая комната, шелковые обои…Ах да, здесь на столе когда-то танцевала Муся. Киру опускают на пол и она из последних сил поднимается на колени. Перед ней на диване сидит мужчина. Она его знает, это Лосев.
— Жалко что все убрали. Потыкать бы тебя носом в разбитые осколки, — говорит он.
Кира узнает и не узнает квартиру Туровцына. Здесь что-то произошло. На столе, где раньше танцевала Муся нет стеклянной столешницы. Остался один бронзовый каркас. В резных шкафах вместо стекол пустые дыры. Крупные царапины исполосовали карельскую березу. Исчезли статуэтки из кристаллов и фарфора, шелковая обивка стен запачкана красной краской. Тремя размашистыми буквами от пола до потолка написано матерное слово. Лосев поднимает ее за ворот рубашки. Ноги у нее подкашиваются, но она все таки встает. Трое других стоят в дверях и смотрят на нее как на падаль.
— Мой племянник до сих без сознания.
Схватив Киру за подбородок, он вертит ее головой по сторонам. Потом дает крепкую пощечину, голова ее безвольно падает на грудь.
— Узнаешь свои художества?
— Это не я, — шепчет она.
Он волоком тащит ее в столовую и ставит перед огромным буфетом. Прямо перед ней, на лакированной дверце крупно нацарапано: В ожидании людоеда, здесь Кира танцевала кан-кан.
— Где твоя подружка?
— Она…она уехала домой, в Ташкент. Неделю назад.
Какое счастье! В ресторане при тусклых абажурах Лосев не узнал Мусю. К тому же, на днях она купила заячью шапку, с ушами на щеки и он наверное не разглядел.
— Я утоплю тебя, сука. Но медленно, долго будешь захлебываться, — Он приказывает другим: Наполнить джакузи! — Потом опять поворачивается к ней. — Сдохнешь в роскоши. Где картины? Гиз…Гиз…Гизбара?
Он снова трясет ее за плечи. Все плывет у нее перед глазами и она теряет сознание.
— Гейнсборо, — слышит Кира знакомый голос.
В комнату медленно заходит Туровцын. Как верная собака бросает дичь при приближении хозяина, Лосев сразу же отступает от Киры на несколько шагов. Почти у всех стульев, у обеденного стола, вспорота обивка. Лосев хватает один из уцелевших и ставит его перед Кирой. Туровцын тут же опускается на него, кивает Лосеву и через секунды остается с ней один на один. У нее сильно болит скула, она дотрагивается до нее ободранной рукой.
— Лося можно понять, его племяннику проломили череп.
Он внимательно ее рассматривает.
— Не я…, - протестует она.
Ей все время приходится сглатывать слюну с кровью.
— А кто?
— Я не знаю.
Он закидывает ногу на ногу.
— Незнание не освобождает от ответственности, — усмехается он. — Пропали две редкие картины. Положим, мне на них наплевать. Но ты не сдержала слово и ушла.
— Простите…
— Я расстраиваюсь, когда меня обманывают. А я не люблю расстраиваться. Дважды неприятно…, - Туровцын мягко пощипывает рукав пиджака. Торжество охотника, загнавшего свою добычу светится на его лице.
— Простите что я ушла. Я не могла…Клянусь вам, я не знаю что здесь произошло и картины тоже…
— Чего теперь стоят твои клятвы? Раз обманувший, всегда обманет. Думаешь мне нужна эта мазня? Я покупал картины для женщины, которую когда-то любил. Но она оказалась такой же стервой как и ты.
— Простите.
— Время платить. Я человек принципа и всегда забираю долги, даже если это не приносит мне удовольствия. Раздевайся.
Она качает головой.
— Попросить моих орлов помочь тебе?
— Вы никогда не получите этого.
Закинув назад голову он громко смеется.
— Глупая, ты до сих пор не поняла с кем имеешь дело.
— Вы человек-мясорубка, вам нравится превращать людей в фарш.
Лоб его хмурится, рука сжимается в кулак.
— Я бы всунул тебя в промышленную. Вперед ногами, чтобы у тебя было время взять свои слова назад, пока винт не достанет до шеи, — он погладил ее по голове и улыбнулся, обнажив очень белые зубы. — Не верь слухам, я не злой человек, и не могу долго сердиться. После того как ты отдашь мне то, что обещала, я прощу тебя. Но простит-ли Лось? Мне не жаль его родича, плохой из него кусака, если его побили две соски. Но мои люди мне как братья, и ни одна баба не стоит этой дружбы. Лось потерял родственника, а команда товарища. Я прощу тебя, но потом ты будешь просить их. За своего братана они вывернут тебя наизнанку. Ты будешь мечтать о мясорубке, потому что она гораздо приятнее, чем то, что проделают с тобой они.
Он выходит из комнаты. В проеме дверей Кира видит, как не спеша он закрывает краны, джакузи уже наверное наполнилось. Туровцын склоняется над раковиной, тщательно моет руки, лицо и полощет рот. Аккуратно снимает с себя пиджак, галстук, рубашку и устраивает их на вешалке. Он видимо все делает основательно. Когда всласть наиздевается над ней, придет черед Лосева и его команды. Под ней снова разверзлась бездна. Какая — то страшная сила не хочет, чтобы она была счастлива. С трудом поднявшись, она идет через гостиную к дверям на террассу. Осторожно открывает их и выскальзывает наружу. Мягко валит влажный снег, на плитке его уже много, голые ступни проваливаются по щиколотку. Она выплевывает розовую слюну, правая часть лица онемела, страшно ноет бок, но теперь уже все равно. Не замечая пронизывающего холода, она плетется к парапету. Зигги был прав, выбор есть всегда и Кира свой сделала. Город раскинулся внизу, под терассой. Светятся огнями здания, мерцают красные и белые стрелы дорог, чернеют платформы крыш. Около стеклянной ограды стоит засыпанный снегом цветочный горшок, он такой тяжелый, что его оставили здесь на зиму. Поднявшись на него, она поворачивается спиной к краю и садится на ледяной поручень.
Из открытых дверей в гостиную залетает снег, жалюзи зловеще гремят друг о друга. Накинув халат, Туровцын быстрыми шагами проходит к выходу на террассу.
— Это что еще? — спрашивает он сам себя.
Сквозь редкие хлопья снега, он видит Киру, сидящую на парапете. Лицо ее — бледное пятно на фоне черного неба.
