— Рэйлинн! Продолжай плыть! Не сдавайся, черт возьми!
Куда? Я хотела спросить. Как я могу с тобой связаться? Голос был таким знакомым, но таким далеким. Я обхватила руками серебряную нить, используя ее, чтобы протащить себя сквозь темноту. Я не знала, была ли я еще в воде. Я не дышала. Воздух, казалось, был не нужен. Но она была холодной, густой и странной. Будет ли так продолжаться вечно?
Я не хотела вечно оставаться во тьме. Я не чувствовала себя готовой.
Я крепче вцепилась в нить. Она пульсировала, билась, как сердце, под моими руками. Сначала это был единственный источник света, но чем дальше я продвигалась, тем больше начинала видеть свечение наверху. Слабый и золотистый, как солнце за облаками.
— Ты почти у цели, малышка!
Леон…это был Леон.
Я устала. Глубины были мягкими, и здесь все болело еще сильнее. Теперь я могла поднять глаза и увидеть поверхность воды, и серые облака, и капли дождя, покрывающие поверхность ямочками.
Потом я стала плескаться, отчаянно пытаясь всплыть на поверхность, мои пальцы задели грязь, и я поняла, что вода неглубокая. Это была береговая линия. Моя голова приподнялась, и я смогла разглядеть деревья.
Теплые руки подхватили меня, вытащили из воды и колотили по спине до тех пор, пока в легкие не набрался воздух. Кислород хлынул к моей голове, сделав ее легкой, и я на мгновение потеряла сознание, поскольку моя голова продолжала кружиться, в то время как остальная часть меня ударилась о землю. Там была почва, под моими руками была чудесная твердая земля. Я чувствовала запах сосен и дождя, цитрусовых и дыма.
— Дыши, блядь, Рэйлинн, блядь, пожалуйста!
Дышать было больно. Все болело. Но если было больно, это означало, что я жива.
Я все еще была жива, и Леон держал меня, баюкая, как ребенка, прижимая мою голову к своему подбородку, шепча мне на ухо:
— Мне так жаль, малышка, мне так чертовски жаль. Просто дыши. Дыши ради меня. Я держу тебя. Ты в порядке.
Я слишком устала, чтобы держать глаза открытыми. Я была слаба от голода, обезвожен, и мои легкие горели. Но почему-то я никогда не чувствовала себя такой счастливой.
Я прижалась лицом к его груди, вдыхая его запах, теплый, как летний костер, острый и темный, как сосны.
— Они пытались забрать меня у тебя, — пробормотала я, находясь в полусонном состоянии, где-то между сном и той глубокой тьмой, из которой я выплыла.
— Они пытались, но… но я твоя. Я твоя.
— Ты моя, малышка.
Его руки были такими крепкими, такими сильными, как будто они не были сломаны и не кровоточили, когда я видела его в последний раз.
— Ты моя, и ничто никогда, никогда больше не отнимет тебя у меня.
Я то приходила в сознание, то снова теряла его. Леон натянул на меня свою рубашку и крепко прижал к себе, чтобы согреть. Я все еще не чувствовала себя полностью реальной, как будто мое тело не было уверено, было ли оно из плоти и крови или все еще дрейфовало в том ужасном, кричащем другом месте.
Сквозь тихий шум дождя пробился раскат грома, и я вздрогнула, распахнув глаза.
— Тсс, с тобой все в порядке.
Пальцы Леона погладили мою руку, прогоняя из меня страх. Мы шли среди деревьев, и он баюкал меня в своих объятиях. Я чувствовала такую тяжесть и боль, и у меня раскалывалась голова.
Приглушенно, словно с большого расстояния, я все еще слышала голос в своем сознании, кричащий в ярости.
— Рэйлинн! Рэйлинн, ты моя!
Я вздрогнула, теснее прижимаясь лицом к его груди. Я знала, что теперь на его коже появилось больше шрамов, все еще розовых от того, что они только что зажили. Я хотела поцеловать их, как-то отблагодарить его, но я была так напугана, что моя голова была похожа на воздушный шарик, который вот-вот лопнет.
— Бог зовет меня, — сказал я. — Все еще зовет мне. Леон, это не прекратится.
— Это прекратится, — сказал он. — Он не может забрать тебя, Рэй. Оно не может забрать душу, которая была добровольно отдана другому.
Я подняла на него глаза, хотя без очков его лицо было размытым.
— Я думала, ты умер, Леон. Я думала, тебя убил Жнец.
От этой мысли у меня перехватило дыхание, при воспоминании о нем, лежащем изломанным и окровавленным.
— Я не собираюсь так просто оставлять тебя, малышка.
Он улыбнулся, и его пальцы крепче сжали мою руку.
— Теперь от меня не избавиться. Ты застряла со мной.
Голос Бога становился все глуше по мере того, как мы шли, пока не превратился всего лишь в слабое бормотание. Затем он полностью исчез, и снова прогремел гром, когда небеса озарила молния.
Леон усмехнулся.
— Бог в ярости. Такой шторм.
— Он сдастся?
Раскат грома был таким громким, что у меня заболели уши.
— Когда это прекратится?
— Ты повредила Его, — сказал Леон. — Он ослаблен. Ведьма Эверли сказала мне, что намеревалась убить Бога. Поскольку он поврежден, возможно, сейчас у нее есть шанс.
— Эверли… ведьма?
Я вспомнила ту девушку с тихим голосом, которая смотрела на меня так, словно могла видеть саму мою душу, которая вытащила карты, чтобы предупредить меня о моей судьбе. Я вспомнила, что от нее исходила дикая энергетика, хотя она и была такой тихой. Дикое существо, вынужденное притворяться, что она одомашнена.
Я снова закрыла глаза. Я полностью промокла, но тепло тела Леона не давало мне дрожать.
— Как ты думаешь, она сможет это сделать? Может ли она убить Бога?
— Ее мать была одной из самых могущественных ведьм, которых я когда-либо встречал, — сказал он. — Ее дочь унаследовала это. Если кто и может убить Бога, так это она.
Я не могла себе представить, как существо столь великое, столь непостижимо могущественное могло быть уничтожено. От мыслей об этом у меня разболелась голова, и я тихо застонала ему в грудь.
— Я хочу вернуться домой.
— Я знаю, малышка. Мы вернемся. Но я собираюсь убедиться, что никто и никогда больше не отнимет тебя у меня.
Я хотела задать еще несколько вопросов, но усталость взяла верх. Усталость не позволила бы мне бодрствовать ни секунды. Я заснула в объятиях Убийцы, моего Убийцы, когда он уносил меня, чтобы пролить еще больше крови ради меня.
49 Леон
Ничто никогда не казалось мне таким правильным, таким завершенным, как держать Рэй в своих объятиях. Обмякшая от усталости, дергающаяся во сне, но вернувшаяся ко мне. Вернулась туда, где ей самое место. Избитая и покрытая шрамами, но живая.
Я знал, что кошмары будут мучить ее неделями, и что воспоминания об этом никогда не исчезнут. Это останется с ней навсегда, как порезы на ее теле, которые превратятся в шрамы. Я не мог простить себе этого, за то, что недостаточно упорно боролся за нее, за то, что просто лежал там, сломленный, когда Джереми и его приспешники забрали ее.
Но я собирался все исправить.
Когда Каллум был рядом с ней, я верил, что Эверли уничтожит Глубинного, даже если это убьет и ее тоже. Я чувствовал это в ней, ту дикую магию, которая, однажды высвободившись, могла разрушить империи, миры и даже богов.
Такова была ее история, ее судьба. Возможно, я никогда не узнаю, выберется ли она оттуда живой.
На самом деле для меня это не имело значения. Только Рэйлинн имела значение. Обеспечить ее безопасность, убедиться, что ничто больше не отнимет у меня мою малышку, было важнее всего остального.
Я посмотрел вниз на порезы, которые Джереми вырезал у нее на груди, и меня переполняла такая ярость, что я не мог нормально видеть. Он пометил мою девочку, и за это я собирался сломать ему руки, раздробить пальцы один за другим, пока не раздробятся все кости. Пока я шел, я фантазировал о каждой ужасной вещи, которую я мог бы с ним сделать. Его Бог умирал, а он был всего лишь смертным. Сила, которой Бог наградил его, была лишь временной.
Он должен был умереть, медленно и мучительно, а я бы наслаждался каждой чертовой секундой.
Пока я шел, я держался в тени деревьев, чтобы убедиться, что никто из проезжающих мимо по дороге не увидит меня мельком. Это, несомненно, было бы зрелищем: мои джинсы были порваны, грудь обнажена из-за того, что я отдал свою рубашку Рэйлинн, чтобы прикрыть ее, а раны, которые оставил мне Жнец, едва зажили, все еще розовые и яркие. Я был слишком разъярен, чтобы маскироваться, поэтому мои когти были выпущены, глаза блестели, зубы остры и готовы разорвать на части любого члена Либири, которого мне удастся найти.
