— О-о-о… все святые светлые, — выдохнула я с болью, вспомнив, как он грудью рвался на копья, чтобы пробиться ко мне…
— Не переживай, любимая. Не надо. Все хорошо. А это — ерунда, заживет быстро, — мягко, взволнованно начал успокаивать меня Егор, осторожно гладя по волосам.
Воспользовавшись улучшившимся обзором, я посмотрела в противоположную половину комнаты. В кресле сидела Капитолина, скрестив красивые длинные ноги. А рыжий баламут полулежал на диване, положив огромные ноги на столик перед собой. Тоже в низко сидящих на бедрах пижамных штанах. Широченная грудь перемотана бинтами. Левая рука в гипсе и шея в корсете. Повернуть голову он по понятной причине не мог и косил на меня виноватым взглядом. И выглядел так комично, что я не выдержала и захихикала. Правда, охнув, прекратила: ребра отдавали глухой болью.
— Ну вот, а ты рычишь на меня. А я, видишь, настроение своим видом твоей ненаглядной поднимаю…
В этот момент я осознала, что слово «любимая» уже не раз после пробуждения слышала из уст Егора. Слегка подняв голову, затаив дыхание, посмотрела на него и утонула в глазах цвета темного расплавленного янтаря. Спрашивать было бессмысленно, ведь сейчас он не контролировал чувства, не давил их в себе безбожно, не прятал от меня. И все же с надеждой услышать еще разок, задала вопрос:
— Я любимая? Твоя?
Радужка родных глаз вспыхнула золотыми искрами. Резкие черты смягчились, а чувственные губы дрогнули в мягкой, ласкающей улыбке:
— Моя. Любимая.
Снова выпятив нижнюю губу, пытаясь не заплакать, я переспросила:
— Правда-правда?
Он тихонько рассмеялся, от чего в уголках глаз проявились морщинки. Наклонился совсем низко к моему лицу, коснулся губами скул, лба, моих губ. Зарылся пальцами в волосы у моих висков и выдохнул:
— Правда, правда, любимая.
Потянулась рукой к шее проверить брачную метку, но, увы, знака принадлежности на коже не было.
Ягуар грустно улыбнулся:
— Сейчас нельзя, Ксенечка. Чтобы обойтись без травм и боли, метку ставят во время соития, запечатлевая свой аромат в ней.
— Ясно, — уныло кивнула я.
— Не расстраивайся, Ксень, Егорка теперь твой со всеми потрохами. Пометит всю как есть. Замучаешься отбиваться…
— Капа, я тебе тройную премию выпишу, если ты это трепло отсюда уведешь, — взмолился Хмурый, поразив не только меня до глубины души, но и целителя.
— А где Глеб? — неожиданно всполошилась и испугалась я.
— С Варюшкой, — хохотнул Сава, подмигнув мне, и весьма неловко, враскоряку встал, аж сердце екнуло от жалости. — Наша повариха уже полкухни к нему в комнату отнесла. Боится: оголодал бедняжечка-волк… за сутки-то. Они там с Пелагеей над Глебушкой своим на пару трясутся. Он же — о все серые боги! — капелюшку крови потерял… небось. А мне вот пожрать хоть бы краюшку хлеба кто предложил…
К двери «голодного» тигра вела магичка, посмеиваясь:
— А то тебе ничего поесть не принесли, не придумывай!
— Так ты-то здесь была…
Я чувствовала, что она испытывает удовольствие, поддерживая Саву. Обеспокоена его самочувствием и главное — влюблена. Как можно было влюбиться в этого балабола? Но пути любви неисповедимы. Егор, тоже удивлялся, что я в нем нашла.
Едва дверь за парочкой закрылись, я положила ладошку ему на грудь и умиротворенно выдохнула, расслабляясь.
— Скажи… — тихо, боясь услышать неминуемое, спросила Егора, — Там, после нас, остались живые?
— Если ты о Гелле, то ты ее не убила, придушила… слегка, — ровным голосом ответил Егор. — Успокойся, радость моя, твоя светлая душа не испачкалась чужой кровью.
Я помолчала, с огромным облегчением, что кривить душой, переваривая ответ. Знать, что стала убийцей… Нет! Мучилась бы до конца жизни.
— Ты поклялся, что… вырежешь всех и…
— Я зверь, но не бездушное животное, Ксения, — с горечью произнес он, не дав договорить. Хотя, когда он продолжил, мороз побежал по коже: — Нет, женщин и детей мы не тронули. Их заберет соседний клан…
Что стало с мужчинами — спрашивать не стала. Зотовы несколько раз комментировали при мне новости по телевизору, при этом довольно флегматично поясняя: «Глупым или морально слабым оборотням в их мире не место. И если женщинам делают скидку, как продолжательницам рода, то слабый мужчина — бесполезен». Суровая реальность, но они привыкли так жить. Естественный отбор…
Выяснять подробности произошедшего, и даже как и когда нас спасли — не стала. Я тоже слабая, светлая, мне будет непросто с этим знанием жить. Просто повезло, что рядом со мной сильный оборотень.
Снова уплывая в дрему, шепнула:
— Я люблю тебя больше всего на свете…
— Да, я знаю, — услышала я спокойной ответ. А потом тихое: — Я буду всегда помнить, что зажигаю для тебя звезды на небе.
* * *
— Когда же территории клана начнутся? — нетерпеливо спросила я, глядя в окно на нескончаемую полосу леса вдоль дороги.
— Мы уже минут пятнадцать по ним едем, — усмехнулся Николай.
Наш водитель бросил в зеркало заднего вида любопытный взгляд. А я сияющими глазами посмотрела на любимого. Егор сидел рядышком на заднем сиденье, положив руку мне на колени. На лице привычная бесстрастная маска, в глазах холод. Но стоило ему посмотреть на меня, глаза наполнялись жизнью и теплом. Что не замедлила отметить и Пелагеюшка, всю неделю квохтавшая надо мной, жалея «бедную рыську»; и Варенька, решившая «откормить» не только своего волка, но и меня — «худосочную магичку»; и неожиданно замолчавший, и тем немало обеспокоивший нас, Сава, который фонтанировал яркими чувствами надежды и любви. Кстати, странным смирением удивил, стоило Капитолине Федоровне прийти в особняк Хмурых для осмотра пациентов.
Наш тигруша примерным котиком терся у ног целительницы и заискивающе заглядывал ей в глаза. Я чувствовала, скоро эта женщина не выдержит настойчивых ухаживаний упорного мужчины и сдастся ему на милость. Чуть-чуть осталось. Ведь не зря же Закурский ведет хозяйственные дела клана. Да ему все торговцы и служащие в рот заглядывают, он же постоянно добивается любой поставленной цели.
Автомобиль вынырнул из-за поворота, и передо мной открылся вид на огромный поселок, обнесенный кованым металлическим трехметровым забором. Сплошь двухэтажные добротные особнячки с палисадниками. Жаль, сейчас середина осени: цветов и зелени мало. Зато пейзаж украшали красные ягоды боярышника и рябины. Желтела пушистая лиственница. В центре почти каждого палисадника росли красивые пихты. На некоторых кое-где болтался «дождик», видимо украшали на прошлый Новый год, вот и остался.
