Снаружи ее окутал жар болота, и она выдохнула. Слезы увлажнили ее глаза и потекли по щекам. Она попыталась стереть их, но они все прибывали и прибывали, и она не могла остановиться.
Уильям вышел из-за угла и обнял ее.
Она уткнулась лицом ему в грудь и крепко зажмурилась, пытаясь сдержать слезы.
Он крепко прижал ее к себе.
— Не могу поверить, что ты мне не сказал, — прошептала она. — Я прямо спросила тебя там, на болоте, а ты не рассказал.
— Ты бы никогда не позволила мне пойти с тобой, — сказал он.
— Мы в ловушке, — прошептала она. — Я просто хочу быть счастливой, Уильям. Я хочу быть с тобой, и я не хочу, чтобы кто-то умер, я не могу этого допустить.
Он схватил ее за плечи и отодвинул, чтобы заглянуть ей в глаза. Его глаза были полны решимости.
— Сожги дневник, Сериза. Послушай меня, черт бы тебя побрал!
— Слишком поздно, — сказала она ему. — Ты же знаешь, что уже слишком поздно. «Рука» придет за нами, если не сейчас, то через неделю или месяц. Ты сам сказал: они не могут позволить себе оставить кого-либо из нас в живых. И даже если они это сделают, если они используют Капсулу, это будет не просто означать войну. Это будет означать конец света в Зачарованном, потому что они создадут этих существ, и затем они не смогут их контролировать.
— Позволь мне разобраться с этим, — сказал он ей.
— Двадцать агентов против тебя одного? Ты что, с ума сошел? — Она вытерла слезы тыльной стороной рукава. — Если бы я предложила выступить против двадцати агентов, ты бы устроили истерику. У нас нет выбора.
Он обнял ее, гладя по волосам. Они долго стояли в обнимку. Наконец она пошевелилась.
— Я должна вернуться. Все будет не в порядке, так ведь?
Уильям сглотнул.
— Да.
— Так я и думала, — сказала она. Она повернулась и пошла обратно в библиотеку.
Внутри ее ждали знакомые лица. Тетя Пет, тетя Мюрид, Игната, Кальдар. Бабушка Аза сидела в углу, позволяя ей загнать свою семью в могилу. Сериза села за стол и сплела пальцы рук вместе. Боги, как же ей хотелось получить наставление. Но человек в небе, тот, к кому она всегда обращалась за советом, очевидно, бегал по лесу, убивая все подряд.
Ее дедушка убил ее бабушку. Когда она зацикливалась на этой мысли, ей хотелось рвать на себе волосы.
Ричард отсутствовал, должно быть тоже ушел, чтобы выпустить пар.
Кого я обманываю? — удивилась она. С Ричардом никогда не будет все в порядке. Никто из них никогда не будет в порядке.
— Должно быть, это Лужа утонувшей собаки, — сказала она. Каждый год они собирали там ягоды для вина. Это было большое семейное мероприятие: дети собирали ягоды, женщины разбирали их, мужчины разговаривали… — Что еще это может быть?
Мюрид произнесла:
— Больше ничего. Больше Вернард ничего не знал.
Вопрос должен был быть задан, и она его задала.
— Что же нам теперь делать?
— Что ты хочешь, чтобы мы делали? — Ясные глаза Мюрид нашли ее и пронзили, как стрела. — Ты здесь главная. Ты ведешь, а мы следуем.
Никто не оспаривал ее слов. Сериза ожидала этого.
— Мы должны уничтожить Капсулу.
— Или умереть, пытаясь это сделать, — сказал Кальдар.
Тетя Пет покачала головой.
— Мы все извлекли пользу от знаний Вернарда. Мы изучали его книги, учились у него, вместе делали вино. Он был членом семьи.
Сериза посмотрела на Кальдара.
— Кальдар?
— Они правы, — сказал он. — Я ненавижу это, но мы должны сразиться. Это дело Маров. Это наша земля и наша война, и это не будет сделано, пока мы не выгоним уродов из нашего болота. — Он заколебался и нахмурился, глубокие морщины прорезались в уголках его рта. — Я рад, что у нас есть голубая кровь. Мне плевать, что он перевертыш. Он дерется, как демон.
Они блокировали ее на каждом шагу. Сериза повернулась к бабушке и опустилась рядом с ней на колени. Она обратилась к ней так, как обращалась еще ребенком.
— Бабуличка…
Бабушка Аза тихонько вздохнула и коснулась волос Серизы.
— Иногда есть вещи, которые следует сделать, и вещи, которые сделать правильнее. Мы все знаем, что есть что.
Мюрид отодвинула стул.
— Это все решает.
Сериза смотрела им вслед, и тошнотворное чувство вины скрутило ее живот. Тошнота зародилась внизу живота и поползла вверх. Она устала от последних обедов перед большой битвой. Устала считать лица и пытаться угадать, скольких еще она потеряет.
Тяжелый комок боли застрял у нее в груди. Она потерла ее.
Бабушкины пальцы пробежались по ее волосам.
— Бедное дитя, — прошептала бабушка Аза. — Бедное, бедное дитя…
УИЛЬЯМ спускался с холма, неся сумку со снаряжением «Зеркала». Гастон нагонял его.
— Ну так что решили?
— Все. Мы собираем свое дерьмо и идем сражаться с «Рукой».
Гастон задумался.
— Мы победим?
— Не-а.
— Куда мы сейчас направляемся?
— Мы собираемся позаботимся о том, чтобы эта безумная семейка не была уничтожена, если мы победим.
Гастон нахмурился.
— Страховка, — ответил Уильям.
— Подождите! — раздался позади них голос Ларк.
Уильям обернулся. Ларк мчалась вниз по склону, мелькая тощими ножками. Она затормозила перед ними и сунула в руки Уильяму плюшевого мишку.
— Для тебя. Так что ты не умрешь.
Она развернулась и побежала обратно на холм.
Уильям посмотрел на плюшевого мишку. Он был старым. Ткань местами истончилась до нитей, и он мог видеть набивку сквозь ткань. Это был тот же самый мишка, что жил у нее на дереве.
Он открыл свою сумку и очень осторожно положил туда плюшевого мишку.
— Пойдем.
Они пошли вниз, прочь от дома, вглубь болота.
— «Где рыбак ждет», — процитировал Уильям. — Что это значит для тебя?
— Таких мест может быть много. Там на болоте целая куча всяких рыбаков.
— Вернард не знал много мест. Это место должно быть близко. Какое-нибудь место, куда часто ходила бы вся твоя семья.
Гастон нахмурился.
— Это может быть Лужа утонувшей собаки. Плохое место. Тоасы приходили туда умирать.
— Расскажи мне о нем.
— Это пруд. На западной стороне есть холм, и он как бы обнимает пруд. Вода там черная, как смоль, из-за торфа. Никто не знает, насколько он глубок. В нем нельзя плавать, и там нет ничего живого, кроме змей. Холм и пруд ведут к болотистой местности, кипарисам, грязи, маленьким ручьям, а потом и к реке. Семья каждый год ездит туда собирать ягоды для вина. Они растут вокруг этого холма.
— А что насчет рыбака?
— У пруда растет старое дерево, склонившись над ним. Люди называют его Черным рыбаком.
— Звучит как правильное место. — Уильям огляделся по сторонам. Их окружали высокие сосны. Ему было не видно дома. Достаточно далеко. Он порылся в сумке, стараясь не повредить медведя. — Каков твой почерк?
— Хм. Норм, я думаю.
Уильям достал маленькую записную книжку и ручку и протянул их Гастону.
— Садись.
Гастон сел на бревно.
— А зачем мне это?
— Потому что дневник Вернарда очень длинный, а мой почерк — дерьмо. Мне нужно все это записать, а так как я ничего не понимаю, это значит, что мой мозг скоро забудет об этом.
Парнишка удивленно уставился на него.
— Что?
— Пиши, — сказал ему Уильям. — Искусство врачевания, столь же древнее, как и само человеческое тело. Все началось с первого первобытного человека, который, мучимый болью, сунул в рот горсть травы, пожевал и обнаружил, что его боль уменьшилась…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
УИЛЬЯМ присел на корточки на палубе баржи. Перед ним вырисовывался берег, черно-зеленый в слабом свете зари. Сериза стояла рядом с ним, ее запах окутывал его. Позади них ждали Мары.
— Ты уверен? — спросила Сериза.
— Да. Здесь наши пути расходятся. Если я выведу из строя Паука, «Рука» развалится. — Но чтобы достать Паука, его надо бы отвлечь, и Мары должны были с этим помочь.
