Ознакомительная версия.
— Поговорим позже, — говорит он.
Я киваю.
Он быстро поворачивается и спускается с крыльца.
— Как ты доберешься до дома? — спрашивает Такер.
Мгновение Кристиан смотрит мне в глаза.
— Я позвоню дяде, — медленно отвечает он. — Я пойду к дороге, чтобы встретиться с ним. Я живу недалеко.
— Хорошо, — говорит Такер, очевидно смущенный.
— Увидимся позже, — говорит он, поворачивается к нам спиной и убегает в темноту.
Я тяну Такера в дом прежде, чем он увидит, как Кристиан улетает.
— Итак, ты и с ним улетела от пожара, да? — спрашивает он после того, как я закрываю дверь.
— Это долгая история и я пока многого не понимаю, да и кое-что пока не хочу рассказывать.
— Но все закончилось? То есть пожар закончился? Ты выполнила свое предназначение?
Слова кажутся ножами, вонзающимися в меня.
— Да. Все закончилось.
И это правда. Пожар закончился. Мои видения закончились. Так почему у меня такое чувство, что я снова его обманываю?
— Спасибо, что спасла меня сегодня, — говорит Такер.
— Ничего не могла с этим поделать, — говорю я, пытаясь пошутить, но никто из нас не улыбается. Так же никто из нас не говорит «я тебя люблю», но мы оба хотим. Вместо этого я предлагаю отвезти его домой.
— Мы полетим? — нерешительно спрашивает он.
— Я думала взять машину.
— Ладно.
Он наклоняется и пытается оставить быстрый джентльменский поцелуй у меня на губах. Но я не даю ему отстраниться. Я хватаю его за футболку и держу, обрушивая свои губы на его, пытаясь вложить в этот поцелуй всю себя, все, что я чувствую, все, чего до сих пор боюсь, всю свою любовь, такую сильную, что она причиняет боль. Он стонет и запускает руки в мои волосы, активно отвечает на поцелуй, ведя меня назад, пока моя спина не упирается в стену. Меня трясет, но я не знаю, моя ли это дрожь или его. Я знаю только то, что не хочу, чтобы он снова ушел.
Позади нас мама прочищает горло. Такер, тяжело дыша, отступает от меня. Я смотрю в его глаза и улыбаюсь.
— Привет, мам, — говорю я. — Как дела?
— Я в порядке, Клара, — отвечает она. — Как ты?
— Хорошо. — Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее. — Я как раз собиралась отвезти Такера домой.
— Отлично, — говорит она. — Но потом сразу домой.
Подвезя Такера и вернувшись домой, я иду в душ. Я стою под струями воды и включаю настолько горячую воду, сколько могу вытерпеть. Вода бежит по моим волосам, стекает вниз по лицу, и только тогда я позволяю прийти слезам, они льются, пока в груди не исчезает тяжесть. Затем я вызываю крылья и аккуратно смываю с них копоть. Серая вода стекает к моим ступням. Я отмываю перья, и они становятся светлее, хотя все равно не такими белыми, как были когда-то. Я задаюсь вопросом, станут ли они снова яркими и красивыми. Когда горячая вода заканчивается, я заворачиваюсь в полотенце и долго расчесываю волосы. Я не могу смотреть на себя в зеркало. Я ложусь в постель. Я измотана, но не могу заснуть. Наконец, я сдаюсь и спускаюсь вниз. Я открываю холодильник и рассматриваю его внутренности, прежде чем решаю, что я не голодна. Я пытаюсь смотреть телевизор, но ничего не привлекает мое внимание, а свет от мерцающего экрана бросает тени на стену, которые пугают меня, даже несмотря на то, что я знаю, здесь никого нет. Думаю, меня пугает темнота.
Я иду к маминой комнате. Я думала, что она будет расспрашивать меня, когда я отвезу Такера, но она была уже в постели и опять спала. Я просто смотрю, как она спит, мне хочется быть ближе к ней, но не хочется ее беспокоить. На нее падает полоска света от открытой двери. Она кажется такой хрупкой, такой маленькой, свернувшись на боку посреди кровати и закинув одну руку за голову. Я приближаюсь к кровати и касаюсь ее плеча, ее кожа холодная. Она хмурится.
— Уходи, — говорит она. Я огорченно отступаю от нее. Она злится из-за того, что сегодня произошло? Что я выбрала Такера?
— Пожалуйста, — говорит она. Я не могу понять, говорит ли она вслух или только в моей голове. Она разговаривает не со мной, доходит до меня. Ей снится сон. Когда я снова прикасаюсь к ней, мне передаются ее чувства: гнев, страх. Я вспоминаю, как она выглядела в воспоминаниях Черного Крыла, ее вид, который он хранил так долго: короткие темные волосы, яркая помада и дымящаяся сигарета, то, как она смотрела на него с легкой понимающей усмешкой. Тогда она еще не боялась, по крайней мере, не его. Вообще ничего. Для меня она незнакомка, более молодая версия моей мамы. Я гадаю, узнаю ли я ее когда-нибудь, сможет ли она теперь, когда с моим заданием покончено, раскрыть мне свои секреты.
Мама вздыхает. Я натягиваю плед, чтобы укрыть ее, убираю прядь волос с ее лица, а затем тихо выхожу из комнаты. Я иду на кухню, но все еще могу чувствовать ее сон, словно я настроилась на его волну. Это что-то новое, думаю я, способность чувствовать то, что чувствуют другие, как я чувствовала Такера, когда он целовал меня, как я чувствовала Черное Крыло, когда прикоснулась к нему. Я прикоснулась к маме своим сознанием и теперь могу найти ее, почувствовать ее. Это поражает и пугает одновременно.
Я поднимаюсь к комнате Джеффри и чувствую его. Он спит и в его сне тоже страх и что-то похожее на стыд. Тревога. Я начинаю волноваться за него. Я не знаю, где он был во время пожара, что он такого сделал, что теперь не дает ему покоя.
Я иду к раковине за стаканом воды и медленно выпиваю его. Еще пахнет дымом, запах пожара все еще держится в воздухе. Это наталкивает меня на мысль о Кристиане. Три мили на восток, говорил он. Три мили — это не так уж и далеко. Я представляю себя парящей над землей, как будто я пролетаю над корнями, деревьями и травой, протягивая линию между мной и домом Кристиана, как веревку между двух консервных банок, мой собственный импровизированный телефон. Я хочу знать, что он чувствует. И у меня получается. Я нахожу его. Каким-то образом я знаю, что это именно он, а не кто-то другой. Он не спит. Он тоже думает обо мне. Думает о том моменте, когда он стирал пепел с моей щеки, ощущение моей кожи под его пальцами, то, как я смотрела на него. Он растерян, измучен и удручен. Он не знает, что еще от него ожидают. Я понимаю это. Мы ни о чем этом не просили; мы родились с этим. А теперь мы должны слепо служить, следовать правилам, которые не понимаем, позволить чему-то большему руководить нашей жизнью и указывать нам, кого любить и о чем мечтать.
В конце, когда мы с Кристианом летели вместе, под нами не было огня. Не было пламени, преследовавшего нас, мы не спасали друг друга. Мы не любили друг друга. Вместо этого, мы изменились. Мы поняли, что были частичками чего-то большего. Я не знаю, потеряла ли я милость, или для меня есть какой-нибудь небесный план Б. Может, это и не важно.
Ознакомительная версия.
