напевал себе под нос задорный мотивчик. Он был все так же весел и добродушен, ибо таков он был. Но его черные волосы приобрели теперь оттенок серебра. Многое пришлось ему пережить за свой век, и старость прибирала свое.
Однако вопреки тяжелой судьбе, выпадающей на долю всех бродячих артистов, Вирил Уом не терял неизменной жизнерадостности. Напротив, он свято верил в то, что все происходящее, будь то трудности или препятствия, оказывается в итоге лишь на благо.
Вот и семья его снова выросла. Теперь Вирил раздумывал над новой программой выступлений, ведь отныне они были уже не просто музыкантами и танцорами.
Моросил дождик, позвякивали бубенцы. Из печной трубы белой струйкой поднимался дымок. Внутри повозки было тепло, уютно и пахло горячей стряпней. Бонита Уом подала знак, и Филе с Поле принялись стучать ложками со всей присущей им музыкальностью. Заслышав это, Вирил направил лошадок к обочине и натянул поводья.
В тот же миг из повозки со звонким лаем выпрыгнули собаки и унеслись обнюхивать и помечать ближайшие окрестности, оповещая всякого зверя о том, что в ближайшее время только их стая будет здесь хозяйничать. А их стая, то есть семья, была теперь большой и дружной и имела привычку трапезничать в общем кругу.
Пока Филе и Поле ставили навес от дождя и устраивали стол, к обочине подкатила вторая телега. Возница – неприятного вида, но такой же веселый, как и каждый в семействе Уомов, – горбун и силач Фро соскочил с облучка и помог спуститься на дорогу своим маленьким друзьям – лилипутам Аннэ и Оннеу. Затем он подал руку бородатой женщине Карэ и с особой заботой – прекрасной танцовщице Орфе.
Хотя девушка и ответила взаимностью на теплые чувства своего спасителя, Фро до сих пор никак не мог поверить в свое счастье, и каждый раз, когда их руки соприкасались, сердце его замирало от нежности. И помощь, и руки Фро теперь были нужны Орфе как никому больше. И как никто больше она, потерявшая у стен монастыря Нороэш и слух, и зрение, могла оценить красоту и дивное звучание его души.
Фро Уом усадил Орфу Уом под широким навесом, укрыв ее плечи шерстяным пледом. Аннэ и Оннеу Уомы принялись помогать Боните Уом накрывать на стол. Карэ Уом тем временем насыпала в торбы лошадям ячменя. А Филе и Поле Уомы разожгли костер.
Вирил Уом, восседая во главе стола и попыхивая ароматной трубкой, все никак не мог налюбоваться на свое ладное семейство. Да и пусть все они были немного странными, что же с того? Пусть люди платят им за зрелище, за искусство или за уродство, но главное – что сами артисты ценят и уважают друг друга.
И уж такие они – Уомы.
Широкое серое небо простиралось от края и до края. Тусклый свет, рассеянно пробивавшийся сквозь почти непроницаемую плоть облаков, лишил надземный мир всяких теней. А густые молочные туманы будто смешали дороги, поля и леса с небесами.
Как во сне шла она сквозь туман и изморось, почти не ощущая веса поклажи за спиной, почти не ощущая веса и собственного тела. Не было слышно ни птичьих голосов, ни шороха насекомых. Природа, давно не знавшая холодов, будто уснула глубоким сном. Мир окутали туманы и тишина. Тихо и пустынно было и на душе у путницы.
Сквозь поля и долы, леса и равнины шел ее путь, ведущий к северным горам Аркха, прочь из королевства Энсолорадо и промерзшей Страны вечного лета. Шел ее путь в стороне от больших трактов, городов и деревень, в стороне от мира людей и нелюдей. И даже животные не встречались ей на этом пути.
Одетая в длинное зеленое платье и стеганую куртку с высоким воротником и глубоким капюшоном, с котомкой за спиной, путница шла и не ощущала ни холода, ни усталости, ни голода, ни жажды, останавливаясь лишь изредка и по привычке, чтобы выпить воды и дать отдых ногам.
Дни и ночи напролет шла путница сквозь зимний снег и осенние дожди, любуясь серым небом и слушая тишину снаружи и внутри. Не ощущала она ни печали, ни радости. Но потом вдруг перестала она ощущать и землю под собой. Спину ее пронзила острая боль, а ноги перестали слушаться и онемели.
Кое-как перебирая руками, девушка отползла с дороги, да так и осталась лежать среди трав, покрытых росой. Она смотрела в серое небо, и горькие слезы катились у нее из глаз. Девушка вспоминала всех, кого она любила и кого потеряла. А вокруг нее водили хороводы молодые березки и тонконогие грибы в красных шляпах.
Эпилог II. Не в этом мире
Василису обступали серые стены комнаты. Единственное окно скрывало город, но отражало внутреннее помещение. Странное пространство: одно в другом. Реальность и ее копия вызывали смутную навязчивую тревогу.
Королева знала, что ради свободы дочерей она жертвует своей свободой – по крайней мере, на срок жизни человеческого существа. Но она не осознавала до конца, в какой душной пустыне окажется ее душа. Даже на нижних пластах, где обитали демоны, было небо…
«Здесь нет неба… Здесь нет солнца…» – вспомнила Василиса записи исследователей.
Как можно сохранить целостность разума и чувствительность души в этом умирающем мире? Серые стены, безликие улицы и здания, зеркальные окна и ограниченное куполом небо – замкнутое пространство, в котором почти остановилось течение витали. Мир, в котором мертвая вода преобладает над живой.
Бывшая королева, а ныне ученица клиники-интерната внимательно рассмотрела свое отражение в окне-зеркале. Перед ней застыла худенькая девочка лет четырнадцати: светло-русые волосы, бледное лицо, серо-зеленые глаза.
Осталось в облике нечто удивительно знакомое, будто прежняя Василиса приходилась сестрой королеве. Но в то же время появилось и чужое, к чему трудно было привыкнуть: немощное и старческое, несмотря на юный возраст.
Как странно было оказаться в новом теле. Однако может ли удивляться та, чья душа преодолела путь вопреки течению самого Времени? И назад дороги не было.
Глаза Василисы заблестели от слез. Одна надежда еще грела – только бы души дочерей привели Дженну в свой мир, указали ей путь. Но и этот свет постепенно угасал…
Василиса поглядела на предметы, которые держала в руке. Она нашла карандаш с радужным ластиком на конце и блокнот Дженны: заметки, выведенные аккуратным детским почерком, и обрывки каких-то сказок. Одна из историй была почти дописана.
«Воин в белом плаще устало упал на колени. Верный меч не подвел его в бою, и прочные
