Бедолага управляющий горевал по погибшему хозяину и прервавшемуся роду Мезонтен самоотверженно, отчаянно и всеобъемлюще. Он признал Макилана и меня как новых полноценных хозяев, уезжать на заслуженный отдых с приличным содержанием не захотел — и я малодушно порадовалась, что старый слуга не знал про наш с Алом брак. Вряд ли его доброжелательность была бы столь искренней в этом случае. Мак нанял новых молодых слуг, изрядно разгрузив старика, а я нередко заходила к нему поболтать и отвлечь, если не утешить — слёзы то и дело начинали катиться из его мутноватых опухших глаз. Что ж, иногда лучше так, чем хранить эту боль в самой глубине души — плакать, сожалеть, вспоминать, горевать. И жить дальше, так или иначе, радуясь хотя бы тому, что восстановлено доброе имя молодого хозяина — "а я всегда знал, не мог мой господин учудить этакую смуту, не мог!".
Но сегодня я пришла не для того, чтобы послушать рассказы верного управляющего о прошлом и скрасить вечер, пока Макилан занимался обустройством дома и решением различных вопросов с венценосным преемником Митаса, в частности, об освобождении места королевского мага и о своей будущей занятости в качестве ректора Новой Академии Магии. Сегодня я наконец-то решилась заговорить с Акром о другом:
— Скажи, пожалуйста, Алариус ничего мне не оставлял?
— Что вы имеете в виду, леди Ликория?
— Что угодно. Коробку, книгу, шкатулку… Вспомните, прошу тебя, это очень важно.
— Да нет, леди… ничего такого. Я бы запомнил, не настолько я уж дряхлая развалина. Голова ещё варит.
— Может быть, просто напутствие? Послание на словах? Пожалуйста, вспомни, что он говорил перед последним отъездом.
Акр, моргая, уставился на меня.
— Да болтал всякое-разное. За лошадями велел следить. Жалование выплатил. Указания давал к господину Сартвену обращаться, ежели что… Коробку мне отдал, с шахматами своими этими странными. Виданное ли дело — на троих доску делить. Что-то в этом есть неправильное, как думаете, леди? Ну и сказал, что, может, сыграет ещё — с Вами да с господином Сартвеном.
— Где эти шахматы, Акр? Я бы хотела забрать их в память о… об Алариусе.
— Сейчас принесу, леди, у меня лежат, и коробка такая тяжелая, чисто сундук, впору драгоценные камни там хранить.
Когда старик, кряхтя, приволок коробку, я уже готова была начинать грызть себе ногти от волнения.
— Вот, держите, леди Кори. И знаете что?
— Что, Акр?
— Если господин кого и любил на этом свете, так это вас. Ну и господина Сартвена, друг его всё-таки. Вы уж… не забывайте его насовсем, ладно, особенно, когда меня не станет? Потому что одно дело, когда просто умер, все мы там будем. А вот если и вспомнить некому…
— Я не забуду, даю слово, — сказала я, глядя управляющему в лицо. — Я его тоже любила. Правда.
Акр медленно кивнул, неловко потоптался на месте и пошёл, не попрощавшись.
Коробку я донесла сама, отказавшись от помощи — воздух помог. Села в одной из комнат, выдохнула и стала доставать фигурки. Макилан тогда играл белыми — эти мимо. Мой набор был красным — вот с них и начнём. Я взяла королеву с маленькими крылышками за спиной, повертела в руках, надавила на дно — и оно вдавилось внутрь, крутанулось вокруг своей оси, а мне на руку выпал тоненький ромбик из чёрного оникса. Ключ замка Уиброн. Печаль.
Я доставала фигурки и собирала недостающие ключи, осторожно укладывая их в заранее прихваченную шкатулку, где уже покоились их собратья — бирюза и гранат. Только сейчас я вспомнила, что так и не спросила Мака о судьбе ключа из сердолика замка Альтастен. Остался ли он у Кристема после смерти его сестры? Или у лорда Мэграна?
Спустя примерно полчаса я закрыла шкатулку с двенадцатью медальонами. Четыре чёрных — агат, обсидиан, оникс и шпинель, три голубых — топаз, аквамарин и бирюза, два жёлтых — цитрин и янтарь, два красных — гранат и яшма. В чёрном короле находился сиреневый с красным отливом ромбик из аметиста — фамильный камень Мезонтенов.
Ничего не произошло от того, что медальоны были собраны вместе, ровным счётом ничего. Впрочем, одного-то как раз не хватало. Куда же их деть? А вдруг снова найдётся охотник за магическими артефактами мифической мощи, который решит перевернуть мир в угоду амбициям смертного демиурга? Может быть, стоит вернуть ключи в замки — пусть хранят?
Наверное, это самое правильное решение, несмотря на то, что с хранением до этого момента дело обстояло из рук вон плохо. Я взяла шкатулку в руки и отправилась в аметистовую гостиную — ждать Макилана. Правда, он, наверное, приедет только завтра…
Камин пылал, сумрак сгущался, свечи горели неровно, но умиротворяюще тихо. Тени чернели, шевелились, шептались в углах, но меня, как ни удивительно, они ничуть не пугали. Наоборот — в них чувствовалась защита.
— Спокойной ночи, — пожелала я, не зная точно, кому именно, и прикрыла глаза. Не хочу идти в спальню одна, без Макилана. Лучше посижу здесь.
Сон, который приснился мне, разморённой потрескивание пламени в камине и теплом, был… странный. В нём была Мари — а я ведь так и не узнала, что случилось с моей подругой из десятого замка. Её не оказалось среди ушедших, не было среди погибших — вероятно, девушка нашла способ покинуть замок ещё до осады. К сожалению, никто не мог рассказать мне о её дальнейшей судьбе.
Я рада была увидеть её хотя бы во сне. Обнять. Мари улыбалась мне, такая открытая и счастливая, что, кажется, даже немного светилась — и апельсиновые кудряшки сияли, словно живое пламя. Впрочем, во снах и не такое бывает.
Никогда ещё у меня не было таких причудливых снов. Мари рассказала мне о том, что она — вот ведь смех-то! — одна из тринадцати богов, забывших свои имена. Поругавшись с остальными богами, была отправлена в наш мир, где скиталась несколько лет, как и я, почти ничего о себе не помня, в поисках замка Альтастен — хранителя её ключа — пока не забрала артефакт из рук мёртвой наследницы, обретя память, имя, силу и возможность вернуться.
— Может быть, ты заберёшь и остальные? — великодушно предложила я во сне, протягивая Мари шкатулку с ключами — для сна та была удивительно тяжёлой. — По себе знаю, каково это жить без памяти и без имени. Впрочем, моё ты угадала.
— Всё-таки я немного богиня, — Мари засмеялась, бережно принимая ценный груз, а я улыбнулась в ответ. — Отдаёшь ключи?
— Отдаю, — кивнула я. — Тебе, кажется, стало лучше — пусть будет лучше и остальным.
— Хорошо, — чуть помедлив, кивнула Мари — нет, Саммари, прекрасная богиня страсти. — Сделаю.
Вероятно, в таких случаях полагается что-то попросить для себя в ответ. Но я не стала — во-первых, я считала, что была права — и этот подарок ничего мне не стоил. Во-вторых, страсти у нас с Макиланом хватает — эти десять лет, которые мы сторонились друг друга, не так уж и просто нагнать. А в-третьих, даже боги не возвращают мёртвых — такой уж непреложный закон.
Мари — мне было привычнее называть её так — чмокнула меня в макушку и прижала к себе. Пламя её волос колыхалось, будто живое.
— Всё у тебя будет хорошо, — шептала она, а я кружилась, будто на карусели, то ли просыпаясь, то ли, наоборот, погружаясь в глубокий сон. — Будет любовь. Сначала пылкая, страстная, а потом нежная и прочная, и всегда — только ваша, на двоих. Будут дети — двое, нет, трое — смешливые, проказливые, открывающие все замки и затворы, иногда крылатые — когда подрастут, светлоглазые. Будет долгая яркая жизнь. И красивые платья. И чистое небо для полёта. Право на ошибки есть у всех, даже у богов, Кори. Всё будет хорошо.
— Спокойной ночи, — шепнула я. Проснулась, когда догорел камин и погасли свечи: Макилан вернулся и осторожно поднимал меня на руки, чтобы унести в спальню — на диване в гостиной места двоим не хватит.
— Подожди, — попросила я, нашарила рукой шкатулку на столике у дивана — пустую, лёгкую. — Знаешь, что мне приснилось?
— Что?
— Что дети у нас будут крылатые. И немного вредные.
— Да и пускай, — Макилан фыркнул, потёрся щекой о моё плечо. — Это же хорошо — если крылатые, Кори.
