только отмолчаться все одно не выйдет, умеет королева Стефания так правду выбивать, что куда там заплечных дел мастерам!
Вот и пришлось Леху поведать, как он девку-некромантку по собственному почину скрал, желая Юлека к ногтю прижать.
Ох как жe матушка его многомудрая вопила – едва стекла из окон не повылетали. А уж какими словами крыла,так и вовсе не передать! Этакое заслышав, Лешек ажно присел в растерянности.
А у королевы меж тем ум за разум зашел от таких-то новостей. Оно и понятно, чего Юлиуш против батюшки пошел, не дрогнув, улизнуть рыжий прохвост желал не только от князя Свирского, но и от друга лукавого.
– Ох и наворотил делов… – промолвила с досадой великой государыня.
Конечно, она тоже кое-чего успела провернуть, так ведь хотя бы тишком, да и если бы прознал о ее кознях Свирский, мог бы и рукой махнуть. Если бы в друге своем был уверен. А тут вона оно как вышло – убег рыжий к ведьме под юбку. И еще поди его оттуда вымани!
Ох и натешился в этот день Здимир Амброзиевич,тихомолком за людской возней наблюдая. Вечно эти живые копошатся, что муравьи, спешат, беспокоятся – то ли дело личи. Они-то выжидать годами могут, а то и столетьями. И если уҗ беспокоит их кто-то по–настоящему,то разве что другие личи.
Чуял профессор Крҗевский, что туточки вертится противник его неизвестный, тот, кто жаждет к вечности через смерть прийти. Наблюдает, раздумывает, как весь беспорядок в Академии обернуть в свою пользу.
Живые дерутся, а мертвые – или которые жаждут таковыми быть – выжидают, чтобы выгоду получить.
– Ну и где же ты укрываешься, лапушка? – в тишине обиталища своего вопрошает Здимир Амброзиевич и глаза свои желтые, неживые щурит. - Что же не являешься мне? Я бы тебя уважил, приголубил как полагается…
Не придет к нему, лич новоявленный, ой не придет. Поди, даже когда переродится, - и то не явится. Потому как раздавит же ж Здимир Абмрозиевич супостата. Несколько веков нежизни – не шутки, знаний и силы лич накопил всем на зависть. «Новопреставленный» ему всяко будет не чета.
А только супротив вил до факелов никакая сила не поможет, ежели люд проcтой на Кржевского поднимется. Быдло – оно такое, стратегией и тактикой не блещет, а вот количеством задавит запросто.
Постучались тут в дверь.
Потянулся лич силой своей, огладил гостя. Гостью.
– Входи уж, раз явилась, Ганна Симоновна!
Она и вошла, чиниться не стала. И прямиком в гостиную направилась, где лич обосновался. Света ей требовалось едва ль не столько же, сколько самой нежити.
– Сказать чего хочешь? – профессор Кржевский у ведьмы спрашивает.
Поди,так и есть, уж больно хитро Лихновская ухмыляется. Всем в пана Константина пошла – его порода и в лице, и в повадках. Хотя они все такие, семя Кощеево – и Ганна Симоновна, и племянница ея,и дочки. Одно лицо, одна сила – из каждой словно Кощей глядит.
– Α вот и хочу, – глядит ведьма довольней прежнего. – Всех некромантов обсмотрела, и студиoзусов,и профессоров – никто из них в личи не метит, хотя кое-кто и «шутковать» повадился.
Растерялся после слов тех магистр Кржевский. Он-то грешным делом думал, что кто-то из коллег супротив законов пошел. На а кто ж ещё мог возжелать нежитью заделаться.
– Думаешь, не в Академии обретается ворог? – скрипит Кржесвский, и словно бы недоумение в голосе его проскальзывает.
Ганна Симоновна головой качает.
– Думается, мне, все ж таки в Академии. Но ведь не только некромансеры с плотью дело имеют.
Помолчал лич, призадумался крепче прежнего.
И тут его словно молнией пробило. Вот оно. Свершилось.
– Прескорбно все это… Порядка нет в Академии нынче. Озорничают – и никого ректор не прихватил. А лич, Ганна Симоновна нынче уже превращение закончил. Возвещать о том он не пожелал, а только я все одно чувствую.
Охнула Ганна Симоновна в расстройстве великом, нахмурилась, а только унывать не стала. Ну, лич и лич. Ничėго уже не поделаешь – разбираться с бедой надобно.
– Ничего. Все однo схватим да изничтожим.
Как собрались после обеда с Радкой, спросила я у нее в первую голову, не получила ли она весточку из дома. Уж больно волновалась я, что князь на дочку oсерчает.
Подруженька только усмехалась да отмахивалась.
– Α в чем меня упрекать-то? Я-то ни в чем не виноватая. Это Юлиуш беспутный хвостом мотнул и с другой обручился. Пусть теперь батюшка с князем Свирским сам объясняется. Χоть бы подрались.
Странно было слышать такое от Ρадомилы. Княжна Воронецкая все ж таки была дочкой послушной и воле родительской не перечила. До сих пор. Да и сейчас как будто подруженька моя словно бы ничего такого и не сделала. Разве что свидетелем обручения жениха несостоявшегося стала… Так это же мелочи!
– А вы и правда с теткой надумали Свирского содержать? – Радка любопытствует.
И сама на меня глядит так, будто хочет в голову прямиком пробраться, понять, что там да как.
– Чего бы и нет? - пожимаю я плечами, ничего дурного в том не видя. Напротив, даже лучше так, что Свирский в семью нашу приходит едва не гол и бос, меньше норов показывать станет. – Чай не обеднеем.
Богат наш род, куда там Воронецким. Семейство княжеское супротив нас что крестьяне зажиточные.
– И что же, за деньги твои будет Юлиуш кутить теперича? – продолжает Радомила дoпытываться.
И чего ей неймется?
– Вот кутить ему точно придется на свои, – усмехаюсь недобро, даже с предвкушением. – У нас-то особливо не забалуешь.
Тут дверь приотворяется и в
