Низко опустив подбородок, он смотрел на нее из-под бровей, его бледно-желтые глаза, устремленные в ее сторону, сияли.
Первая осознанная мысль — что он был хищником.
Вторая… она хочет, чтобы ее поймали.
— Элиза?
Когда Пэйтон позвал ее по имени и встал между ними, она встряхнулась.
— Что, прости?
Хмурое выражение кузена говорило, что он заметил ее реакцию и — неудивительно — не одобрил. С другой стороны, учитывая, как мужчина в углу смотрел на нее? Не захочешь подпускать женщину к такому парню, и не обязательно при этом быть родственником с инстинктами собственника.
— Присаживайся рядом с Пэрадайз, сюда, — сказал Пэйтон. — Давай поговорим.
Блин, здесь так жарко, — думала Элиза, расстегивая пальто.
— Элиза? Прием?
Встряхнувшись, она выдавила улыбку.
— Прости. Так, что там?
— Присаживайся, — пробормотал кузен, указывая на мягкую скамью, которую он подтащил.
— Да. Разумеется.
Пытаясь привести мысли в порядок, она села и посмотрела на Пэрадайз… улыбка девушки была открытой и такой же красивой, как и она сама. И это удивляло. Большая часть девушек с ее родословной были откровенными стервами.
— По дороге сюда Пэйтон описал ситуацию. — Пэрадайз села на ноги и уперлась рукой в стул. — Я никому не расскажу, обещаю. Но я понимаю тебя. Прекрасно понимаю.
Покачав головой, Элиза задумалась, чем готова поделиться, а что хотела бы оставить себе. Рассказывать о случившемся с Эллисон? Да ни за что.
— На самом деле, мой отец совсем неплохой.
— Боже, конечно нет. Просто он старой закалки и беспокоится за благополучие своей дочери в неспокойном мире. Это не вопрос добра и зла. Но это касается твоего права прожить свою жизнь, даже будучи женщиной, скованной рамками социальной роли.
Элиза шумно выдохнула.
— Как у тебя вышло поступить в учебную программу? Ну, я слышала, что они допускают женщин, но…
Элиза продолжила говорить, и у нее словно произошло раздвоение личности… одна ее половина вела беседу с Пэрадайз, в то время как другая была подле того мужчины, чувствовала его тело, присутствие, мощь.
Он влиял на нее иначе, чем Трой, подумала она. В человеческой библиотеке ей казалось, что она сидит перед огнем в топке, в такой момент думаешь «что ж, посижу здесь и погрею руки». Или «останусь здесь, наслаждаясь языками пламени». Или… «возьму книгу и почитаю немного».
Милый, безопасный, но вполне интересный парень.
Мужчина, сидевший в тени? Она будто промерзла до костей и умирала от голода, заблудившись во время декабрьской бури, семнадцать дней продиралась сквозь порывы ветра, была на грани истощения, легкие жгло от кислородного голодания, голова кружилась, все тело сводило от боли… и внезапно, вдалеке, она увидела на горизонте, как молния, ударяя в лес, зажигает пожар на несколько акров, пламя поедает ландшафт, ошеломляя, вводя в смертельный ужас…
И, тем не менее, являясь единственным источником тепла, способным согреть ее измученное, полуживое, промерзшее тело.
О, и, конечно, добавьте к этому стол с ее любимой едой, прямо перед огнищем.
Например, четыреста фунтов шоколада «Линдт».
И пасту. И шампанское.
Да, такой мужчина не был приятный парнем. Он даже не позволял сделать добровольный выбор, а всем своим видом принуждал пойти на зов его тела.
И к черту последствия.
— …поговорить с твоим отцом.
Треснув себя по шапке, Элиза снова обратила внимание на Пэрадайз.
— Что, прости?
— Твой отец, — сказала женщина. — Моему отцу нужно обязательно поговорить с ним.
— С кем? С моим отцом?
— Разве есть другой вариант попытаться переубедить его? Мой отец беспокоится обо мне, он — сторонник традиций, но, тем не менее, смог преодолеть закостенелое мышление. Если кто-то и может переубедить твоего отца, то только он.
— О, Боже… было бы замечательно. — К глазам подступили слезы. — Но зачем тебе…
Пэрадайз взяла ее за руку.
— Потому что я знаю, как это тяжело.
Неожиданное понимание поразило ее, Элиза была сражена проявленной добротой. Было очень сложно противостоять Глимере и тесным рамкам, в которых загоняли женщин, невозможно спорить со стандартами, на которые она не подписывалась, в которые не верила, и которые, тем не менее, руководили ее жизнью. И только сейчас Элиза осознала, что сложила оружие еще до начала боя, потому что не видела надежды изменить законную и социальную власть отца над ее жизнью, не считая побега.
— Но он собирается подвергнуть меня отстранению, — выдохнула Элиза. — Если он сделает это, то я пропала. Все кончится, не успев начаться.
— Когда он подает петицию?
— Думаю, прямо сейчас. Он отправился в дом для аудиенций… я только поэтому смогла вырваться сюда.
Достав телефон, Пэрадайз встала.
— Дай мне минуту.
Когда женщина ушла в поисках тихого места для разговора, Элиза вытерла глаза. Сделав глубокий вдох, она поерзала на стуле, посмотрев на…
Мужчина все еще смотрел на нее, его огромное тело откинулось на спинку кресла, ноги широко расставлены, в одной руке был стакан с напитком, другая поднята к подбородку, и пальцы касались губ.
Словно он мысленно целовал ее.
Все ее тело вспыхнуло от возбуждения, волна пронеслась по венам в ответ на его взгляд, эротичную позу, всепоглощающее желание, которое он посылал ей. И это было забавно. Каким бы прямым ни был его взгляд и насколько безошибочным ни было сексуальное напряжение? Он даже не шагнул в ее сторону, не пытался заговорить с ней.
Хотя она была уверена, он представлял, как занимается с ней любовью…
— Все получится, — сказал Пэйтон, опустившись на освободившееся место. — Все будет в порядке.
Пытаясь переключиться… с большим трудом… Элиза встретила взгляд кузена.
— Я… надеюсь на это. И спасибо за помощь. Я не знала, к кому еще могу обратиться.
— Я же говорил. В любое время, я рядом.
Пэйтон раскурил свою сигару, выпуская клубы серого дыма вверх. Когда он махнул рукой официантке, а потом описал круг по пустым стаканам на низком столике, у Элизы сложилось впечатление, что он здесь постоянный клиент. С другой стороны, может, он просто чувствовал себя комфортно и уверенно во внешнем мире.
К этому стоит стремиться.
Он бросил шутку мужчине, с которым Пэрадайз держалась за руки, и когда тот рассмеялся на ответ, Элиза не могла оторваться от лица своего кузена. Пэйтон был до невозможности красив, на такого парня всегда смотрят, все хотят с ним познакомиться… но он никогда не был счастлив… по крайней мере, Элиза не видела его счастливым. И сейчас — тем более. Скрывался за ухмылкой и сексуальностью, но она чувствовала, что мыслями Пэйтон был в другом месте.
Он страдал молча. Скорбел в одиночестве. И притворялся, что все хорошо.
Что связывало его с Эллисон? Почему из всех, кто мог сообщать семье о ее смерти, это был именно Пэйтон?
Это он нашел ее?
— Как ты? — спросила она тихо. — Ну, после Эллисон…
— Все отлично, шутишь, что ли? — Подавшись вперед, он сбросил пепел с толстого тлеющего конца сигары. — Волшебно просто.
Пэйтон улыбнулся ей, но глаза были пустыми, и внезапно ей снова захотелось расплакаться. Но если он был сильным, то сможет и она.
А потом вернулась Пэрадайз и села на колени курсанта, с которым раньше держалась за руки.
— Мой отец собирается поговорить с ним сейчас.
Элиза облегченно закрыла глаза.
— О, спасибо тебе, огромное спасибо… надеюсь, он сумеет помочь.
— Отец умеет успокаивать людей. — Пэрадайз с любовью посмотрела на своего мужчину и улыбнулась. — И как бы он ни любил традиции, он знает, что это далеко не самое главное.
***
Нет, — сказал Акс своему либидо. Нет, стопроцентное нет. Эту женщину ты не получишь.
Забудь. Брось. Уйди.
Ради всего святого, он словно говорил с непослушным псом.
Но, что за хрень такая? Она — не его типаж, и представляла собой все, что он презирал в Глимере. Во-первых, он не терпел блондинок. И да, конечно, на ней было мало макияжа, и одета она была не в утонченное элитное дерьмо по последнему «тренду»… что бы это слово ни значило. Но ее акцент? Да ладно, он был настолько аристократическим, на ее фоне Английская Королева звучала как алкоголичка из «Пляжа»[15].
А строение кости было еще хуже. Лицо настолько идеально слепленное, казалось, по нему Акс мог проследить ее родословную до сотворения мира. А эти глаза? Подобны сапфирам. Губы? Словно рубины. А кожа… жемчужная.
Она была гребаным собранием Красоты. Но, блин, было чертовски просто догадаться об особенностях ее быта: она наверняка жила в особняке в лучшей части города; ее спальня была смесью кукольного домика и Национальной галереи[16]; ее отец лез из кожи вон, чтобы выдать ее замуж за подходящего мужчину из Очень Достойной Семьи; и главная забота этой ночью — какой бриллиантовый гарнитур надеть на Последнюю Трапезу.
