— Ничего особенного, — Мелисси протянула перед собой сжатую в кулак изуродованную руку и медленно, по одному, разжала пальцы. — После встречи с вашим братом я смогла жить если и не так, как жила прежде, до встречи с Кровавым, но более-менее спокойно. Продав все свое имущество в городе, где жили мои родные, и где я совершила столько дурного, купила большой дом на одной из главных улиц Холлтбурга и переделала его в гостиницу. Не потому, что мне было не на что жить, а чтоб у меня появилось хоть какое-то занятие, от безделья мне становилось дурно.
— Но вы виделись с братом еще раз, ведь откуда-то он узнал ваш новый адрес? — граф чуть поджал уголки губ, думая, что будь он чуть-чуть понастойчивее, то вполне мог найти его, ведь в Холлтбург частенько приезжали дроттины из окрестных деревень, входящих в его графство.
Мелисси кивнула.
— Да, я еще раз встретила настоятеля, когда ездила на север за рыбой для своей кухни, тогда-то и рассказала ему, где осела. И поклялась, что за свое спасение буду должна ему всю свою жизнь и выплачу долг по первой его просьбе. Полгода назад ко мне пришла Амирель и отдала послание, которое вы прочли. Остальное вы знаете. — Она прямо посмотрела на него и спросила: — Вы меня осуждаете?
Граф помолчал, мерно кивая головой, то ли о чем-то сожалея, то ли запоминая сказанное. Молчание затягивалось, и Мелисси подумала, что напрасно так открылась, ведь нельзя забывать, что граф должен поддерживать порядок на своих землях. И что здесь он верховный судья, обязанный покарать ее по заслугам.
Но он встряхнулся, будто сбросил с себя тяжкий груз, и сказал:
— Нет, не осуждаю. Если б я встретил вас прежде, в разбойничьей шайке, да еще и подружкой ее предводителя, то, естественно, обязан был бы вас наказать, и наказать сурово. Но теперь, через столько лет, во время которых вы вели вполне достойную жизнь, не вижу в этом смысла.
Мелисси с облегчением откинулась на спинку скамейки.
— Спасибо! Я очень боялась, что вы скажете другое. Я виновна, я знаю. Надеюсь, что я все-таки смогу хоть немного исправить тот вред, что нанесла другим людям. — Она моляще приложила сжатые руки к своей груди: — Будьте бережнее с Амирель. Она совсем еще ребенок, наивный и восторженный. Ответственность, пришедшая к ней с королевской кровью, для нее слишком велика. Ей нужно повзрослеть, и, желательно, без потрясений.
Хоттл уважительно склонил голову.
— Это я уже и сам понял. Она сущее дитя, верящее в доброту людей, несмотря ни на что. Я сделаю все возможное, клянусь вам. Думаю, ее ждет великая судьба. Но для этого ей нужно вырасти, вы правы. И напоследок, — почему вы не попросили Амирель вылечить вашу руку? Или она пыталась, но у нее не получилось?
Мелисси отрицательно затрясла больной ладонью.
— Я не просила ее об этом. Не хочу залечивать руку. Знаете, когда шрам зверски ноет в непогоду, это хорошее напоминание о сделанных в прошлом глупостях и повод задуматься о будущем.
Не возражая и не соглашаясь, граф поднялся, давая понять, что разговор окончен. Чопорно попрощался с гостьей, проводил ее до возка, распутал привязанные к кусту вожжи, учтиво подал их ей, проследил, насколько хорошо она правит, и вернулся обратно.
Вытирая кулачками непрерывно льющиеся по щекам слезы, Амирель скорбно вздыхала. Как тяжело расставаться со ставшими ей родными людьми, и как часто в последнее время ей приходится это делать. Судьба ли это, или невезение, вызванное ненужной ей королевской кровью? Она не знала.
Солнце уже поднялось над горизонтом, окрасив его в розоватый цвет, когда в сторожку осторожно постучал граф Холлт. Едва она открыла дверь, предупредил, не заходя внутрь:
— Мы выезжаем. За вами сейчас зайдет мой личный камердинер. Он верный человек, но лицо свое вы ему на всякий случай не показывайте. Пусть думает, что хочет. Не узнает, кто вы, так и не проговорится. Вы с ним поедете в закрытой карете. По приезде в мой родовой замок он устроит вас в домике младшего садовника, тот как раз сейчас пустует. Дом стоит на самом краю парка, от замка до него далеко, зато там никто не бывает. Он небольшой, даже маленький, но все нужное для жизни там есть. Надеюсь, вам в нем будет удобно. Пока поживете в нем, потом что-нибудь придумаем.
Он вышел. Амирель вернулась к давно набившей оскомину мысли: и что тут можно придумать? Людям ей все равно показываться нельзя.
Едва граф ушел, снова раздался стук, на этот раз громкий и требовательный. Выглянув в окошко, Амирель увидела стоящего на крылечке немолодого сухопарого человека в графской ливрее. Едва она в своей темно-синей накидке с надвинутым до носа капюшоном появилась на пороге сторожки, на лице камердинера промелькнула брезгливая гримаса, тут же сменившаяся нарочитым безразличием.
Старый слуга был уверен, что граф дорожит графиней и изменять ей не станет. Но, похоже, отсутствие наследника сделало свое черное дело, и господин все же завел себе полюбовницу.
Камердинер не осуждал графа. Возможно, тот и не разлюбил жену, но решил-таки подстраховаться. Если появится бастард, это уже будет хорошо. Тогда мэнор не отойдет ни дальним родственникам, ни короне. И о графине, да и дочерях, если те вдруг по какой-то причине не выйдут замуж, будет кому позаботиться. Все-таки главой рода станет их брат, пусть и единокровный.
А если графиня сподобится-таки подарить мужу наследника, то бастард получит небольшую часть отступных, и всё на этом.
Но на эти крамольные мысли старый слуга не намекнул ни словом, ни взглядом. Прекрасно знал, что граф, несмотря на всю свою доброжелательность, не прощает ни предательства, ни бездумных ошибок.
Вынес за закутанной с ног до головы девицей ее весьма увесистый баул, привязал на запятки данной ему дорожной кареты, устроил графскую подругу на мягкие подушки внутри, сам запрыгнул на высокие козлы к кучеру.
Кучер, в такой же ливрее, что и камердинер, дернул вожжи, понуждая четверку вороных с ходу перейти на крупную рысь. Покосился на своего спутника в ожидании пояснений, кого это они везут с такой помпой, но тот упорно молчал.
— Это кто там? — не выдержал кучер, проехав полдороги.
Закутанную с ног до головы фигуру он разглядел, но кто это был, не понял. Любопытство грызло, не давая покоя, вот он и не выдержал, хотя знал, что спрашивать о таком не полагается.
Камердинер сердито на него посмотрел. Ему и без того не нравилось поручение графа, да еще этот олух лезет с дурацкими вопросами.
— Тебе какое дело? Велено везти, вот и вези.
Кучер сразу сделал резонный вывод — там едет чья-то полюбовница. А поскольку она может быть только у графа или его секретаря, из слуг никто своих подружек, да еще в графской карете, возить не посмеет, то нужно держать ушки востро.
Ладно, если это секретарь балуется, ему можно, он не женат, а вот если полюбовницу завел граф, то худо дело. Графиня нравится всем, она и домовитая, и заботливая, и хозяйка отменная, и к слугам снисходительная. А что одних дочек рожает, то это во всякой семье случиться может. Она и сама, бедолага, как переживает-то!
Подъехав к длинному ряду одинаковых домиков для слуг, высадил и камердинера, и неизвестную девицу. Увел карету на конюшню, выпряг коней и замаялся от вынужденного молчания. Знал, что сплетни распускать нельзя, выгонят вмиг, не посмотрят на долгую беспорочную службу, но как тут утерпишь? Но решил держаться до последнего, в надежде что первый прознает про девицу кто-то другой, начнет разговор, а вот уже тогда и он вымолвит свое весомое словцо.
Камердинер первым делом завел свою спутницу в принадлежавший ему дом. Выйдя наружу, проверил, нет ли кого поблизости. Убедился, что вокруг пусто и графскую полюбовницу никто не увидит, велел ей дожидаться его здесь, никуда не высовываясь.
Забежал в замок с черного хода, попросил у престарелой, плохо слышавшей ключницы ключ от домика младшего садовника. Та, даже не поняв, что у нее просят, протянула ему всю связку. Выбрав тот, на котором было написано «младший садовник», он снял его с веревки и вернулся к поджидающей его девице. Повесил баул на спину и, согнувшись под его тяжестью, повел Амирель к ее новому жилью.
