Здесь не было ни одного костра. Да и вообще, этот сад не был приспособлен для гуляний: здесь было сыро, повсюду поблескивали поверхности небольших заросших ряской прудов. Рельеф был очень неровным, словно несколько лет назад тут дрались два-три дракона, вспарывая когтями землю. Тропинки едва угадывались, а черные силуэты деревьев казались затаившимися чудовищами. Я прошел по деревянному мостику, дугой выгнувшемуся над очередным прудом с громко квакающими лягушками. Остановился на середине, облокотился о перила и принялся тихо напевать старинную мелодию, которую когда-то в детстве пела мне няня. Слова я забыл, но там было что-то про спящего дракона и одинокую звезду — подходящий сюжет для такой романтической ночи. Я все гонял на языке обрывки слов, пытался вспомнить. Какие-то фразы всплывали в памяти, какие-то я пытался сочинить на ходу, в трудных местах вставляя «ла-ла», так что выходило у меня не слишком складно.
— Спит дракон. Звезда горит. Только он все время спит. И не знает тот дракон, что в звезду свою влюблен, — наконец, допел я, вспомнив-таки пару последних строчек.
— И что, он так и не узнал, что звезда его ждет? — раздался рядом со мной звонкий голос. От неожиданности я даже негромко вскрикнул и шарахнулся. Девушка — совсем молоденькая, лет двадцати — смутилась.
— Простите, не хотела вас напугать, — сказала она, кутаясь в пушистый воротник.
— Да ничего, я просто задумался, — ответил я и сделал медленный вдох и выдох, успокаивая дыхание и останавливая бешеную пляску сердца: уж больно незаметно ко мне подкрались.
— Бывает, — кивнула девушка, заглядывая за перила, чтобы увидеть отражающуюся в воде луну. Мостик подозрительно скрипнул, но разваливаться, вроде бы, не спешил.
— А вам почему не спится? — спросил я, возвращая обращение на вы, от которого успел отвыкнуть.
— Я всегда гуляю в это время, — она пожала плечами. — Днем слишком жарко. Ночью хорошо.
Я окинул взглядом ее платье, расшитое мехами так, словно на дворе зима. Ну да, в таком платье летним днем однозначно некомфортно. На ней были красивые украшения, поблескивавшие в лунном свете. Волосы были забраны на затылке и обвязаны лентой. Что-то меня в ней смущало, но я не сразу понял, что именно.
— Вы говорите о себе так, словно сейчас день, а не ночь, — наконец, сообразил я.
— Мое тело молчит, — ответила она. — Но разум полон мыслей, и потому я даю ему голос и ночью. Когда мое тело захочет что-нибудь сказать, я ему уступлю. Но оно пока не хочет.
Все-таки эти варвары довольно странно порой выражаются. Я задумался, пытаясь осмыслить ее заявление. Так она девица, что ли? Тогда ясно, почему она гуляет по ночам: наверняка ей жутко интересно, что делается в соседнем саду, и страшно при этом. Помочь ей, что ли?
— Как же оно захочет то, чего никогда не пробовало? — промурлыкал я, подходя ближе. — Чтобы что-то захотеть, нужно это увидеть, потрогать, почувствовать.
Девушка с интересом, но без особого страха оглядела меня с головы до ног. Все-таки местные женщины — это нечто. Никакого стеснения, никаких глупых ужимок. Вон как она меня разглядывает: каждую черточку, каждую волосинку. Оценивает.
Поначалу меня раздражало такое отношение. Но девушки неуклонно находили меня привлекательным, и постепенно я привык. Вот и сейчас, дав ей время на разглядывание, я аккуратно коснулся ее руки, лежащей на перилах. Свою жажду женщины я уже утолил, и сейчас мне было просто приятно играть с ней. Ее ладошка была нежной, очень ухоженной. Такие здесь редко попадаются. Я взял ее и осторожно коснулся губами запястья.
Асдар, может, зря я собрался уезжать, а? В тебе, оказывается, скрыты и другие наслаждения. Три недели я безостановочно пробовал разнообразных женщин. Но еще ни разу вот так не замирал, очарованный этим садом, этой дивной ночью и этой невинной красавицей. Свободной рукой она потянулась к моему лицу. Я приблизился к ней и сам потерся щекой о ее пальцы. Потом осторожно укусил их. Она вздрогнула. Под моими пальцами, по-прежнему сжимавшими ее запястье, чувствовалась быстро пульсирующая венка. Э-э, девочка. Да я тебе, похоже, очень и очень нравлюсь.
Я снова склонился к ее запястью. Вдохнул едва уловимый аромат духов и стал скользить губами вверх по руке. Моего лба коснулся пушистый мех. От этого прикосновения по телу побежали мурашки. Я вздрогнул от неожиданного удовольствия.
— Мое имя Лан, — едва слышно прошептала она, когда я коснулся горячими губами ее лба.
— А меня зови Эстре, — сказал я. Смешная. Какое мне дело до ее имени? Сколько их уже было, этих имен? Сотни, если не тысячи. А я помню от силы десяток. Но тебя я, пожалуй, запомню. Как странный сувенир, подаренный мне Асдаром в последнюю ночь.
Я осторожно притянул девушку за талию и скользнул в складку платья, ощутив под пальцами горячие бедра.
— Лан хочет тебя, Эстре, — прошептала она. Я улыбнулся, нежно прижимая ее к своей груди и вдыхая запах ее волос. Обожаю женщин Асдара и их искренность. Действительно: какой смысл скрывать мимолетно посетившее нас желание, если мы, возможно, больше никогда не встретимся? Куда правильнее сказать все сразу, пока мы оба здесь, и насладиться друг другом.
— Идем, — сказала она, увлекая меня за собой.
— Куда? — удивился я. Но Лан не ответила. Мы прошли по извилистой тропинке, выбрались из сада и оказались в чьих-то покоях — женских, судя по интерьеру.
— Это твоя комната? — спросил я. Лан кивнула, робко глянула на меня и потянула к кровати — большой, под белым кружевным балдахином: как над колыбелью младенца, только раз в десять больше. Скинув туфли — надо же, она не босая — девушка забралась в самую середину и замерла там. В высоких канделябрах горели десятки уже порядком оплывших свечей, и в комнате было довольно светло. Я ждал, что она попросит приглушить свет, но Лан молчала. Тогда я тоже откинул белое кружево балдахина и сел рядом с ней.
Лан снова оглядела меня: теперь уже более внимательно. Подняла руку и кончиком пальца обрисовала черты моего лица. Я закрыл глаза, наслаждаясь этой невинной лаской.
— Эстре, так ты и есть тот чужеземец, о котором говорила мама? — спросила она.
— Ну да, — я улыбнулся и посмотрел на нее, демонстрируя свои светлые глаза, каких нет у местных мужчин. Я всегда подозревал, что именно это сочетание светлых глаз и темных волос, редкое даже для Крагии, привлекает дам.
— Ты красивый, — удовлетворенно сказала она. — Я давно такого искала.
Все интереснее и интереснее. А наша девица, оказывается, еще и привередливая: красавчика себе искала для первого раза. Ну что ж, примем как комплимент. Хоть это и прозвучало немного странно.
Я тоже рассмотрел ее повнимательнее и был приятно удивлен: тело девушки оказалось на удивление ухоженным. Холеными у нее были не только пальчики, но и вообще вся кожа, явно натертая каким-то дорогим маслом, запах которого и сейчас услаждал мой нос, отвыкший от благ цивилизации. Волосы она распустила, и теперь они ниспадали на плечи волной тяжелых блестящих кудряшек. Черные брови мягко поблескивали, а из-под пушистых ресниц на меня глядели большие раскосые глаза. Она была не просто красавицей, она была красавицей с какой-то неуловимой изюминкой. Я смотрел и смотрел, и все никак не мог понять, что же в ней такого особенного: может, эта родинка под глазом? Или этот едва заметный шрам, белым штрихом рассекающий бровь? Или слишком пухлая нижняя губа, которую так и хочется лизнуть? А может быть, забавный изгиб крыльев носа или малость несимметричная улыбка? Или эти забавные зубки, выросшие чуть косо: ровно настолько, чтобы это вызывало умиление, а не отвращение? Где ты пряталась все это время, красавица моя? Дом, конечно, большой, но за эти ночи я его, кажется, весь облазил, а тебя встретил лишь перед отъездом. Даже немного обидно. Впрочем, нет, все правильно. Ведь самое вкусное должно оставаться напоследок, чтобы оставить долгое, приятное послевкусие.
Лан тем временем тряхнула головой, отодвинула в сторону юбку и, по обычаю своей родины, забралась на меня сверху, неровно дыша и явно нервничая. Движения ее были мягкими, но неуверенными. Она напоминала котенка, лишь недавно открывшего глазки и боязливо высунувшего нос из укрытия.
