— Возвращаемся, — бросаю я и на прощанье одаряю коменданта и второго офицера улыбкой, лёгкой, ни к чему не обязывающей. У меня неплохо получается быть принцессой, а?
В тряской карете одно развлечение — таращиться на город, проплывающий за стеклом, потому что болтать с фрейлиной я по-прежнему опасаюсь. Она послушно изображает тихоню, но краем глаза я замечаю, как она поглядывает на меня из-под ресниц, когда думает, что я не вижу. Что она уже подметила, а что подметит? Подавив вздох, я машинально провожу по накидке. Ящер вздрагивает.
Пломбиру крем-брюле хочется…
Через час или около того карета, наконец, вползает на территорию дворца. Последние метры самые раздражающие, и я коплю злость, стараюсь не расплескать раньше времени. Не на фрейлину же срываться.
Гулкий холл встречает меня тишиной и портретами предков. Во дворце по-прежнему безлюдно. Точно также, как утром, на втором гвардейцы несут караул, но сейчас они охраняют не тот коридор, который ведёт к Лазурной столовой, а другой, в котором я ещё не бывала. Естественно, я сворачиваю именно в него и стараюсь не думать о том, как я буду выглядеть в глазах фрейлины, если заблужусь. Она так и следует за мной по пятам.
Очередные двери подпирают караульные, и я почти не сомневаюсь, что нашла императора.
Я приближаюсь. Гвардейцы никак не реагируют, ни на меня, ни на фрейлину, беспрепятственно пропускают, и я попадаю в кабинет. Точнее, в приёмную, потому что за столом, для важности обложившись пачками документов, скучает огненно-рыжий секретарь неопределённого возраста. Моё появление становится для него сюрпризом, вероятно, неприятным:
— Ваше высочество принцесса Крессида, его величество занят, — поспешно объясняет секретарь, однако грудью встать на моём пути не пытается. Может, на самом деле у него приказ пропускать меня в любое время дня и ночи?
Ха!
— Неужели?
— Его величество принимает герцога…
Готова поспорить на доспешный амулет, что упомянутый герцог — это пожаловал папочка обиженной мною императрицы. Я не дослушиваю и сама распахиваю дверь в кабинет.
Нет, я бы с удовольствием послушала, о чём они говорят, но из-за стены не долетает ни звука, защита от прослушки на высшем уровне.
— Ваше величество, я говорю из самых благих побуждений. Кто ещё осмелится высказать правду? Принцесса Крессида своими необдуманными действиями провоцирует ненависть к себе и всей императорской семье.
Однако…
Я вовремя.
Конечно, можно не вмешиваться, в романе эпизод не упоминался, настолько он незначительный.
Император первым замечает меня. Герцог, почуяв неладное, оборачивается.
А если я прямо сейчас прикажу ящеру стать большим и откусить герцогу голову? Наверное, кровожадное намерение отражается у меня в глазах, потому что смуглый герцог чуть ли не сереет.
— Герцог, — улыбаюсь я.
— Ваше высочество.
— Похоже, вы настолько умны, что тяжёлая голова стала доставлять вам серьёзные неприятности, герцог. Как оригинально вы решили избавиться от проблемной головы.
Жаль, по-настоящему прибить его нельзя.
Император хмурится. Герцог сжимает кулаки, но сдерживается, только цедит сквозь зубы:
— Ваше высочество, вы перешли все границы.
Так и есть.
— Границы? — недоумеваю я. — Герцог Майрай, я всего лишь пошутила. Почему вы принимаете мои слова за чистую монету? Может быть, вы переутомились? Я с искренней заботой о вас настоятельно рекомендую отдохнуть.
Герцог один из заговорщиков, не исключено, что первый из них. Захват власти он готовил с того далёкого дня, когда решил выдать дочь за императора. Буду я с герцогом вежлива или нет, расклад не поменяется. В романе его персонаж вызывал у меня глубокое отвращения и сейчас, когда я вижу его вживую, мне действительно хочется прихлопнуть герцога, как клопа. Уже за одно то, что он не гнушается тащить в свою постель силой.
— С вашего позволения, ваше величество, ваше высочество, — герцог отрывисто кланяется и выскакивает из кабинета, не скрывая бурлящей ярости.
Я ухмыляюсь ему в спину и плотно закрываю дверь.
— Кресси? Зачем ты так? — мягкий тон императора меня не обманывает, император крайне недоволен моим поведением, и я не могу с ним не согласиться. Слова, которые я себе позволила, недопустимы.
Зато я добилась цели — спровоцировала герцога убраться с глаз долой. Вины я за собой не чувствую.
Молча откинув полу накидки, я отцепляю пискнувшего ящера и, не заморачиваясь, сажаю на столешницу. Трудно сказать, кто больше удивляется знакомству, ящер или император. Я в основном слежу за реакцией его величества. Понял дорогой папочка, что перед ним оборотень или нет? Не похоже… Зато ящер монарха признал и не придумал ничего лучше, как попытаться смыться.
Побег я пресекаю жёстко — придерживаю за основание хвоста.
Убедившись, что ящер намёк понял и удирать передумал, я занимаю кресло, в котором минуту назад сидел герцог. Император прищуривается, я снова чувствую повеявшимот него недовольство, но как ни в чём не бывало я достаю тубус, свинчиваю крышку.
— Папа, взгляни, пожалуйста, — я протягиваю приказ Безликоого о переводе заключённого на нижний уровень Тан-Дана . — Ты что-нибудь знаешь об этом?
— Я тебя не узнаю, Кресси.
Угу…
— Совсем ничего?
Император вздыхает:
— Феликс Дебор на протяжение трёх лет вывозил энергетические камни, что является государственной изменой. Он был задержан пограничниками на таможне, сразу же признал вину. Почему ты спрашиваешь, Кресси? Всё это есть в твоих бумагах. Лучше расскажи, как ты в это дело вообще влезла и откуда ты взяла эту странную ящерицу? Ты уверена, что оно не ядовито?
— Папа, тебе не кажется подозрительным, что Феликс был отправлен в Тан-Дан? Он же не наши фамильные драгоценности вывозил, а всего лишь камни. Самая обычная контрабанда.
— Я бы не назвал контрабанду обычной, но я тебя понял, Кресси.
— Сомнений не вызывает только последний эпизод, когда Феликса арестовали. По остальным эпизодам исчерпывающих доказательств нет, обвинение строится исключительно на признании, которое Феликс дал. Весьма примечательно, что признание выглядит сухим отчётом, зазубренным наизусть, в протоколе ни одной “живой” подробности.
— Ты хочешь сказать, что Феликс прикрывает подельников?
— Нет, пап. Я хочу сказать, что один из Безликих предатель, и что у нас заговор. В Тан-Дан Феликса заключили по единственной причине — защитить как ценного свидетеля и продолжить расследование, но тихо.
— Кресси, ты имеешь в виду…, — у императора расширяются зрачки.
— Обернись, — приказываю я.
Ящера, как и в тюрьме выгибает. Мгновение, и на столе, поджав к животу колени, лежит Феликс.
Голоногий, голопопый, явно паникующий. Когда я забирала его, я не придала значения теме одежды, меня занимала загадка, выйду ли я из Тан-Дана живой.
Сейчас припоминаю, что и рубашка, и штаны остались на полу в нише. Честное слово, я не нарочно. И нет, мне не стыдно, мне весело. Я задерживаю взгляд на плавном изгибе спины и дорожке чешуек вдоль позвоночника. Проступают острые лопатки, под кожей играют мышцы. Извернувшись как червяк, Феликс сползает на пол и замирает, встав на одно колено — бедром прикрывает самое ценное.
Хмыкнув, я снимаю накидку и набрасываю ему на плечи.
— Кресси, — устало вздыхает император, похоже, напрочь деморализованный стрептизом на своём столе.
Какой бы избалованной принцесса ни была, до сих пор голых парней она отцу в кабинет не таскала.
— Феликс Дебор потомок обедневшего рода Шесс. Дела шли настолько скверно, что последние три-четыре поколения отказались от использования родовой фамилии, чтобы своим жалким видом не позорить великих предков, однако от этого они не перестали быть Шесс. Безликий не стал устранять Феликса физически. Зачем? Достаточно перевести во мрак нижнего уровня, что соответствует условиям инициации, с той лишь разницей, что остановить процесс Феликс бы не смог, и вскоре мы бы получили зверя. Не человека, запертого в шкуру животного, а именно зверя, лишённого дара речи. Дать показания, собирая слова по буквам, он бы не смог.
