кое-что прояснить.
— Можно вопрос, Фортен?
— Я сейчас совсем отравлюсь, и табак не помогает, но, если так важно, спрашивай.
— Почему мать восточница многое объясняет, и что объясняет? Какая разница, какие во мне крови смешались?
Он засмеялся, превратившись из серьезного и статного переговорщика, просто в красивого, и полного шарма мужчину, которому веселость не просто шла, а убойно очаровывала. Я даже не могла понять собственных чувств: глаз не оторвать. Хотела стоять и любоваться вечно — как идеальным произведением гения природы. Фортен — мужественен. Не сурово, как Нольд, и даже не Ян, с его более мягкими чертами, а по-своему. Сравнивать с оружием, то северяне как мечи-двуручники, а этот будто тонкий лук. В нем все звенит изящной красотой, но крепости и угрозы — не меньше, чем в стали.
— Ты напомнила мне мать, южанка, она была чистокровной восточницей… В мастерской, тогда, ты готова была защитить друга-человека даже ценой расправы над собственным сородичем. Помнишь, как угрожала? Мать защищала меня всегда также сильно, и глаза у нее горели тем же огнем. Подкупила… Хочешь личной истории? Мой шаг доверия к тебе лично.
Я сказала так, как слетело с языка, хотя прежде не бросалась высокопарными фразами:
— Почту за честь.
— По голосу слышу, что искренне. У меня не простая семья, Ева. Мать выдали замуж насильно, и она родила мужу трех девочек, когда нужен был только мальчик. Некроманта, встретив, полюбила сердцем, изменяла тайно, рискуя буквально головой — за подобное на востоке могут казнить. Зачала и родила меня, а отцу… пришлось бежать на время. Но он возвращался, умудрился занять должность при семье, чтобы иметь хоть маленький, но доступ к общению, и воспитывать сына как положено — некромантом. Матери открылся тогда, когда мне уже было тринадцать. И та не испугалась… меня не испугалась, мало того, приняла не только суть природы, но и наклонности, которые я стал проявлять, интересуясь далеко не прекрасными девочками. А вот отец, выразил «фу» и был разочарован. Слишком консервативный, не переварил «извращенца», и отрекся. Бросил, уехав обратно на север. Мать укрывала все обо мне, только бы дать вырасти. В ее глазах я был таким как есть, не некромантским уродом и гадким мужеложцем, а любимым сыном. Она научила разумно прятаться от слепых, и не бояться быть собой перед зрячими. Ты — такая. И подобных в моей жизни так мало, что я разболтался как на исповеди…
Я вспомнила восточную притчу Троицы. Неужели с первого взгляда и слова, легко сразу понять — что открыться можно? Я кивнула согласно:
— Счастье быть собой ничем не заменишь… а маска, которая прирастает к лицу, оказывается очень отравляет жизнь. Спасибо, Фортен. За доверие.
— К тебе — да, но не забудь, к твоей команде у меня его пока нет. Вилли тоже наивный, как ребенок, вас обоих можно обмануть и купить на эмоциях. Хочу увидеть своими глазами с кем объединились. Обычные люди, тем более службисты — игра с огнем.
Фо подышал в сторону, и даже сплюнул накопившуюся горькую слюну за перила моста. Меня корежило, его корежило, но он продолжил:
— Мать многому тебя научила, вижу. Вот объяснение.
Я невольно нахмурилась, вспомнив маму, и возразила болезненно:
— Все равно не могу понять. Учил меня отец…
— Отцы-некроманты учат выживанию, а матери — жизни.
— В чем разница?
— Не понимаешь? — Фортен удивился. — Это бесполезно объяснять, со временем почувствуешь разницу. Пора прощаться, сестра. Да хранит тебя Великий Морс.
— И тебя…
* * *
Я пересказала Нольду все по существу, оставив для себя одной последнее — слова о матери. Никогда не думала так, как об этом заявил Фортен… истина такова? Мама, которая от меня отреклась — научила меня жизни? Не правда!
Пока ехали домой, молчала, и Нольд не отвлекал. Он явно заметил, что я сникла и погрузилась в себя, потому что на одном из светофоров, в минуту простоя, погладил мою коленку. И я сразу отличила: не по-мужски, с удовольствием и предвкушением женского тела, а с поддержкой. Теплый и близкий сигнал «все будет хорошо».
Поднявшись в квартиру и закрыв дверь, Нольд, даже не включая света в коридоре, коснулся моей талии и потянулся к губам.
— Нет!
Выскользнула, пока могла это сделать, и убежала в спальню. Скинула кеды, стянула мягкую кофту через голову, избавляясь торопливо от спортивных штанов и белья, всего, в чем была. Выскочила обратно, уже под свет, и замерла под взглядом. Нольд ничего подобного не ждал, и мало понятно, что думал. Вид у него был слегка ошарашенный и зверем пока не ослепленный.
— Ева…
— Я одежды не напасусь, а трусы вообще последние. Сначала забей шкаф до отвала, потом рви сколько пожелаешь.
Он моргнул и зажмурился, сказав с легким смехом:
— Я пока тебя только поцеловать хотел.
— Пойти за?..
— Нет. Вот сейчас уже поздно будет…
* * *
Спать и есть — все что хотелось утром, и я вяло поддерживала и без того скудный разговор с офисниками о прошедших выходных и о том, как мне завидуют, что попала под вызов клиники в понедельник и вторник, а не торчала в здании часами. При закрытых дверях я смотрела на четырех духовных призраков Вриты, Элен и Серапиона, совершенно не чуя запаха от девушек, но давясь гнилостным духом от парня. Почему такая разница?
— В чем дело, Ева?
Вернувшись в маленький перерыв из курилки, я наткнулась на недоуменный вопрос Элен, и переспросила сама:
— А в чем дело?
— Куратор только что заходил. Говорит, тебя на третий вызывают. Зачем?
— А я знаю? Прямо сейчас?
— Да, и бегом. Я сказала, что ты по нужде вышла. Прикрыла.
— Спасибо!
На допуске, охранник сверил удостоверение и пропустил дальше по лестнице:
— Госпожа Вальд ждет вас в своем кабинете.
А Валери ждала в коридоре. В самом конце его — на выходе в закрытую комнату отдыха для сотрудников. Я натянула на лицо улыбку и еще на подходе ей помахала:
— Доброе утро! Как я вам благодарна, Валери, что устроили мне на пару дней вылазку! Вы не представляете, сколько всего интересного было в клинике — реальные тесты, опросы людей, вычисление некромантов!
А та оглядывала меня с ног до головы, будто хотела прожечь рентгеном. Она подозревала меня, без сомнений, и ее цепкий взгляд красноречиво сверял одежду, туфли, и к походке она приглядывалась,
