Украдкой вздохнув, я попыталась проскочить мимо Мариоты как можно тише, но не рассчитала движения и вписалась в другой стул — ещё не до конца привыкла к палубе, "морские ноги" не появились, как говорили старые моряки.
Ножки стула Мариоты с грохотом опустились на палубу, она открыла глаза и уставилась на меня не то с удивлением, не то с досадой.
— Опять без дела шатаешься, — проворчала лекарка, впрочем, как-то беззлобно, и откинулась на деревянную спинку.
— Да ты тоже не особенно занята, как я погляжу, — не растерялась я, и только когда слова уже сорвались с языка, поняла, что наверное стоило промолчать.
Мариота удивлённо вскинула брови. Несколько мгновений мы боролись холодными взглядами. Я пыталась придумать, как бы смягчить ситуацию, да и она как будто не находила слов.
— Да вы, леди Эстер, после бури будто заново родились, — наконец, пробормотала она, прикладывая большой палец к подбородку. — Ругаетесь, брыкаетесь…
Сердце дрогнуло. А что, если Мариота догадается? Она, очевидно, недолюбливает меня, и наверняка расскажет обо всём капитану. Надо быть осторожнее. Но пытаться изобразить скромность уже поздно, особенно после того, что я сказала Фредерику Мариету час назад.
Переход с "ты" на "вы" я абсолютно не понимала. Может, Эстер знала правила этой игры, но я — не она. И меня такие заигрывания уже порядком раздражают. Но мне удалось скрыть нервозность.
— Меня из волн вытащили, а балласт скромности на дно ушёл, — привычно отшутилась я, при этом внимательно наблюдая за реакцией лекарки.
Она улыбнулась, но тут же поспешила скрыть веселье.
— А как же твоё "за что вы меня не любите, я не сделала ничего плохого"? — Мариота закривлялась, видимо, изображая слова беспомощной Эстер.
Вот черт! Эта аристократка была совсем соплей, оказывается. Она и в самом деле такое сказала? Или Мариота проверяет меня и мою память? По спине пробежала лёгкая дрожь, но уклончивый ответ быстро созрел в голове.
— Неуместно шутить изволите, — сказала я, поворачиваясь к морячке спиной. — Как хотите. Внушить к себе любовь насильно не в моей власти.
Кажется, игру с переходом от панибратского к официальному тону и обратно я все-таки уловила, потому что на этот раз Мариота не удивилась: лишь молча наблюдала за тем, как я направилась на палубу. Её спокойное и задумчивое лицо я видела в отражении мутного стекла, непрактично украшавшего дверь.
Палуба всё так же гудела, и от количества рыбоподобных моряков, от блеска их чешуи и резких голосов я почувствовала себя будто застрявшей в тягучем болоте. Запах стоял соответствующий. Поэтому я поспешила пробежать вдоль борта и нырнула в дверь, которая, по моим расчётам, должна вести в обитель жуткого кока.
Глава 8
Оказавшись в полумраке, я не сразу смогла разглядеть ступени, ведущие вниз, так что три шага по ним сделала почти на ощупь. Но когда глаза наконец привыкли к темноте, огляделась. Страшного рыболюда я не нашла, хотя его запах пропитал всё вокруг — особенно солёный и рыбный, он витал над большим котлом, шёл откуда-то сверху, и подняв глаза, я заметила на потолке ряды подвешенных на верёвках сушёных рыбешек.
Завороженная своеобразием этого места, я двинулась вдоль стен, заваленных мешками со специями и солью, подошла к шкафу, в котором позвякивали тарелки и чашки. Даже древесина здесь пахла рыбой, на столе лежали ещё влажные водоросли — длинные, тёмно-зелёные, они пахли йодом и железом. Напомнили по виду морскую капусту, но я ведь не знаю, насколько местная фауна отличается от Земной. А судя по морякам и монстру, отличается, да ещё как!
Осмотревшись, я остановилась возле стола в нерешительности. С одной стороны, вряд ли кок заметит пропажу парочки рыбешек. С другой — крыса ведь надо постоянно кормить, а каждый раз пробираться сюда тайком я не хочу.
Пока я размышляла, рассматривая царапины от ножа на потемневший древесине столешницы, дверь за моей спиной распахнулась. Послышались шлепки, будто кто-то шёл по полу в мокрых ластах. В следующий миг по камбузу растекся тяжёлый запах солёных волн и тины.
Я вздрогнула и обернулась. И конечно же, увидела кока. Он неспешно шагал ко мне, его ноги-ласты оставляли на полу крупные влажные следы. Правой рукой он придерживал массивную сетку с рыбой, перекинутую через плечо, а в левой нёс охапку каких-то темно-оранжевых цветов. Их мокрые лепестки поникли, с них стекали мутно-желтые капли.
Кок смерил меня равнодушным взглядом, обошёл и шлепнул свой улов на стол. Я покосилась на бочки, составленные у дальней стены аккуратными рядами, и осознала, что в них — тоже рыба. Повсюду, мать её, рыба, и питаться мне ею до скончания веков.
— Чего хотела, красавица? — то ли прорычал, то ли пробулькал рыболюд, и я снова посмотрела на него.
— Воды… попить, — заикаясь, выпалила первую просьбу, и теперь усиленно думала о том, как бы сказать о второй.
Кок понимающе кивнул, достал глиняную бутыль и наполнил в одной из бочек. Мутная жидкость на питьевую вообще не походила, и к горлу подкатила тошнота, когда моряк поставил тару на стол.
— За водой сама приходи, когда захочешь. Остальным она тут без надобности. И вот это возьми, — он положил рядом со мной те самые цветы, которые сжимал в руке. — По два лепестка на стакан. И вода вкуснее будет, и цингой не заболеешь, — добродушно сказал кок и подмигнул.
Я нашла в себе силы улыбнуться и поблагодарить. Не такой уж он и страшный, надо только немного к нему привыкнуть.
— А есть у вас объедки какие-нибудь? — осмелев, спросила я, пока сгребала в любезно предоставленную чашку травы.
— Зачем же объедки? — оживился кок, и когда мы встретились взглядами, я поняла, что он уже почти старик. Его тело распухло от воды, морщины изгладились или скрылись под чешуей, но легкая сгорбленность, седые брови и глаза, подернутые серой дымкой, всё же выдавали его.
— У меня красная солененькая есть, и мидии свежие вот тут. Могу и салатик из водорослей покрошить, если желаешь, — затараторил моряк и заметался по камбузу, указывая то на устриц, то на крабов, то на вовсе неизвестные мне виды рыб.
Я невольно расплылась в широкой улыбке. От такой заботы на миг вдруг стало так тепло на душе, что пережитые волнения на миг забылись. Но крыса всё же стоило покормить.
— Я не для себя, — почти крикнула я, с трудом вклиниваться в беглую речь моряка. — Для зверька.
— Какого ещё зверька? — кок удивлённо уставился на меня, отчего его глаза стали ещё больше.
Пришлось рассказать о приключениях маленькой крысы на корабле и о том, как она оказалась в клетке в моей каюте. Выслушав, моряк махнул рукой, ругнулся, но потом потянулся и снял с потолка двух рыбешек.
— Этот проглот мне три бочки прогрыз, — ворчал он, вручая мне еду, — хорошие бочки, вот такой толщины!
Кок вытянул вверх большой палец с острым ногтем, от которого тянулась плотная перепонка к указательному. Отвращение снова шевельнулось комом где-то в желудке, но быстро затихло — настолько забавно старик возмущался.
— А вы за него, значит! — вздохнул он.
Видимо, долго злиться кок не умел: выдохнул, сел на стул и покачал головой.
— Давайте так, леди. Кормить этого иждивенца я не стану, но на рыбалку раз в два дня ныряю в море. Отпускайте его со мной, пусть сам кормится. Эта тварь, поди, лучше меня плавает. Захочет — сам вернётся, а нет — так незачем мучить, пусть уходит. Хотя не уйдёт он от вас теперь, — решил моряк.
Мне оставалось только кивнуть и поблагодарить, а потом мышкой выскользнуть за двери камбуза обратно на палубу. Старик же, о чём-то глубоко задумавшись, даже не заметил моего ухода.
В одной руке я несла бутыль вместе со скользкими рыбьими хвостами, в другой — чашку с цветами, которые здесь, на палубе, пахли как будто лимоном. Заметив меня, Ги тут же подошел. Со словами "дайте помогу" чуть ли не силой отнял у меня бутыль и рыбу, и потащил ношу к офицерским каютам. Я пошла за ним, и хоть рукам стало легче, на сердце будто лёг камень.
