— Из меня тоже впервые, — отозвалась Ханна.
— Простите, — пролепетала Фобия.
— Не так просто, истеричка Грин-старшая, — Крест слегка покачнулся с носка на пятку, и от этого легкого движения живот Фобии скрутило. — Завтра я начну с тобой заниматься по отдельной программе.
— Я больше не буду, — испугалась она.
— Будешь, — пообещал дежурный по лагерю уверенно. — Еще как будешь.
Глава 6
Слишком много людей. Слишком громко их дыхание. Фобии казалось, что она слышит, как бьются вокруг чужие сердца, и грохот все нарастает и нарастает, вынуждая ее закрыть уши руками, зажмуриться, спрятаться под одеяло.
Ближе к двум ночи пришлось признать: заснуть в лазарете не получится. Фобия тихо встала, ее слегка повело от слабости.
Нянюшка Йокк спала на стуле, склонившись над вязанием. Сонная тишина окутывала лагерь.
Фобия понятия не имела, где ее вещи. Она вышла на улицу босой, похожая в своей рубашке на привидение. Дышать стало проще. Домик Несмеи казался тихой гаванью.
Она кралась по лагерю, нелепая в своих страхах. И замерла у домика Оллмотта от тихого шелеста чужих слов:
— Время, Соло. Мало. Они должны быть готовы, — это Оллмотт. Только он умел так говорить, пропуская целые предложения.
Соло? Какой Соло? Откуда взяться в лагере неведомому Соло?
— Будут, — голос Креста уверен.
— Ты слишком добр к ним, наемник, — хриплое сопрано Цепи было созвучно звону ее каналов.
Фобия очумело сделала шаг дальше. Конечно. Должно же быть у Креста нормальное имя.
Соло. Она перекатила два коротких слога на языке. Какое круглое имя для такого колючего человека.
— Грин, — Крест появился с другой стороны домика, вкрадчиво прошептал ее имя, — ты ко всему прочему еще и лунатик?
— Я не могу спать, когда вокруг столько людей, — пробормотала она, вмиг ощутив свою нелепую рубашку, из-под которой торчали белые босые ноги.
Верхняя губа, пересеченная тонким шрамом, презрительно дернулась.
— Предпочитаешь одиночество, Грин?
— Иногда оно выручает.
Ее голос не успел растаять в ночном воздухе, когда Фобия поняла сразу две вещи. Завтра ей придется бежать куда больше, чем пять кругов. Она никогда не станет политиком.
Как она смеет рассуждать об одиночестве перед человеком, который сто пятьдесят лет провел в камере-одиночке?
Что она вообще знает об одиночестве?
Все.
В процентном отношении Фобия провела большую часть своей жизни наедине с собой.
Глаза Креста странно блеснули.
— Мечтаешь об одиночестве, Грин? — его голос стал еще тише. — День за днем, год за годом — четыре стены и ни клочка неба. Собственный стон — единственный звук на земле. Ты ненавидишь его. Он похож на твой худший кошмар. Но это единственная доступная тебе музыка. Хочешь?
Она стояла, подрагивая от хищной плавности его слов. Воздух вокруг сгустился и стал ледяным.
— Вы убийца, — голос Фобии прозвучал надтреснуто, — так вам и надо было.
Смех Креста разорвал ночь резко, как удар хлыста.
— И ты смеешь бояться антилоп? — спросил он. — Ступай за мной.
Фобия не стала задавать вопросов — какой от них прок?
Молча и довольно спокойно следовала за Крестом, пока не увидела, как нечто выступает из темноты. Могильные кресты: они пришли на старое заброшенное кладбище, позабытое уже людьми.
Остановившись, Фобия сглотнула.
— Спорим, — хрипло спросила она, — что вы для меня и могилу уже раскопали?
— Помнишь, что сильнее страха?
— Помню.
— А что сильнее ненависти?
— Ничего, — ответила она, не шевелясь.
— Неправильный ответ, — покачал головой Крест, — пока самое сильное в тебе — это твои фобии. Еще пару шагов, Грин, я обещаю, что обойдусь без принуждения…
— И без агрессии. И без унижения. Вы же понимаете, что посмотреть в лицо своим страхам и подобная чушь, придуманная психологами, — это полная хрень? Я с детства напичкана этой хренью, и никогда ничего не помогает.
— Как много слов, — Крест достал из кармана фонарик и осветил ей путь, — давай, ты видишь, куда идти.
Она сделала несколько робких шагов.
Крест вдруг прыгнул и исчез. Слабый луч фонарика светил словно из-под земли.
Фобия осторожно подкралась ближе и заглянула в открытую могилу.
Закинув руки за голову, Крест лежал на ее дне и любовался звездами.
— Хочешь ко мне, Грин?
— Нет.
— Да брось, это весело.
— Ни за что на свете.
— Как ты называешь то, что с тобой происходит?
Фобия ответила, удивляясь тому, что все еще способна разговаривать:
— Я представляю себе жадного осьминога с щупальцами и глазами… ну и всякое такое. Если вы сейчас предложите мне с ним подружиться — то зря. Я пыталась еще в детстве.
— Дружба — довольно жалкое понятие. Рабство куда прочнее.
— Что вы об этом знаете?
— Все. Когда ты себе не принадлежишь, тебе больше нечего бояться. Некого ненавидеть. Рабство приносит куда больше свободы, чем принято считать.
— Как же меня тошнит от ваших сентенций, — не выдержала Фобия, — и от того, что я вдруг поняла — вам в этой могиле самое место.
Она развернулась и направилась к лагерю. Пошел он к дьяволу, этот псих.
Возле домика Несмеи сквозь Фобию вдруг прошла волна холода. Тюремный призрак Цепь пронесся сквозь нее несколько раз, вызывая самые отвратительные ощущения.
— Не смей, — прошипело привидение, потрясая кандалами, — говорить то, о чем ты не имеешь понятия.
— Ты что? Защищаешь Креста? — Фобия недоверчиво обхватила себя руками, пытаясь оградиться от навязчивости призрака.
— Ты просто идиотка, которая ничего не знает про жизнь.
— А что знаешь про жизнь ты, мертвая субстанция?
Уже перед тем, как провалиться в сон, Фобия вспомнила эпизод с черной масляной краской. Ничему ее жизнь не учит.
Рука Несмеи была тонкой, изящной, с длинными нервными пальцами. Фобия разглядывала ее как произведение искусства. Розоватый свет раннего утра придавал этому совершенству удивительно нежный оттенок.
Русалка спала на своей узкой кровати. Фобия лежала на полу возле и разглядывала свесившуюся над ее лицом кисть. Как красиво.
Короткий сон не принес ни сил, ни облегчения. Голова была тяжелой, мышцы болели. Хотелось застыть в этой минуте, как мухе в янтаре. Чтобы навсегда. Чтобы насовсем.
Несмея едва вздохнула.
— Напрасно ты задираешь Цепь, — проговорила сонно. — Она мстительна, как все привидения.
— Она ничего не сможет сделать без посторонней помощи.
Рука исчезла из поля зрения Фобии. Несмея встала, легко перешагнула через нее. Длинные волосы струились вдоль тела, даже утром они не выглядели растрепанными.
— Ты же не думаешь, что здесь вступится хоть кто-то за тебя? — искренне удивилась русалка.
Об этих словах Фобия думала все утро — сначала во время неизбежного бега, потом на уроке Эраста Лема.
Действительно, откуда взяться в этом лагере людям, которые вступятся за нее, если Фобия родную сестру при первой встрече отправила на больничную койку?
Антонио явно будет на стороне Ханны — еще бы! Мало того, что она — лучший друг, но еще и проводник. Класл? Класл не может быть за кого-то потому, что ему бы самому спрятаться за чужую спину. Нэна? Нэна сидит, отгородившись от мира учебником, очками, челкой. Она боится глядеть в сторону Антонио. Она знает, что он уже всему лагерю растрепал, что у нее был выплеск. Что она в него влюблена настолько, что не может держать себя в руках. Нэна несчастна настолько, насколько может быть несчастна юная и неуверенная в себе девочка.
Глухонемой учитель заканчивал свой урок. Воспитанников перехватил Оллмотт.
— Новость, — сказал он и махнул в сторону площадки посредине лагеря.
Все и так видели его новость — вернулся из города завхоз Иоким Гилморт, его большая машина стояла чуть в стороне. Она была нагружена припасами, лекарствами, книгами.
