Когда настало время слить сок и забросить жом под пресс, Джанни выбрался из чана, ополоснул ноги в корыте с водой и прилег на траву, закинув конечности на скамью – так ноги успевали отдохнуть, пока носильщики засыпали в чан новые корзины сочных ягод. Ноги гудели, но голова сама повернулась к покрывалу и сидящей на нем женщине. Белое горло, белые руки… Джанлукко сглотнул, представив на миг, как эти длинные пальцы порхают над его телом…
– Роза! – молодой Джанброцци вздрогнул, когда услышал голос матери. – Роза, – повторила синьора Джиневра, – покорми детей! Я принесла молоко!
Нянька встала, взяла кувшин, поставила его в тень, потом тщательно вымыла руки и принялась размачивать кусочки лепешки в молоке и совать в беззубые ротики. Дети смеялись, жевали, пили молоко, проливая на рубашонки, и, кажется, солнечный свет смеялся вместе с ними.
Внезапно на лицо Джанни упала тень. Отец тоже засмотрелся на малышню и, заметив взгляд старшего сына, сказал веско:
– Выбери себе невесту – и через годик будешь смотреть на своего ребенка.
– Я не спешу, отец, – усмехнулся в ответ Джанлукко, – вы с мамой пока и без меня справляетесь!
– Наглец, – хмыкнул родитель, – ничего, помотаешься по свету и тоже захочешь свой дом, мягкую постель и теплую женщину рядом!
Молодой Джанброцци не стал разуверять отца, просто фыркнул, как молодой конь, и вскочил – танцоров звали в давильный чан.
Вечером, когда зажгли факелы, убрали в подвалы бочки и уложили маленьких детей спать, все собрались за столами, стоящими прямо в саду. Рекой лилось слабенькое вино, быстро опустошались блюда с хлебом, сыром и овощами. Звучала музыка и кое-кто уже пел, наплясавшись за день в давильном чане.
Джанлукко сидел рядом с отцом, поднимал кубок, но едва притрагивался к вину. Все несколько устало веселились, ели, пили, смеялись, а у молодого купца на душе было тягостно. Он ведь выполнил данное самому себе обещание и заглянул в глаза каждой женщине в доме. Кроме… вдовы Розы. Она не позволяла приблизиться к себе, прятала взгляд, брала на руки ребенка, в общем, делала все, чтобы молодой синьор держался от нее подальше.
Вскоре начались танцы, и вот удивительно – парни и девушки, весь день проведшие в давильном чане, с удовольствием выходили в круг, чтобы зажечь теплую южную ночь своей пляской! К ним присоединялись и синьоры постарше. Наконец танцующих стало так много, что никто уже не обращал внимания на другие пары. Вот тогда младший Джанброцци решительно отодвинул кубок и двинулся к стоящей в уголке няньке. Она пряталась под густой вязью винограда и смотрела на танцы с тоской во взоре. Ей явно хотелось танцевать, но вдову не приглашали – то ли пугал ее траурный наряд, то ли тяжелый взгляд, а может, и то и другое. Зачем беспокоить грустную женщину, если вокруг так много хохотушек, желающих развлечься?
Джанлукко подошел ближе, приобнял женщину за талию, чувствуя, какая она тонкая и гибкая под грубой тканью вдовьего платья. Не давая ей возможности вывернуться, потянул в круг. И уже там, взяв ее за руки, заглянул в карие вишни глаз… Заглянул и пропал. Завис над пропастью, боясь сделать вдох! Она тоже застыла, кипя эмоциями, потом вырвалась из его рук и скрылась в толпе, а молодой купец снова смог дышать, чувствуя тяжелую занозу в сердце.
С того дня молодой Джанброцци будто сошел с ума – всюду преследовал Розу. Он не пытался завалить ее на снопы соломы в сарае или на корзины с мокрым бельем в день большой стирки. Нет. Он помогал таскать воду в корыта, отжимал тяжелые простыни, выбирал из ее волос соломинки и вежливо целовал натруженную руку, когда она уходила в детскую.
Родители и все домашние впали в недоумение. Пожелай наследник рода переспать со вдовой, взятой в дом из милости – никто бы не нашел в этом ничего зазорного. Но ухаживать? Оказывать почести, как благородной синьоре? Да еще приносить ей цветы, вышитые ленты для волос и сладости? Словно невесте?
Джанлукко не был совсем уж глупым и привозил ленты и финики сестрам, но обязательно одаривал и няньку, хотя та смущалась, отнекивалась и редко брала подарки. Но слухи остановить нельзя. К тому же наследник Джанброцци совершенно перестал обращать внимание на прочих девушек. Ни красавицы, ни умницы, ни откровенные кокетки более не трогали ни его ума, ни сердца. Он оставался вежливым юношей, но к дамам перестал даже приближаться, зато мог весь вечер просидеть у ног няньки, слушая, как она рассказывает малышам сказки, успевая штопать их чулки и рубашонки.
Словно с ума сошел наследник!
Когда за окнами полетели редкие белые мухи, а грязь на дорогах замерзла, синьор Батиста объявил сыну, что караван готов отправиться в путь. Товары закуплены, кони вычищены, возницы наняты. Джанлукко неохотно собирал свой дорожный мешок. На сердце было тяжко. Роза, его Роза только на прошлой неделе улыбнулась ему. А вчера перестала вырывать руку, когда он принялся играть ее пальцами, иногда целуя узкое запястье. Сегодня он надеялся урвать поцелуй в губы в темном закутке под лестницей, а вынужден собирать чистые сорочки, теплый жилет и запасные портянки.
Вздохнув, Джанлукко взъерошил темные кудри и, еще раз проверив содержимое мешка, вышел из комнаты. Его ждал семейный ужин, прощание с матерью, наставление отца, тревожные взгляды младших, а завтра на рассвете – долгий путь на север с новым, большим караваном. И он должен раздуваться от гордости и счастья, а он печалится, потому что долго не увидит карие вишни глаз, оттененные черным головным покрывалом.
Ужин прошел ожидаемо. Были и шутки, и смех, и добрые пожелания. Роза увела малышню спать, как только подали панна-котту с курагой. Беттина капризничала, и нянька унесла ее на руках, напевая колыбельную. Остальные малыши ушли сами, помахав Джанни руками на прощание.
Младший Джанброцци выдержал приличное время, выпил бокал вина с отцом и ушел к себе. А потом крадучись вернулся в дом, поднялся на второй этаж и неслышно приоткрыл дверь в детскую. Роза сидела у камина, бездумно глядя на угли. Джанлукко подошел, положил тяжелые ладони ей на плечи и не удержался – уткнулся носом
