уединиться, кроме как за шторкой над дыркой в полу, на мужчин с другой стороны решетки. Там караулили Брут и очередной безмолвный, как тень, стражник в черном.
– А еще я хотела бы остаться ненадолго в одиночестве, чтобы совершить омовение, – честно выдала Хелен, глядя в упор на охранника из дома Аршадан.
Тот качнул головой. Но глядя на нее прямо, соизволил едва слышно пояснить:
– Здесь всё равно наблюдают, даже если никого не будет...
Хелен вздохнула. То есть камера еще и просматривается откуда-то извне? "Просто замечательно!" – скрипнула она зубами и пошла разбираться, что же ей делать.
В итоге отлила воду в шаткий рукомойник, найденный у перегородки туалета, едва справившись с подъемом тяжеленного ведра наверх. Сил в ее новых руках было и так мало, и добровольная голодовка уже второй... или какой там по счету день тоже не добавляла бодрости.
Пришлось ограничиться умыванием лица, шеи и тех частей тела, к которым смогла дотянуться через широкий ворот нижней рубахи, повернувшись к решетке спиной. Одеяло также пришлось снять и перекинуть через туалетную перегородку. Да, она осталась в одной лишь тонкой рубахе до щиколоток в присутствии посторонних мужчин, но что делать. "Кому видно, тому стыдно. Это они довели меня до столь тяжелой ситуации", – пыталась убедить себя не смущаться Хелен, игнорируя зрителей.
Полотенец ей, конечно же, тоже не принесли, поэтому мокрые лицо и шею неприятно холодило, рубашка промокла частично. Но не снимать же, пришлось поверх сырого белья натягивать платье, которое еще и слишком широким оказалось. Плюнув на неудобства, Хелен была рада уже и такому раскладу.
Всё лучше, чем было изначально. Так, шаг за шагом, уступка за уступкой от тюремщиков, она добьется для себя лучших условий. А что еще остается делать? Не сдаваться же, на самом деле!
Только потом уже в платье пришлось закутываться в одеяло, чтобы не озябнуть окончательно. Затем девушка опять уснула.
Во сне вроде бы кашляла.
А на другой день, когда она всё утро откашливалась из-за першения в горле – другой, если считать по ее времени сна и вновь принесенному подносу с едой – к ней пришли новые посетители, которых она совсем не ожидала увидеть.
Глава 4
– Это эйр Гуррег, целитель, давно практикующий семью Аршадан, – Брут соизволил представить визитеров после того, как Хелен отказалась на них реагировать и вообще вставать с постели.
Вставать ей не хотелось. Голова противно гудела, ныло в висках и затылке.
– А это эйр Суригайн, тоже целитель, – добавил погромче охранник, пока полуобернувшаяся Хелен думала, зачем к ней пришел семейный лекарь Аршаданов.
– Эйр Суригайн? Где-то я слышала ваше имя, – всё-таки заинтересовалась девушка, с трудом поднимаясь. Опять закуталась в одеяло, поскольку озноб прочно поселился в ее теле. – Вы вроде родственник эйра Аршадана? Откуда-то издалека приехали?
Пожилые мужчины в богатой аккуратной одежде переглянулись. Те дознаватели, которые привели их сюда, отошли к большому столу в центре своей части камеры, занялись своими делами и не мешали общаться.
– Элиана... кхм, эйра, – начал было и смущенно запнулся Гуррег, невысокий мужчина худощавого сложения и с полностью седыми висками. При этом его брови и остальные волосы на голове были всё еще черными. – Говорят, вы отказываетесь от еды? И даже воды. Почему?
– Потому что в мою воду и еду уже подсыпали какую-то дрянь? – заломив бровь, выдала Хелен, подходя ближе. Вплотную к решетке не стала приближаться, знала, что прочие люди от этого так нервничали, будто она действительно была ракасом. – А я не хочу принимать различную отраву.
Гуррег покосился на Брута, сам подошел вплотную к решетке, к столу, что стоял изнутри камеры. Просунул руку меж прутьев и поводил ей над стоящей там посудой, к которой Хелен так и не притрагивалась больше ни разу.
– Но эти еда и питье не отравлены, – уверенно заявил мужчина, сверяясь со своими многочисленными кольцами.
– Неужели и снотворного опять не подсыпали? Непонятно для каких целей, – недоверчиво буркнула девушка.
Целитель качнул головой.
– Что, вообще ничего? Даже нет слабительного, средства для облысения или хотя бы избытка соли? И даже никто не плюнул в кружку?
Гуррег поджал губы и покачал головой более явно и очень недовольно. Брут хмыкнул, опустив голову.
– Один раз мои тюремщики уже поступили... нехорошо, – опять серьезно заявила Хелен, поднимая подбородок повыше. – И теперь я им больше не верю, ни в чем.
– Но вам нужно есть! – всплеснул тонкими и оттого кажущимися более длинными руками Гуррег. – Нельзя истощать себя!
– Будто это кого-то волнует, – фыркнула Хелен, разворачиваясь и собираясь вернуться на кровать. – Разве чем быстрее "ракасово отродье" умрет, не станет ли вам всем спокойнее?
Конечно, не стоило грубить невиновным, но голод никого не делает добрее.
– Элиана! – возмущенно окликнул ее целитель, но сразу же поправился. – Кхм, то есть, эйра! Нельзя так! Даже если вы не думаете об Элиане, кхм, то есть... подумайте о своей семье! Разве им... кем бы они ни оказались в итоге, понравится, что вы морите себя голодом?
Хелен хмыкнула, вспоминая Ларков. Нет, они голодовку в знак протеста совсем бы не поняли. Ведь без еды не будет силы, чтобы победить врага. Но с каким врагом ей здесь, в клетке бороться? С человеческими предубеждениями, страхами и недоверием? Увы, крепкий бицепс совершенно не помощник в решении таких сложностей.
– Тем не менее у меня есть все основания бояться отравления или какой-то иной пакости в еде, которую мне здесь приносят, – честно призналась девушка целителям, даже не думая понижать голос.
Те, недовольно оглядываясь на дознавателей в стороне, пошушукались и решили.
– Кавим, сходи на улицу за едой. За углом приличная таверна, возьми навынос, – стал командовать Гуррег, оборачиваясь к стоящему рядом Бруту.
Но охранник нахмурился и, не желая слушать дальнейшие указания, какие именно блюда надо брать, заспорил, что не оставит их одних.
– Ну да, а то вдруг я наконец-то достаточно похудела, поэтому просочусь через решетку и загрызу здесь всех. Да, Брут? – невесело усмехнулась Хелен, скрестив руки на груди. Живот, услышав, что ему может скоро перепасть еда, проснулся из тоскливой спячки и едва ощутимо забурчал, всё еще не веря своему возможному счастью. – Ты со своей постоянно пресной физиономией
