— Сгорим вместе? — словно прочитав его мысли, предложила ему Луна. Она знала, что гореть больно, но не больнее же, чем получить удар кинжалом в грудь. Ветер все завывал, но он только напитывал пламя, Кирис расправился с Люмьером, но был повержен другими шевалье. Лекар схватил несколько кинжалов и пригвоздил бывшего барса к могучему дубу, растущему у Хрустального замка. Кирис дергался, как проткнутый булавкой жук, кричал проклятье и славил имя Анаит. Пламя взвилось куполом до самых небес, обжигая и оплавливая шевалье. Темные тени обнявшихся влюбленных, замерли в жадном огне. Губы их слились в поцелуе, одежда уже занялась, Ришар оттягивал момент, надеясь, что сможет забрать их жизни быстро. Он хотел еще немного посмотреть в ее глаза. Лишь одно мгновение.
Это мгновение оказалось слишком долгим, ведь Ледяной король догадался сменить тактику. Воздух стал покидать пространство вокруг Ришара, и огонь погас, не имеющий больше подпитки. Луна царапала ногтями горло, пытаясь сделать вздох, Марине дышать не требовалось, она подхватила эльфийку на руки бросила на алтарь. Когда Луна смогла разлепить веки, то увидела, что вернулась в первоначальную точку.
— Ришар, Ришар — зашептала Луна. Она искала взглядом его, но Ришар оказался погребен под телами шевалье. Та невидимая нить, что связала их в первую ночь вместе, а возможно в тот день, когда их взгляды встретились в цирке проклятых натянулась, зазвенела от боли. Еще мгновение или два, и они растерзают его смертельными клыками, разорвут на части. Отвлечь их от жертвы могло только чудо…
— Мы должны спасти его, — сказала она Марине, и в этот момент между двумя женщинами возникло понимание. Марина вознесла молитву Ледяному Королю, умоляя спасти ее брата и замахнулась кинжалом, совсем не тем сакральным и покрытым золотыми знаками, что валялся оплавленный, а Луна развела руки в стороны, не оказывая сопротивления, и в это страшный миг напомнив себе собственную мать. Вся жизнь ее пронеслась перед глазами. Ложе на лесной опушке, клетка и стог сена, комната некромантки, походный мешок и запах чеснока, арсийские шелковые простыни, а теперь холодный камень жертвенного алтаря. Била Марина быстро и аккуратно, нож вошел в ее грудь как в масло, достиг сердца, и оно остановилось. Кровь залила белое платье и полилась на алтарь, камень засветился впитывая каждую каплю.
Кровь ее все еще была самым желанным лакомством для немертвых. Они оторвались от Ришара, воззрились на лежащее тело девушки на алтаре, и было им все равно, возродиться их Король или нет, им хотелось обнять тело девушки, схватить тонкое запястье и пить, пока вены ее не опустошаться полностью. Падальщики подползали к своей жертве, уже не трепыхающийся и не дышащей.
Алтарь вдруг покрылся рябью, словно кругами по воде.
Ветер стих. Снег перестал идти с неба. А огромное белое дерево задрожало. Плющ, который вился по нему сотни лет, закаменел, стал отваливаться, будто старая, покрытая коркой рана. Дерево махнуло ветвями, положило их на алтарь и залилось криком. Бледная мужская, покрытая сетью ярких вен рука ухватилась за ветви, как мужчина хватается за волосы возлюбленной в высший момент страсти. Он выбирался медленно, мучительно, помогая себе тьмой и силами природы. Он оттолкнулся от камня, уже твердеющего, желающего затянуть его обратно в мир мертвых, в последний миг забрался на алтарь, привычно укрылся в первозданную тьму, сыном которой являлся. Обнаженный и прекрасный, он взял тело Луны и положил себе на колени, поцеловал холодные губы, а волей своей схватил ее душу, чтобы не смела покидать тело. Волосы его, что цветом не уступали белизне снега, пошевелились, легли на спину, открывая миру остроконечные уши.
Ришар глядел на Ледяного Короля, бога Савойя, которого боялись, прихода которого ждали. И не мог поверить, что не обезумел, потеряв любовь своей жизни. Потому что Авит, страшнейший из живущих в подлунном мире и за его пределами…
…был эльфом.
Глава восемнадцатая.
C того мгновения, когда сердце Луны оказалось рассечено надвое кинжалом Марины в мире настоящего прошли сущие мгновения.
Душа девушки чувствовала реальность по-другому, она покинула тело, ухнула в темноту вечной ночи, в которой находился Авит. Луна хотела отправиться к свету, или хотя бы к Ришару, чтобы остаться подле него невидимым, немым духом, защищать его днем, а ночью навевать для него добрые сны. Но вся суть ее была связана с мужчиной, чья плоть давно уже истлела, а дух метался в агонии, оплетенный корнями вечного дерева. Светом своей души она перерезала корни, освобождала его, того, чье имя было – Авит, рожденный мраком.
Она освобождала его из плена, а он рассказывал ей свою историю.
Первые эльфы не рождались, а появлялись в мире, вплетенные в реальность силами природы. Они просыпались на утренней россе, неизменно юные, прекрасные, полные доброты.
Луна вдруг вспомнила, что у матери ее не было пупка.
Эльфы эти были олицетворением морей, солнца, прекрасных бескрайних лесов и высоких гор, они сходились с себе подобными и рождали детей, бессмертных и восхитительных. И каждый из них находил землю, что откликалась его зову, отправлялся туда, зная, что нужен ей.
Когда Авит открыл глаза в этом краю снегов и тьмы, то был его единственным обитателем. Никто из эльфов не желал отправиться в земли вечного снега, вот они и создали для себя повелителя. Многим позже узнал он, что стал последним, родившимся без матери. В отличие от своих ровесников, которые уже познали материнскую ласку. Авит не знал точно, сколько веков провел вот так, блуждая меж сугробов зимой, вкушая сладкую ягоду коротким летом. В озерах и реках всегда водилось полно рыбы, которую Авит с удовольствием поедал. Эта отличительная черта и стала его погибелью.
Эльфы не убивают ради пропитания, и не едят животных — это он узнал многим позже. А первым, кто поведал ему об этом оказался Эльер. Брат Луны был первым его сородичем, которого встретил Авит на своем пути. К тому моменту он освоил уже грубый язык северных народов, которые поклонялись ему и носили в дар рыбью чешую, шкуры убитых животных и сушеные ягоды. Они приводили ему своих женщин, считая его кем-то вроде божества. Возможно божеством Авит и был. Местные жители дали ему имя, с их языка оно значило Белый Снег. Королем нарекли его многим позже и уже не люди.
Авит всегда пытался найти край подвластных ему земель, он с любопытством ходил по тропам, ведомым лишь ему, водил дружбу с мантикорами и другими существами, хищными, опасными, давно истребленными людьми. Тогда он и вышел к границам двора Света, так про себя он назвал кленовый бор, где встретился с Эльером. Эльер познакомил его с остальными, показал прекраснейших из женщин. И Авит был счастлив. До тех пор, пока на глазах у них не поймал и не освежевал одну из рыбин, что буквально выпрыгивали из озера в его руки.
— Мерзость, — наградили его эльфы прозвищем-проклятьем, — мерзость.
Разлетелись вести об эльфе с севера, что не умел творить иллюзии, не питался лишь фруктами и солнечными лучами и не водил дружбы с единорогами. От Авита сбегали, как от чумного, и только Эльер все еще навещал его раз в столетие, смотрел, как Авит берет под контроль окружающие его племена, строит городища и огромные ладьи, что отправляются к берегам других земель за краем бушующего холодного моря. Воины его, чаще всего сыновья от смертных женщин жили гораздо дольше обычных людей, обладали нечеловеческой силой, они заплетали свои волосы в косы, обагряли их кровью врагов и пели песню своему повелителю и прародителю. Дочерей у Авита не было, пока одна из поддавшихся страсти и желанию почувствовать неизведанное эльфийка не родила ему дочь. И та также как и Авит не любила солнечный свет, предпочитая ему сияние Луны, питалась мясом и могла призывать хищников. У Авита родилось еще трое дочерей от разных эльфиек. В какой момент одна из них попробовала человеческую кровь, Авит не знал. Но оказалось, что укус ее не убил мужчину, кровь которого она выпила в момент страсти, а превратила в их подобие, вечного раба, верного своей создательнице. Создание это нуждалось теперь уже в ее крови, или испытывало приступы безумия и бескрайнюю жажду убийства. Строжайшим образом запретил Авит создавать новых немертвых и, казалось, дочери послушались запрета отца. Пока одна не обратила в бессмертного радость своего сердца, также поступила вторая и третья. Но Авит простил их, ведь их вела любовь, а для эльфов любовь священна. Они родили детей, еще меньше похожих на эльфов. Те уже рождались с жаждой крови, выпивая молоко своих матерей прокусывая их грудь и слизывая капли.
