выбраться из сосуда, не выпустив ворон, чтобы я мог прийти и принести это фениксу.
Он дёрнул себя за халат и вытащил что-то из кармана. На вид это был осколок разбитой посуды.
— Осколок разбитого сосуда, — сказал Мастер Квилл. — На самом деле, всё очень просто. Аве достаточно просто нагреть осколок огнём своих крыльев, и она сможет использовать его для уничтожения тени внутри любого Дарклинга. Свободный от тени Дарклинг может вернуться в Волшебную страну.
— Неужели? — спросила Хелен, переводя взгляд с осколка на меня. — И это всё?
— Откуда нам знать, что это безопасно для Авы? — спросила Рэйвен, подойдя и встав рядом со мной.
— Феникс горит огнём, который защитит её, — сказал Эльфвеард. — Я бы не предложил ничего такого, что могло бы причинить ей вред.
— Я уверена, что он прав, — сказала я Рэйвену. — И, кроме того, если я смогу освободить Дарклингов, чтобы они вернулись в Волшебную страну, это стоит риска. Когда я должна, э-э, начать?
— Сегодня вечером, когда взойдёт луна, — сказал мастер Квилл. — У нас мало времени. По словам моего уважаемого коллеги… — он повернулся к профессору Малмсбери.
— Да, я провёл расчёты. Учитывая то, что я наблюдал во время моего пребывания в Волшебной стране и, так сказать, темп роста местной флоры, поделённый на уменьшение аборигенов, и составленной схемы положения планет и лунного цикла…
— Он хочет сказать, — перебила его Эуфорбия Фрост, с нежностью, но немного нетерпеливо глядя на мужа, — что эта поросль боярышника, знак того, что врата вот-вот закроются и это произойдёт сегодня вечером. Так что, если вы хотите отправиться в Волшебную Страну, вам лучше собирать свои пожитки сейчас.
На мгновение воцарилось потрясённое молчание, как будто ребёнок набрал в грудь воздуха, прежде чем издать протяжный вопль, но прежде чем толпа успела погрузиться в хаос, спокойный голос спросил:
— А что если мы не хотим вернуться в Волшебную страну?
Если проклятие снято, но у нас нет Волшебной страны, куда мы могли бы пойти, что случится с нами, когда мы умрём?
— То же, что и с людьми, — сказал Фалько. — Мы отправимся в человеческую загробную жизнь
— Но кто нас перенесёт? — потребовал ответа другой голос.
— Никто, — ответил Фалько. — Нам никто не нужен, чтобы переносить нас и людям мы больше не понадобимся. Эра фейри и Дарклингов закончилась.
Теперь толпа разразилась тысячью возражающих голосов. Слушая их, я поняла, что Дарклингов здесь гораздо больше, чем я заметила вначале. В лесу их было полно и у всех были вопросы.
— А как же наши крылья?
— Мы сохраним их, но наши дети могут родиться и без них
— Что насчёт теней?
— Мы всегда будем сражаться с ними, как и наши друзья-люди.
— Мы сможем когда-нибудь вернуться?
— Не знаю, — признался Фалько. — Скорее всего, нет.
— Почему нам не сказали раньше?
— Мы выяснили это всего несколько недель назад, — ответила Дейм Бекуит. — Мы разослали письма сразу же, чтобы вызывать всех сюда. Старейшины Равенклиффа послали делегации по всему миру, чтобы собрать вас всех. Нам жаль, что у вас так мало времени на выбор, но, по крайней мере, у вас есть выбор.
Тяжесть её слов, наконец, дошла до толпы и заставила её замолчать. На дворе стоял полдень. У всех нас было лишь двенадцать часов, чтобы решить, где провести вечность. Я повернулась к Рэйвену, но его уже не было.
— Я видела, как он уходил в лес, — сказала мне Дейзи.
Я поблагодарила её и выскользнула из круга. Идти по пути Рэйвена было легко. Он проломился сквозь кусты боярышника, оставив за собой след из чёрных перьев. Я последовала за ним, шипы цеплялись за юбку. Лес порос колючими кустами, воздух был так сладок от их запаха, что у меня закружилась голова. Куда подевался Рэйвен? Неужели он уже направляется к вратам в Волшебную страну? Хочет ли он пойти туда? Я думала, что он поселится в нашей маленькой мансарде в Париже, но иногда по ночам я просыпалась в пустой кровати и обнаруживала его сидящим на крыше, задумчивым, как горгулья, его крыльями, возвышались в ночном воздухе. В нём было что-то дикое, жаждущее открытого неба и дремучего леса. Будет ли он удовлетворён, живя полноценной человеческой жизнью? Буду ли я?
В конце концов, мне не нужен был след, чтобы найти его. Я знала, куда он пошёл. Лестница к его домику на дереве сгнила и сломалась, доски пола покрылись мхом, стены были увиты лозой. Его логово стало настоящим гнездом, маленьким кармашком среди деревьев. Я втиснулась к нему внутрь. В руках он держал разбитую чашку с ивовым узором, треснувшую пополам между двумя голубыми птицами, порхавшими спина к спине.
— Я пойду куда бы ты ни захотел, — сказала я ему. — В Волшебную страну, если она станет твоим выбором, или останусь здесь, если ты этого хочешь. Мне всё равно где будем мы, пока мы вместе. Ты — моя вечность.
Он повернулся ко мне, его тёмные глаза были зелёными от отражённого света листьев. Это было всё равно, что смотреть себе в глаза. Между нами не было почти никакого пространства, только несколько дюймов, которые дрожали между губами Купидона и Психеи в статуе в Лувре. Я чувствовала в этом пространстве всё наше совместное будущее — поцелуй, который вот-вот произойдёт, дети, которые у нас будут, слёзы, которые мы прольём, наши жизни, мимолетные и сияющие, как крылья бабочки.
В ту ночь я стояла в роще боярышника с осколком в руке. Когда каждый Дарклинг, желавший снять проклятие, приближался ко мне, я расправляла крылья, чтобы нагреть осколок, а затем касалась их лбов, как показали мне мастер Квилл и Эльфвеард. На мгновение я чувствовала, как темнота внутри них взывает к темноте внутри меня, но затем, когда раскалённый осколок сжигал их темноту, я чувствовала облегчение в своей собственной. Возможно, облегчение от того, что все мы несли в себе немного тьмы, облегчало мне выносить свою собственную. Даже Рен таила горе — и немалую злость на меня, — она много испытала, когда Рэйвен рисковал жизнью, удерживая для меня врата в Волшебную страну. Я её нисколько не виню.
Последним, кто приблизился ко мне, был мой отец.
— Хотелось бы… — начала я, но он заставил меня замолчать, приложив руку к моим губам.
— Ты приняла правильное решение, Ава. Не из-за того, в каком мире ты выбрала быть, а потому что ты выбрала любовь.
Он обхватил мою правую руку и приложил осколок ко лбу. Я почувствовала всю вину и печаль, которые он испытывал, покидая мою мать, и всю
