– Какая очаровательная... кракозябра! – воскликнула она. – Стейз, кто это?
– Пирожное, созданное в соответствии с твоими вкусами: Крок отметил, что тебе особенно нравятся пушистые объекты и объекты алого цвета, а я знаю, что ты любишь безе и заварной крем на сливках. Здесь соединено всё вместе.
– Гениально, – рассмеялась Таша. – Я ещё зверей люблю, поэтому отдельная просьба: не маскируй порции овощного рагу под щенят и тигрят, ладно? Мне будет жалко их есть!
У них возникали разногласия лишь из-за попыток Стейза работать по ночам и игнорировать предписания врачей, но некая напряжённость между ними всё усиливалась. Таша догадывалась, что она связана с достопамятным письмом Брилса, и проклинала все эмоции на свете и привередливую пустоту, не согласную принять страсть за чувство, достойное ответа. Она предвидела, что мысль об упущенной возможности обходным манёвром проникнуть в тайны пустоты взвалит на Стейза бремя неподъёмной вины. Осознание, что шанс быстро решить жизненно важные вопросы безопасности триллионов людей связан только с ним, не даст стратегу спать спокойно. Пустота, наверное, уже устала от их постоянных визитов и скоро начнёт выплёвывать их, как подпространство чужих миров. Понимая, что берётся за совершенно безнадёжное дело, которое не смог осилить учёный авгур, Таша взялась изучать инопланетную физику. Надежда, что она сама сможет в чём-то разобраться, то и дело умирала в муках над томами основ естествознания, но Таша всё равно продолжала грызть неподдающийся гранит высокой науки.
– Вы загоняете себя в состояние стресса, – озабоченно предупреждал психолог, которого она была обязана посещать, как официально трудоустроенная сотрудница Стратегического центра.
– В отличие от коренных обитателей планет Альянса я не умею философски смотреть в лицо грядущей опасности, мне необходимо что-то делать! – нервно шагая из угла в угол уютного кабинета, объясняла Таша.
– Вы же понимаете, что на самом деле никто не сидит сложа руки? Все делают, что могут и что должны делать, не взваливая на себя ношу единственного спасителя галактик. Так и вы её скиньте, Таша.
«А Стейз? Как он справляется с грузом ответственности? С ним точно всё в порядке?» – Вопрос вертелся на кончике языка и останавливало его лишь чёткое осознание, что профессионал ни слова не скажет о затруднениях другого клиента. А Таша всё больше боялась, что чрезмерно развитое чувство долга Первого стратега разрушит их хрупкие отношения. Он же всегда отдавал предпочтение логике, а не чувствам.
.....
Летя на крыльях любви в их общий жилой блок, Таша предвкушала скорую встречу со своим стратегом. Дверь приветливо мигнула, растворяясь перед ней и бесшумно возникая за спиной, стоило переступить порог. Стейз уже был дома – она слышала его громкий голос – а значит, нет необходимости подниматься на верхний этаж и вытаскивать его из-за стола рабочего кабинета.
– Первая поправка больше не потребуется, ты исчерпал свой лимит на эмоции, так что теперь удерживает тебя от решительного шага? – донёсся до Таши второй голос. Мать Стейза пришла к ним в гости? Нет, в данных по блоку горят лишь два имени, так что сенатор общается с сыном по визору. К чему она завела речь о пресловутой первой поправке? Похолодев от дурного предчувствия, Таша замерла на месте, невольно подслушивая явно приватный разговор. – У вас теперь чёткие договорные отношения, а не сентиментальная муть, как раньше?
– Да, мы с Ташей обо всём условились, – ледяным тоном ответил Стейз и Таша содрогнулась, что об их страстном шёпоте в темноте отзываются в таких выражениях.
– Отлично, любой договор можно расторгнуть и заключить другой, более логичный, обоснованный и необходимый. – Пауза, и голос недовольно продолжает: – Будешь так долго раздумывать – пришлю новый длинный список невест.
Голова Таши пошла кругом. Значит, договор с ней не логичен и не нужен с точки зрения сенатора. Их матери сговорились между собой, что ли?! Людям настолько разных рас и воспитания, как они со Стейзом, и без осуждения родных нелегко приладиться к любимому человеку! Остаётся надеяться, благовоспитанный и сдержанный стратег найдёт вежливые слова для ответа бесцеремонной матери.
Надежды вполне оправдались, но ноги Таши подогнулись, когда голос любимого мужчины досадливо произнёс:
– Не надо списка, мне одной невесты предостаточно.
– Рада, что ты наконец образумился.
– Ну, родители же плохого не посоветует.
Таше показалось, чёрная мгла пустоты вползла в её грудь и пульсирует в такт с разрывающимся сердцем. Когда они обсуждали свой «нелогичный договор», ей всё-таки следовало добавить в него один пункт от себя: требование поставить её в известность о намерении бросить её и жениться на другой до того, как говорить об этом с родителями. И о таких родительских советах тоже сообщать ей сразу, чтобы она не чувствовала себя наивной глупышкой, вспоминая все свои попытки приноровиться к его матери и хоть как-то подружиться с ней.
– Убери с лица выражение неуверенности, – скомандовала сенатор сыну. – Никак не пойму твоих переживаний. Ты убеждён, что все твои чувства выгорели? Нет-нет, да проскальзывает в твоём поведении нечто странное... Стейз, ты напрасно изводишь себя сомнениями. Хочешь, я сама с Ташей поговорю?
– Мама, ты переходишь все границы! Я сам с ней поговорю.
Характерный тихий щелчок выключения визора – и тень вышедшего из гостиной Стейза накрыла сидящую на полу и привалившуюся к стене Ташу.
При виде выражения её лица стратег побледнел, присел на корточки и провёл голубыми лучами по лбу и вискам, измеряя температуру и пульс бешено стучащего сердца. Обеспокоенность, проступившая сквозь обычную маску его бесстрастности, колко ударила Ташу в сердце, и ей захотелось закричать, высказаться не только от себя, а от лица всех несчастных женщин вселенной:
«Ты просил открыто говорить тебе, если мне станет не хватать твоего тепла, душевности и эмоций, а сам почему молчал? Чего тебе не хватало, любимый?! Что я не смогла тебе дать?! Где затерялось обещание совместно решать все проблемы?! Почему о твоём уходе я узнаю внезапно и последней? Разве это честно, уходить вот так – приняв все решения в одиночку и заранее подготовив себе пути отхода, а меня оставляя бесконечно растерянной и несчастной? Ах нет, оставляя меня абсолютно свободной, да? Так оно звучит куда благородней».
– На твоём лице читаются сильнейшие негативные эмоции, – озабоченно объявил Стейз, – из-за чего?
– Кажется, это называют душевной болью, – хрипло выговорила Таша. – Извини, я, наверное, опять веду себя не так, как принято в великолепном Альянсе? Мне надо держать спину прямой, голову гордо поднятой и благородно соглашаться, что ты вправе поступать так, как считаешь нужным? Не кричать и ничего не требовать, а тихо хоронить свои трагедии в глубине лишь собственной души? Всё так и будет, честно, только... чуточку позже. Пожалуй, я даже сумею улыбаться, чтобы мама-сенатор ни к чему не смогла придраться, только... не сейчас, ладно? Мне нужно время взять себя в руки и встряхнуть своё чувство собственного достоинства. Ну а если вспомнить про обещание не лгать, то скажу иначе: мне надо вытряхнуть из сердца хоть немного боли, чтобы суметь изобразить и гордость и самоуважение.
– Кто причинил тебе эту боль? – глухо спросил Стейз. – И каким образом?
– Наурианцу трудно догадаться, что смертельно ранить могут всего лишь чувства? Неужели твои педагоги допустили такой пробел в твоих познаниях о других расах и ты не способен предугадать эмоциональный отклик на свои собственные действия?
Бледность Стейза приобрела голубоватый оттенок, его необычные глаза потрясённо расширились:
– Эту боль тебе причинил я?!
– Ты полагал, я должна спокойно воспринять известие о твоей скорой женитьбе на другой, более подходящей тебе девушке? Так оно и будет, но чуточку позже. Прости, мне надо ненадолго... умереть.
.
«Умереть и воскреснуть, ведь жизнь даётся человеку не только для счастья любви», – горько думала Таша, сидя посреди волнующейся темноты родного подпространства. Давно она не наведывалась сюда, чтобы просто сбежать ото всех и выплакать горе, не пытаясь разобраться в законах пустоты. Хорошо, что пустота есть везде и всегда, её не надо долго искать, и она ничего не потребует взамен на своё гостеприимство. А ещё её никто не найдёт в этой тьме, ведь никто не связан с ней настолько крепкими узами, чтобы суметь отыскать. И здесь можно всласть порыдать над этой нехитрой истиной, ведь слёзы ментальной проекции никак не отражаются на лице физического тела. Собственно, и слёз тут нет, даже иллюзорных – есть только ощущения душевной муки и горького плача. Всего лишь ощущения, которые нужно пережить.
