Хекс прищурилась. Предыстория обретала кристальную ясность. Лэш узнал секрет Джона. Каким-то образом. И ей не нужно было быть симпатом, чтобы сказать, что такой ублюдок сделал бы с подобной информацией.
И бейсбольный диктор искал бы меньшей аудитории.
Когда Джон перевел свой взгляд на нее, она почувствовала трепещущую связь с ним. Никаких преград, никаких забот о том, чтобы быть уязвимым. Даже если они и были оба одеты, перед друг другом они были обнажены.
И она чертовски была уверена, что никогда не собиралась искать подобной связи с другим мужчиной. Или кем-либо вообще. Он без слов знал все, что ей пришлось пережить, и все к чему привел этот опыт после. А она знала все о нем.
И, скорее всего, та тень на его эмоциональной сетке — это вид раздвоения его психики, вызванная пережитой им травмой. Возможно, его разум и душа слились воедино и укрыли ее в самых потаенных уголках его психических и эмоциональных связей. Может поэтому две его части были так ярко выражены.
Это имело смысл. Как и растущее чувство мести. В конце концов, Лэш глубоко завяз в двойной набор их обид — его и ее.
Информация о Джоне в чужих руках? Это почти также хреново, как и произошедший с ним ужас, потому как вы переживаете это дерьмо снова и снова, как только эту историю узнает кто-то еще. Вот почему она никогда не рассказывала о времени, проведенном в колонии с ее отцом, или о том дерьме в человеческой медицинской клинике… или… да…
Джон поднял палец и постучал рядом со своим глазом.
— Мои глаза красные? — пробормотала она. Когда он кивнул, она потерла лицо. — Прости. Вероятно, мне потребуется еще парочка скоб с шипами.
Когда он выключил воду, она опустила руки.
— Кто еще знает. О тебе.
Джон нахмурился. Потом произнес:
«Блэй, Куин. Зейдист. Хэйверс. Врач». Когда он покачал головой, она поняла, что это означает конец списка.
— Я ничего никому не скажу.
Ее глаза пробежались по его огромному телу от плеч до его огромных бицепсов и мощных бедер — жалея, что он не был таких размеров тогда, на той убогой лестничной клетке. По крайней мере, он больше не был таким как тогда, когда ему причинили боль — хотя это было верно только снаружи. Внутри, он был всеми возрастами, которые когда-либо переживал — брошенным младенцем, нежеланным ребенком, выброшенным в мир на произвол судьбы претрансом… и, наконец, взрослым мужчиной.
Он был вышибалой на поле боя и верным другом и тем, кто сделал все то с лессером в особняке — что он, вероятно, собирался проделать и с Лэшем — своим самым заклятым врагом.
И еще дополнение к проблеме: насколько она обеспокоена тем, что сын Омеги собирался ее убить.
Им не нужно было скрывать это прямо сейчас.
Когда сырость плитки дошла до того места, где она сидела, и вода перестала капать на Джона, Хекс удивилась тому, что захотела сделать.
На многих уровнях это не имело смысла, и конечно, это не назовешь жаркой идеей. Но в этот момент логика между ними была вне игры.
Хекс наклонилась вперед и положила ладони на скользкий пол душевой. Медленно передвигаясь — рука, колено, рука, колено — она подползла к нему.
И знала, что он уловил ее запах.
Потому как под мокрыми спортивными шортами дернулся и затвердел его член.
Оказавшись с ним лицом к лицу, она сосредоточила свой взгляд на его губах.
— Наши разумы уже слились. Я хочу, чтобы за ними последовала и наша плоть.
С этими словами она наклонилась вперед, склонив голову. Прямо перед тем, как поцеловать его, она остановилась, но не потому, что беспокоилась, что он отвернется — она знала по связующему аромату темных специй, исходящего от него, что Джон не был заинтересован в отступлении.
— Нет, это не так, Джон. — Прочитав его эмоции, покачала она головой. — Ты не неполноценный мужчина, из-за того, что с тобой произошло. Ты дважды мужчина, чем кто-либо другой, потому что ты выжил.
***
Знаете, бывает, жизнь заводит вас в такие места, в каких вы никогда даже не ожидали оказаться.
Ни при каких обстоятельствах, даже в самом худшем кошмаре его подсознание не вырвалось бы на поверхность, и Джон и не подумал бы никогда, что может заинтересовать Хекс, зная, что ему причинили боль, когда он был еще совсем юн.
Дело в том, что каким бы большим или сильным не было его тело, ему никогда не укрыть реальность того, каким слабым он был когда-то. И угроза тем, кого он уважал, возвращала его в то слабое состояние не единожды, а постоянно.
Но все же здесь они имели дело с его скелетом не в шкафу, а выставленном на всеобщее обозрение.
А что касательно его двухчасового душа? Он все еще умирал изнутри от причиненной ей боли… Слишком больно было даже думать об этом, слишком ужасно и непоправимо. К тому же добавьте ко всему этому его инстинкты связанного мужчины: защитить и обеспечить ей безопасность? И то, что он отлично знал, насколько ужасно стать жертвой чего-то подобного?
Если бы он только нашел ее раньше… если бы он работал усерднее…
«Да, но это она освободила себя. Не он. Да, черт возьми, он стоял в той комнате, где ее насиловали, стоял рядом с ней и даже понятия не имел, что она была там».
Это было слишком, чтобы с этим жить. Все эти наслоения и пересечения заставляли его голову гудеть до такого предела, пока он не почувствовал, что его мозг превратился в вертолет, который заносит из стороны в сторону и ему уже никогда не вернуться в исходное положение.
Единственное, что держало его здесь на земле — перспектива убийства Лэша.
До тех пор, пока в этом мире дышит этот ублюдок, Джон мог сосредоточиться на том, чтобы ему не снесло крышу.
Убийство Лэша было связью со здравым смыслом, целю, его ожесточенностью.
Вот еще одна существенная слабость, как не отомстить за его женщину, и игра Джона тут же будет закончена.
— Джон, — сказала она, очевидно пытаясь вывести его из ступора.
Сосредоточившись на ней, он посмотрел в ее красные, горящие глаза и напомнил себе, что она — симпат. Что означало — она могла прокрасться в него и открыть все внутренние задраенные люки, выпуская его демонов, чтобы понаблюдать за их танцем. За исключением того, что она не сделала этого. Она прокралась в него, да, но только для того, чтобы понять, где он находился. И увидев темные части него, она не стала обвиняюще тыкать в него пальцем или смотреть с отвращением.
Вместо этого, она кошечкой подкралась к нему, словно намеревалась поцеловать.
Его взгляд упал на ее губы.
Думаете, он смог устоять против такой связи? Слов не было, чтобы передать его отвращение к себе за это, но ее руки на его коже, ее губы на его, и тело напротив его… уж точно не в разговоре он нуждался.
